На фронте затишье - Геннадий Григорьевич Воронин

class="p1">Стоящий рядом с Грибаном капитан делает шаг к генералу и докладывает данные. Выслушав его, генерал приказывает командиру бригады:

— Распорядитесь, чтобы разведданные были немедленно представлены в штаб корпуса.

И, не простившись, шагает к машине.

От группы, словно тени, отделяются три фигуры и шагают вслед за ним к виллису. Оставшиеся молча смотрят им вслед. Из-за самоходки появляется высокий сухощавый майор.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться?

— Что еще?

— Разрешите передать второй батальон в распоряжение подполковника Репина?

— Приказываю передать батальон Сухову, О Репине забудьте. Сухов здесь?

— Я, товарищ полковник!

— Принимайте командование!

— Слушаюсь, товарищ полковник!

— Яманидзе здесь?

— Так точно, товарищ полковник!

Заложив руки за спину, командир бригады прохаживается взад-вперед перед вытянувшимися офицерами, затем негромко, словно рассуждая с самим собой, начинает отдавать команды:

— Яманидзе… Занять исходные позиции на отметке 197 и ждать приказа. Запомните, по этой дороге в Нерубайку отныне чтобы ни одна мышь не могла проползти. Выполняйте!

— Есть, выполнять!

— Степанов!

— Я слушаю!

— Слева по балке скрытно выйти на подступы к Омель-городу. Сосредоточиться и ждать приказа. Поддерживать Степанова будет Бондарев. Дякину обеспечить артподготовку для подавления огневых точек противника на подступах к Омель-городу и Нерубайке. Исходные позиции занять к четырнадцати ноль-ноль. В шестнадцать ноль-ноль всем быть у меня для уточнения обстановки.

Тает, расползается группа, окружающая комбрига. И вот с ним остаются только три офицера. Они молча смотрят на полковника, который, сосредоточенно глядя под ноги, все ходит и ходит, о чем-то задумавшись, никого не замечая вокруг.

А к высотке уже подступает рассвет.

ПОДКРЕПЛЕНИЕ

Кажется, лес раздулся, словно резиновый. И не подумал бы, что он может вобрать в себя столько людей и машин. Танки и самоходки, с треском ломая хрупкие от мороза деревца, пятятся в него задом, и он безропотно принимает их, прикрывает седыми ветвями. Вот заглохли моторы. И теперь из кустов видны лишь темные зрачки орудий, глядящие выжидательно и настороженно. Они будто высматривают, куда стрелять.

Рядом нырнули в чащу санитарные машины с красными крестами на пузатых брезентовых кузовах, студебеккеры с прицепленными к ним дымящимися походными кухнями.

Подпрыгивая на бороздах, как на шпалах, вдоль кромки леса прокатил виллис. Резко развернувшись, он юркнул в узенькую арку, словно для него и созданную кряжистыми дубками-соседями.

Урча из последних сил, тягачи притащили орудия.

Отцепив пушки и оставив их в поле, тягачи долго примеривались к кустам, ерзали перед ними взад и вперед, тыкались в них своими тупыми носами и наконец тоже нашли убежище.

Лес битком набит. А машины все идут и идут. Тридцатьчетверки. Самоходки. «Катюши». Шевроле. Наши горьковские полуторки-газики с минометами на прицепах.

Зажатые в низине склонами трех высоток, деревья будто замерли в тревожном предчувствии и ожидании. Они никогда не видели и, наверное, не увидят такого нашествия. Кое-где с треском рухнули на землю березы, раздавленные танками. Тут и там лежит с корнем вывороченный гусеницами кустарник.

Из лощины, что синеет слева в километре от нас, в полдень один за другим начинают выползать танки. Их приземистые темно-зеленые панцири, словно репьями, облеплены пехотинцами. Тридцатьчетверки направляются к нашему левому флангу.

В этом секторе уже занял позиции артиллерийский дивизион. Утром было видно в бинокль, как артиллеристы закапывали пушки в землю, маскировались. И вот рядом с ними ищет пристанища целый танковый полк!

Грибан заметно повеселел. Теперь он все время в окружении командиров машин.

— Комбат всегда радуется, когда жареным начинает пахнуть, — подмечает Юрка.

Теперь никому не хочется забираться в блиндаж. Раз к передовой движется такая сила, значит, действительно надо ждать перемен. Расположившись на ящиках и груде хвороста, заготовленного впрок для обогрева землянки, мы обсуждаем возможные ситуации. Оживляется даже Зуйков. Кохов смилостивился, отпустил его к нам, чтобы «усилить наблюдение за противником», и в последние дни мы курсируем по старому маршруту втроем.

— Надоела эта высотка, как горькая редька. Скорее бы в наступление, — говорит Зуйков с тихой довольной улыбкой, которая так редко появляется на его потемневшем, задубелом лице.

Сейчас он не может скрыть радости, становится разговорчивым, и из его слов не трудно понять, что не такой уж он «малограмотный», каким кажется с первого взгляда. Зуйков неплохо разбирается в обстановке. Оказывается, он уже давно понимал, в каком пиковом положении находились мы здесь, на высотке. Раньше об этом молчал. А сейчас, когда с одного фланга окончательно миновала опасность, а со второго немцы полезть уже не рискнут, сержант заговорил по-другому.

— А ведь мы тут чудом каким-то держались. Хоть слева, хоть справа, хоть сзади нас голыми руками можно было взять. Вон с той горы спуститься бы одному «тигру» — и все… Грибану его не достать бы. Наши «плевательницы» с «тигром» метров за девятьсот только могут драться. А он и за полтора километра батарею разделает под орех…

Зуйков говорит не спеша, размеренно, изредка поглядывая на окружающих, словно оценивая впечатление от своих слов.

— Точно, — повторяет он свою мысль. — Я только этого и боялся. А теперь у немцев кишка тонка…

Зуйков хочет что-то добавить, но, повернувшись назад, осекается на полуслове:

— Смотрите!..

Из балки прямо к нам поднимаются полковник Демин, майор Усатый и капитан Петров. Командир полка, будто саженью, отмеривает каждый шаг длинной и плоской клюшкой, которая отливает на солнце золотистым блеском, как хорошо закопченная рыбина. И он, и замполит, и начальник штаба в новеньких зеленых шинелях, с новыми, еще не успевшими смяться погонами. Чистенькие и подтянутые, они предстают перед нами словно люди из другого мира. Их появление оказалось столь неожиданным, что даже у Юрки расширяются от изумления глаза.

Однако он быстро берет себя в руки. Когда офицеры подходят вплотную, он вытягивается по стойке «смирно», вскидывает автомат «на караул» и докладывает, с преувеличенным старанием выговаривая слова:

— Товарищ полковник! Часовой на посту старший сержант Смыслов. На высотке спокойно!

Кивнув в ответ, Демин приподнимает очки и оглядывает «часового» так, словно принюхивается к нему.

— Что это вы тут охраняете?

— Командный пункт батареи. Вот этот блиндаж!

Командир полка поворачивается ко мне, и я чувствую, каждой клеточкой ощущаю, как съеживаюсь под его буравящим взглядом.

— А вы кого охраняете?

Но Юрка успел подумать и обо мне:

— Он ведет наблюдение за дорогой Омель-город — Нерубайка. Считает машины противника.

— Понятно, — мрачно говорит Демин. — А почему неумытые?

— Нечем умываться, товарищ полковник. Мыла нам не привозят. — Юрка пожимает плечами. — Воды тоже нет. Раньше снег был. Сейчас подморозило. А льдом не умоешься. Кожу сдирает, как рашпилем.

— Помпохоз приезжал к вам?

— Один раз. Ночью. Но воды и мыла не привозил.