Опасный беглец. Пламя гнева - Эмма Выгодская

«Белые Рубашки» бегут!.. Гордость Верхней Индии, старый королевский корпус… Бегут, бросая оружие, обоз, полковое имущество… Боевое снаряжение, походные койки, лекарства, ром, рис, — всё, что прислали из Пенджаба… Позор!..

Гаррис ощутил теплую струйку крови у себя над ухом. Когда это его задело? Он и не заметил.

Верблюды, роняя тяжелые вьюки, разбегались по равнине, офицеры скакали через брошенное поле, спасаясь к лагерю, к британским палаткам за холмами.

Вот и лагерь. В большой палатке походного госпиталя суета, стоны. Койки все заняты, раненых кладут уже на землю. В двойных индийских креслах-носилках приносят новых.

Вот с одиночных носилок, из-под красных занавесок, бессильно свисает чья-то рука. Кто ранен? Полковник Честер, тяжело.

Доктор Бэтсон бледен от переутомления, капли пота блестят у него на лбу.

Раненые лежат на полу, дожидаются очереди. Санитар-индус прошел с грудой корпии в большой чашке. Доктор кивнул санитару: полковника на стол. Честер без сознания, он ранен в голову. Гаррис смотрит не на полковника, а на лицо Бэтсона. Доктор осмотрел рану, выпрямился, молчит. «Будет жив?» — одними глазами спрашивает Гаррис. Отрицательный кивок: «Безнадежен!»

Какой тяжелый день: шесть офицеров ранены, два из них тяжело, и вот — сам полковник. А сколько солдат!..

Полчаса спустя конные совары уже скакали обратно — броском через лагерь, с бешеной смелостью разметав палатки, рубя направо и налево. Они пронеслись через восточный угол лагеря, оставляя за собой смятение, испуг, перемахнули через сухое ложе старого канала и подскакали к стенам крепости. Ворота настежь раскрылись перед ними, горожане ликующими криками приветствовали их.

До позднего вечера шумел народ в крепости, празднуя победу. «Джонни, мой мальчик, не езди в Индию», — плясали мальчишки на городской стене.

А «Белые Рубашки» по одному, по-двое, избитые, израненные, в пыли, в песке, в колючках, только после захода солнца начали собираться в лагерь. Собираться и просить пристанища в палатках Семьдесят пятого пехотного полка. Их долго еще гнали в сторону от Курнаульского шоссе конные разъезды соваров.

«Белый жемчуг падает в цене», — писал в тот день в потайном письме один богатый купец из Дели своему доверенному приятелю, продавцу воска, в Лагор.

«Белым жемчугом» купец условно называл королевские войска за их светло-серые походные мундиры; «красным маисом» — полки восставших сипаев, за красные форменные куртки.

«Белый жемчуг падает в цене, — писал купец, — зато красный маис идет в гору».

Глава двадцать вторая

ЧЕМБЕРЛЕН-САИБ

Ночью в ставку приехал Чемберлен. В большой палатке командующего армией генерала Барнарда собрался военный совет.

Полковник Гаррис пришел с забинтованной головой. Не он один был ранен: у полковника Вильсона с неделю назад прострелили щеку, а молодой лейтенант Робертс, приехавший с Чемберленом из Пенджаба, поддерживал правой рукой забинтованную левую. Робертса ранило в дороге.

Невилль Чемберлен, только что назначенный генерал-адъютантом при штабе пограничных сил Пенджаба, сухой, жилистый, стройный, в нарядном мундире с серебряным шитьем, сел у изголовья койки командующего; Барнард лежал на походной постели, бледный, вялый, с обвязанной шеей. Несколько дней генерала мучил приступ какой-то тяжкой болезни; штабной лекарь не знал, как ее лечить.

Разговор начал Вильсон.

«Белые Рубашки» разбиты. Обоз с продовольствием и боевыми припасами перехвачен.

Вылазки из города повторяются каждый день. Враг заходит и с фланга, и с тыла, захватил старый храм на Курнаульском шоссе, грозит перерезать сообщение с Пенджабом, — единственный путь, остававшийся до сих пор открытым. Британской пехоты в лагере почти нет, а вся туземная ненадежна. Кавалерия день и ночь несет пикетную службу, люди измучены: по двадцать часов в седле, без смены.

Орудий нехватает; и те, что есть, слишком малы. Нужны большие гаубицы — двадцатичетырехфунтовки, нужна осадная артиллерия.

Чемберлен сухо кивнул.

— Да, — сказал Чемберлен.

У него было узкое, слегка ассиметричное и бледное лицо, — той особенной молочной бледности, какая бывает иногда у северян, не поддающихся солнечному загару в тропическом климате. Легкие веснушки по крыльям носа были чисто лондонского происхождения. Нос красивый, тонкий, с горбинкой, был чуть-чуть крив, с правой стороны срезан больше, чем с левой, отчего обе половинки лица казались неодинаковыми.

Все смотрели на генерал-адъютанта. Что он привез из Пенджаба?

Но Чемберлен не торопился.

— Калькутта? — спросил Чемберлен.

— Сообщение прервано. Из Калькутты до сих пор подкреплений не прибыло, ни одного человека, — сказал Вильсон.

Чемберлен снова кивнул.

— Да, — сказал Чемберлен.

Он повернулся к командующему.

Вялое желтое лицо Барнарда с припухшими веками было неподвижно.

Чемберлен рассматривал его с неторопливым интересом.

— Что вы считаете возможным предпринять в настоящее время, генерал? — осторожно спросил Чемберлен.

Барнард отвел глаза под этим холодным взглядом, похожим на взгляд щуки.

— Предпринять?.. — Барнард слегка застонал и повернулся на своей койке. — Предпринять… — Больше всего на свете боялся генерал что-либо предпринимать. Слишком хорошо помнил он, как после Крымской войны (он прослужил всю кампанию начальником штаба у лорда Раглана) — слишком хорошо помнил Барнард, как осуждали тогда в Лондоне лорда Раглана за всё, что он предпринимал, и еще больше за то, чего не предпринимал…

Генерал Барнард, кряхтя, повернулся на койке — больной измученный старик.

Чемберлен опустил белесые ресницы, точно не слыша. Генерал, который отвечает на вопросы только кряхтением, — это было неприлично.

Вильсон ждал.

— Мои люди мрут! — резко сказал Вильсон. — Мои орудия никуда не годны. Если в самое ближайшее время не будет сильных подкреплений из Пенджаба, я вынужден буду снять осаду и уйти из-под Дели.

— Боже мой! — жалобно сказал Барнард. — Что скажут в Лондоне?.. Боже мой!.. Все смотрели на Чемберлена.

— Подкрепления из Пенджаба будут! — сухо сказал Чемберлен. — Сэр Джон Лоуренс отдал приказ сформировать Летучую Пенджабскую колонну в помощь делийским силам. Бригадиром назначен Никольсон.

— Никольсон? — Движение прошло по собравшимся.

Никольсон, «Лев Пенджаба», свирепый Никольсон, гроза северо-западной Индии, тот самый Джон Никольсон, которого кочевые племена в глухих горных местах близ афганской границы считают не то дьяволом, не то злым духом!.. «Никкуль-Сейн», — его имя пишут на камнях, ему приносят жертвы, как злому божеству.