Не отверну лица - Николай Родичев

Поняв по глазам командира взвода, что сейчас последует вопрос о связном, Пахтеев упредил этот вопрос:

— Веретенников не вернулся, товарищ лейтенант... Только он ушел — и танки немец бросил на Сосновку.

Было просто невероятно, что он, лейтенант, задремал в эти мгновения. Но так случается иногда: после нескольких бессонных ночей вдруг сразит усталость...

Данчиков сцепил зубы от досады. Но упрекнуть Пахтеева было не в чем: лейтенант не приказывал разбудить его, если танки пойдут на Сосновку. Не было именно такого приказа.

— А ракеты от штаба? Проглядел? Ух ты, шляпа!..

— Никак нет, товарищ лейтенант. Про ракеты я хорошо запомнил: если зеленая — отходить, если красная — биться до последнего, ждать подкрепления... Ни зеленой, ни красной...

«Накрыли штаб», — зло подумал Данчиков, но выругал почему-то связного Веретенникова.

— Выводи взвод, отходить будем, — сказал, обретая уверенность.

Бойцов вместе с Пахтеевым было четырнадцать. Почему это называлось взводом — неизвестно. Вероятно, потому, что группе Данчикова было придано три ручных пулемета, два противотанковых ружья — вооружение по тому времени на целый взвод...

Бойцы стали в одну неровную шеренгу, кто за кем. Двое уже раскатали шинели и держали их внапашку.

Дав знак Пахтееву идти, лейтенант обошел окопы. Ему жаль было оставлять хорошо замаскированную позицию. Взводу пришлось здесь попотеть до кровавых мозолей, вгрызаясь в окаменевшую глинистую почву. Они могли погибнуть здесь же, они должны были погибнуть, если бы танки не свернули в сторону.

Два часа Данчиков шел во главе жиденькой колонны молча, не оборачиваясь. По дружному топоту сзади, по сдержанному говору бойцов он чувствовал, что все они понимают необычность своего нынешнего маршрута и не нуждаются в излишних командах, которые только раздражали бы и без того собранные в комок нервы людей.

Невеселые шутки выдавали настроение идущих за спиной командира.

Почти нога в ногу с ним рядом, лишь время от времени забегая наперед, шел снайпер Саганбек Саидов.

Следом за Саганбеком — петеэровцы Юрий Сапронов и Михаил Халетов. Первый — звонкоголосый весельчак и острослов из харьковских рабочих; второй — смуглый, низкорослый татарин из-под Саратова. Дальше, посапывая под тяжелой ношей боезапаса к противотанковому ружью и беззлобно поругиваясь, семенил слесарь из Дружковки Иван Трубицын... Замыкал колонну, конечно, Пахтеев. Единственный кадровый во взводе, немного простоватый, но старательный воин, с неизбывными привычками сельского парня, он без команды занимает последнее место на левом фланге после того, как к ним прикомандировали Шаруна...

Матвей Иосифович Шарун был белой вороной в мятежной стайке парней. Сорокапятилетний усатый мужчина, отец троих взрослых детей, он больше всех страдал от резкой перемены образа жизни: сторонился солдатского общества, сетовал на судьбу, на здоровье, вяло и неловко выполнял команды.

«Шарун у нас вроде хрена, — вспомнил взводный слова бойца Сапронова. — Чтоб жизнь не такой сладкой казалась...»

В начале девятого утра, жиденько процеживаясь сквозь ветви деревьев, засверкало солнце. Мало кто обратил на него внимание, мало кто обрадовался началу погожего дня.

Лейтенант остановился у высокой ольхи, достал карту. По его расчетам где-то справа, на северо-востоке, должен быть небольшой населенный пункт...

Бойцы подходили и, не ожидая разрешения, опускались у ног командира, вопросительно поглядывая ему в лицо. Воротники их гимнастерок были расстегнуты, ремни съехали набок под тяжестью гранат.

«Партизаны», — с усмешкой подумал Данчиков. Он любил подчас характеризовать этим словом наиболее недисциплинированные подразделения, мало вдумываясь в действительный смысл этого слова.

— В болоте на брюхе ползал, с лодки по фрицам бил на Днепре, даже с самолета один раз кидали, а вот в лесу воевать еще не приходилось, — заговорил Сапронов, присаживаясь на поваленное грозой дерево.

— В лесу обороняться красиво, — заметил ему Пахтеев, сузив хитроватые глаза, — один раз стрельнешь, а покажется будто десять.

Выслали разведку. Саганбек Саидов ушел в сторону предполагаемой деревни. Юрий Сапронов должен был прощупать лесной массив левее. В этой стороне карта пересекалась лишь бледным пунктиром, обозначающим лесную тропу.

Казах Саидов вернулся в установленное командиром время. Еще издали была заметна его тревожная взволнованность. Подвижными карими глазами он строго уставился в лицо командира:

— Немцы, товарищ лейтенант!

— Где и сколько? — недовольно отозвался командир.

— Человек двадцать... До крайней хаты два-три километра... — Отдышавшись, он добавил четко: — Деревня хорошо просматривается из лесу... Три мотоцикла с колясками и грузовик у колодца... Кажется, рация.

Близость врага всполошила бойцов. Они повскакали с земли, стали затягивать пояса, щелкать затворами.

— Спокойно, товарищи, разрешаю сидеть, — скомандовал Данчиков и сам присел на корточки, закладывая карту в планшет.

Задав Саидову еще несколько вопросов, он распорядился выставить у деревни дозор с ручным пулеметом. «Дождемся Сапронова и, может быть, обстреляем фрицев», — решил он.

Молодые бойцы между тем отвели Саидова в сторонку и, стыдясь своего любопытства, принялись подробно расспрашивать разведчика.

Саидов в коротком докладе не все успел сказать командиру. Он побывал в деревне до того момента, когда ее заняли немцы. Он поспешил уйти из деревни, заслышав шум моторов, думая, что к лесу прибилась какая-либо наша часть из рассеянных в бою. Уже из-за кустов разглядел белые кресты на машинах.

И женщины и дети готовы были немедленно покинуть свои дома, просили Саидова взять их с собой в «красноармейскую часть». Бойцы молча слушали Саидова, мучительно переживая каждый по-своему это бедствие, свалившееся на головы беззащитных женщин и ребят.

Кто-то спросил:

— Мужчин совсем не осталось в деревне?

Саидов помедлил с ответом.

— Старикашка один выходил из сарая по нужде... Хроменький, белый, как одуванчик. И с ружьем. Чудно!..

И снова молчание, только клубится густой махорочный дым над головами.

Саидов через некоторое время спросил весело:

— Эй, ребята, кто у нас из Донбасса?

— Ну я! — К казаху приблизился отделенный Егор Бараев, который все время стоял, прислонившись к сосне, задумчивый более других. Глаза воина были с красноватыми прожилками на белках — от переутомления.

— Не похоже, — подозрительно и как-то по-новому осмотрел своего товарища казах.

— Почему не похоже? — возмутился Бараев. Он досадливо махнул рукой и сел вполоборота к Саидову, думая, что тот затеял какую-нибудь шутку над ним. — А что ты, сайгак, вообще понимаешь в шахтерах? Ты видишь, у меня в ресницах угольная пыльца — ее за год не отмоешь ни в какой бане. Я по этому признаку любого горняка завсегда угадаю, хоть ты его в миллионную толпу спрячь... Если хочешь знать, забойщиков богатырями запросто в газетах называют! — гордо закончил Бараев и, вдруг смутившись, одернул гимнастерку, повернулся, собираясь уходить.

— Как раз о богатырях и хотел спросить! — уточнил казах. — Но если шахтер отличается только черными бровями, тогда все это выдумка.

— Что — выдумка? Почему — бровями? — Бараев, кажется, обиделся не на шутку.

— А то — выдумка, — в свою очередь повысил голос Саидов. — Слухов о каких-то шахтерах в деревне полно... Будто бы вышли из подземелья и собирают сейчас отряды. Молодец к молодцу! Бабенка одна в деревне клялась, что своими глазами видела: какой-то уж больно длинный парень мужиков их за собою в лес увел...

— Вполне возможно, — вдруг улыбнулся Бараев. — Среди горняков немало и таких, что молодке надо лестницу подставлять, иначе не поцелуешься...

— Ну уж и впрямь — братья черноморцы! — недоверчиво откликнулся Михаил Халетов. Он был низкорослым, но жилистым, цепким. Разговор о высоких людях воспринимал ревниво, подсмеивался над долговязыми.

— Сейчас времена богатырей и всяких Черноморов миновали, — вставил слово Иван Трубицын. Он подбросил перед собою автомат и ловко поймал его на лету. — Вот с этой штучкой я вышел бы один на один с целой ордой.

Трубицыну стали возражать. Но чем больше спорили, тем острее проявлялось желание чего-то необычного, что придало бы им силы, изменило бы их незавидное положение. Бойцам, попавшим в окружение, так же как и жителям лесной деревеньки Белово, в этом шахтере виделся неистраченный запас богатырских сил народа, оскорбленного до самых глубин человеческой души.

Бойцы расходились немного ободренные легендой о человеке-богатыре, вышедшем из подземелья.

— Я первый попросился бы к тому парню в отряд! — мечтательно заявил Бараев. — Эх, шахтеры!

В затуманившихся глазах его отразилась тоска.