Корпорация «Винтерленд» - Алан Глинн

Нортон переходит к грубой лести и быстро завершает разговор. Но не возвращается к гостям, а с гравийной дорожки переходит на лужайку. Бредет по ней до теннисного корта.

Прижимается лбом к проволочной изгороди.

Они уже десять лет в этом доме, а он ни разу так и не вышел на акриловую всесезонку.

Ну скажите: что делать такому увальню на теннисном корте? Это единственное, что у Мириам не получилось. Он пристрастился к скачкам, как утка к воде. Вино, бридж, картины, гребаная антикварная мебель — пожалуйста. Только не теннис.

Он делает несколько глубоких вдохов. Ему все так же худо; того и гляди, вытошнит.

Он разворачивается, спиной приваливается к решетке, переводит взгляд на луну.

Конечно, это он.

Ну кто ж еще?!

Только сейчас Нортон начинает чувствовать: ситуация реально выходит из-под контроля. И ведь это одна и та же ситуация — в этом он не сомневается ни секунды.

Он достает телефон, находит номер Фитца и звонит.

Его переключают на голосовую почту.

Он закатывает глаза. После гудка сообщает:

— Фитц, это Пэдди. Набери меня с утра.

Убирает телефон и направляется обратно к дому — к створчатым дверям, через которые прекрасно видно Мириам. Сидит себе культурненько во главе стола.

Переходит на гравийную дорожку.

В туалете отеля в центре города?

В сортире?

М-да, не так он рисовал себе эту встречу. Когда вообще допускал ее. Ведь ее легко могло и не случиться.

Он проходит сквозь створчатые двери, улыбается гостям.

Мириам кивает кому-то, стоящему у входа на кухню.

Но когда рисовал, слегка тоскливо подытоживает Нортон, то всегда на месте Болджера видел себя.

Не повредит, решает Джина.

Она набирает телефон Марка Гриффина и шлепается на диван. Свободной рукой берет пульт и выключает телик.

Ей нужно снова с ним поговорить. Надо играть открыто — взять и выяснить, собирается он ей помогать или нет.

Хотя, возможно, после их сегодняшнего разговора помощь требуется ему.

И это нужно выяснить.

Гудки.

Без телика комната погружается в темноту — городскую, электрическую, мерцающую огнями соседних зданий, уличными фонарями, фарами проезжающего транспорта, с разводами темно-золотого, красного и синего.

Гудки прекращаются, раздается щелчок.

Блин!

Потом начинается:

— Простите, я сейчас не могу подойти к телефону. Пожалуйста, после гудка оставьте свое имя и номер телефона, и я вам обязательно перезвоню.

Бииииип.

— Э-э-э… да, привет, это Джина Рафферти. Мы сегодня утром встречались. Я просто хотела извиниться за…

Опять щелчок.

— Джина?

— О, Марк. — Она смущается. — Вы, оказывается, здесь. Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Знаете, я начала говорить, что я… я хочу попросить прощения за то, что случилось. Я не хотела расстраивать вас и… ничего такого, я…

— Не переживайте. И вообще — может, на «ты»?

— Хорошо. Я так ужасно себя чувствую, но дело в том, что…

— Нет-нет, не извиняйся. Ты же на самом деле… оказала мне услугу.

— Что?

— Услугу… ты оказала мне услугу.

Джина прижимает трубку плотнее к уху. Как-то… странно он разговаривает.

— Что за услуга?

— Открыла глаза; теперь благодаря тебе я вижу.

Ну что на такое скажешь?

— Честно. И знаешь, о чем я сейчас думаю? Я думаю: каким надо было быть конченым бараном, чтобы так долго не понимать. Ведь это просто и ясно, как дважды два — четыре.

Теперь ей абсолютно ясно, что он — и это неудивительно — немного выпил. Он не тянет слова, ничего такого, но что-то в его речи изменилось. Теперь в ней присутствует здоровая фамильярность, расслабленность, которых не было прежде.

— Марк, я не думаю, что…

— Я встретился с ним сегодня днем.

— Ты что сделал?.. С кем?

— С Ларри Болджером. Я пошел к Лейнстер-Хаусу. Внутрь меня не пустили, поэтому я просто потусовался у ворот. Через двадцать минут вышел он и еще двое.

— О господи!

— Я пошел за ними в «Бусвеллз».

— Ты с ним разговаривал?!

— Да, и знаешь, что я понял? Что он мелкий напыщенный ублюдок: он просто стоял с такой мордой…

Джина сидит в полумраке квартиры и силится переварить услышанное.

— Что ты ему сказал?

— Я ему все прямо выложил… то, что ты мне рассказала утром.

— То, что я тебе рассказала?

— Да, я обвинил его в…

— Но, Марк, — перебивает она; у нее голова идет кругом. — Марк, господи ты боже мой, я же говорила, что… — Она задумывается. И вправду, что она ему говорила? — Я же… я говорила с утра, что у меня ни доказательств, ни свидетельств — ничего…

— Джина?

— Я же не претендовала на истину в пос… я же просто…

— Джина?

Она замолкает.

— Что?

— Доказательство есть у меня.

Она мгновенно распрямляется. Он не серьезно; этого не может быть.

— Что за доказательство?

Он мнется:

— Не то чтобы доказательство…

Джина вскрикивает.

— …А вера, понимаешь? Вера. Я верю в твою теорию. Она многое объясняет — например, поведение Деза. Мне кажется… по-моему, он знал или догадывался…

Джина смотрит в пространство. О ком он? О чем он?

— …Но, видно, не смог отстоять или не вышло… Блин, как меня все заколебало!

— Марк, ты в порядке?

— Нет, не совсем, я не в порядке.

Джина поднимается с дивана. Подходит к окну.

— Послушай, — шепчет она, — хочешь, я…

— Знаешь… — прерывает ее Марк, — ты знаешь, что я должен был сделать? Я должен был замочить этого урода — прямо там, пока была возможность. Нужно было прижать его к полу…

Джина жмурится что есть мочи.

— …И пробить сучаре башню.

Да он же как с цепи сорвался! И все из-за нее.

Она снова открывает глаза и смотрит на речку.

— Просто, — он притормаживает и снова пускается вскачь: коней уже не остановишь, — понимаешь, твоя теория логична. Она объясняет… вечное недовольство моего дяди, прострацию тети, сегодняшний взгляд этого лицемерного ублюдка… я просто знаю.

— Ладно, ладно. Тпррру! — Джина поднимает руку, будто он перед нею в комнате. — Марк, я очень прошу тебя. Не делай резких движений. Ты обещаешь? Пожалуйста.

Он не отвечает, просто громко дышит. Она подходит обратно к дивану, садится.

Его дядя? Тот самый Дез?

— Марк, — в конце концов произносит она, — ты тут?

— Да.

— Мы можем еще раз встретиться? Поговорить?

— Наверное… — Он делает паузу. — Хорошо. Только дай мне свой номер — я сам позвоню. Мне нужно время подумать.

Она дает ему номер мобильного.

— Только обязательно позвони, хорошо? Не откладывай в долгий ящик.

— О’кей.

Она кладет трубку, перекатывается на спину, вытягивается.

А что, если он прав?

Таращится в потолок.

Блин.

Тогда и она права.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Нортон поставил телефон на виброзвонок, но мог бы и не трудиться. Шума от его скачек по стеклянному столу не меньше, чем от рингтона.

Он поднимает трубку, смотрит на дисплей.

Фитц.

— Простите, срочный звонок. — Он встает.

За столом шесть человек: три советника по налогам, два адвоката и консультант по управлению. Только Нортон отворачивается, в комнате начинается шевеление: специалисты восстанавливают силы, перекладывают бумаги, откашливаются, пьют воду.

Нортон говорит:

— Приветствую.

— Как жизнь?

— Течет потихоньку.

Он выходит в приемную.

— Прослушал твое сообщение, — докладывает Фитц. — Прости, не смог вчера подойти к телефону. Уйма работы.

От такого Нортон офигевает.

— Ладно. Слушай, мм… есть… — он смотрит на секретаршу, — есть разговор.

— Хорошо. А у меня есть новости.

— Да что ты! — Нортон переходит к окну, выходящему на Бэггот-стрит. На улице дождь. Город стоит. — И что там?

— Худыш, ну этот, знаешь? Вчера с твоей пил кофе, с сестренкой.

— Что?!

— То самое. Она зашла в офис, потом они вышли вместе. Пошли в кофейню. На все про все не больше двадцати пяти минут.

— И ты, мать твою, только сейчас мне об этом сообщаешь?!

— Послушай, мне самому только что доложили.

— Охренеть!

Джина Рафферти разговаривала с Дермотом Флинном? Атас. Что же эта сука замышляет?

— Что-нибудь еще?

— Да, она вчера еще с одним пацаном кофе пила, но пораньше. Он нам не известен.

Нортон замирает, проводит рукой по волосам:

— Молодой? Старый? Что за пацан?

— В районе тридцатника. Высокий, темноволосый. На костюме.

У Нортона темнеет в глазах; он протягивает руку и хватается за раму.

— Это не телефонный разговор, — произносит он. — Давай внизу, на парковке. — Он смотрит на часы. — Через час.