Последний Конунг - Тим Северин

Маниакес тоже это увидел. Он выкрикнул приказ, и сигнальщики объявили об общем наступлении. Забили барабаны, ударились друг о друга военные цимбалы, и этот звук четко прозвучал над долиной. По правую руку от себя я видел поднявшиеся боевые знамена четырех дворцовых полков. За ними для ободрения людей были подняты на шестах иконы Белого Христа и его святых. Под неумолчное клацанье цимбал все войско Маниакеса – около семи тысяч человек – покатилось по склону на растерянных и оставшихся без водительства сарацин. Те дрогнули и побежали. И противостояние превратилось в беспорядочное бегство. Тогда и мне было велено передать Харальду и его варягам приказ вступить в бой, но норвежцам не понадобился мой перевод. Они с криком бросились вниз по склону в сечу. Я хотел было присоединиться к ним, но Никифор удержал меня за руку и сказал тихо:

– Останься. Твое место здесь. На тот случай, если положение изменится.

Я посмотрел на Маниакеса. Он все еще стоял, внимательно глядя на смятение в стане врага и, к моему удивлению, на лице его я не заметил радости. Он словно раздумывал – не о только что выигранной битве, но о том, что будет дальше.

Через четыре часа измученные военачальники с трудом поднялись на холм, чтобы доложить о полной победе. Вышедшая из крепости армия эмира была разбита. Большая часть сарацин разбежалась, побросав оружие и укрывшись в зарослях. Остальные либо погибли, либо со смиренным видом сидели на земле, понимая, что вскоре их продадут в рабство. Мы потеряли менее ста человек убитыми и в четыре раза больше ранеными. Но Маниакес был недоволен.

– Где эмир? – с кислым видом обратился он к своим полководцам. – Катафракты должны были обезглавить противника, убив или взяв в плен их предводителя. В противном случае победа – ничто. Сарацины вновь соберутся вокруг своего вожака, и нам предстоит еще одна битва.

Маниакес круто повернулся лицом ко мне. Гнев его меня ужаснул.

– Эй, ты, – крикнул он мне, – скажи своим товарищам-северянам, что теперь им придется отработать свое жалованье! Как только мы вернемся в Сиракузы, все галеры должны выйти в море и перекрыть побережье. Нельзя позволить Абдалле уйти в Ливию. Я приказываю его захватить.

И он снова повернулся к офицерам.

– Дворцовые полки и катафракты вернутся в Сиракузы. Легкая пехота и конница должны преследовать эмира. Идите по его следу. Он должен быть где-то здесь. Я хочу покончить с этим делом навсегда.

Кто-то за моей спиной пробормотал по-норвежски:

– А как насчет нашей добычи?

Маниакес, должно быть, услышал это и понял смысл сказанного, потому что поверх моего плеча бросил ледяной взгляд на норвежцев и сказал:

– Все трофеи, снятые с мертвых тел или найденные во вражеском лагере должны быть принесены в ставку. Там оценят их стоимость, а поделены они будут по возвращении в Сиракузы.

Сиракузы узнали о нашей победе задолго до того, как армия добралась до городских стен. Больше не надеясь на помощь со стороны Абдаллы, жители открыли городские ворота. Греческая часть населения приветствовала нас с восторгом, сарацины – со смирением. Понятно, что норвежцам Харальда не терпелось узнать, какую награду они получат после великой битвы, и мы решили, что дозорное плавание вдоль побережья подождет, пока счетоводы Маниакеса не закончат оценку. В конце концов, каждый воин в отряде Харальда получил добавочное вознаграждение в тридцать номизм – это больше, чем жалованье за три года. Но некоторые вещи были удержаны для раздачи старшим военачальникам, и это привело к открытой ссоре между Маниакесом и Эрве, вождем франкских наемников. Предметом их спора стал тот самый гнедой жеребец, что нес на себе того знатного воина, которого Железная Рука убил в поединке на глазах у всех – превосходный образец породы скакунов, каковыми славятся сарацины. Когда конюх вывел жеребца и показал Маниакесу, в толпе зрителей не нашлось бы человека, не пожелавшего владеть этим животным.

Эрве, немного говоривший по-гречески, сделал неблагоразумное предложение.

– Автократор, – сказал он, – этого коня следует отдать Железной Руке в знак признания его победы над сарацинским витязем.

Маниакес воспринял это замечание как оскорбление и посягательство на его единовластие.

– Нет, – резко возразил он. – Эта лошадь будет стоять в моей конюшне. Я оставлю ее себе.

Эрве усугубил свою ошибку.

– Это воистину несправедливо, – сказал он. – Железная Рука победил противника в честной схватке, и по обычаю он должен получить оружие и лошадь побежденного.

Маниакес метнул на него гневный взгляд, и без того мрачное его лицо еще больше помрачнело. Они стояли, глядя друг на друга, посреди главной городской площади. С Маниакесом было несколько греческих военачальников, а с Эрве – полдюжины его наемников. Спор шел на глазах у множества свидетелей.

– Это лошадь принадлежит мне, – повторил Маниакес. Он пришел в такую ярость, что голос его стал похож на звериный рык.

Эрве открыл рот, словно собирался что-то сказать, и тут Маниакес вышел вперед и ударил наемника прямо в лицо. Маниакес, как я уже говорил, был человек огромный, настоящий великан. Удар свалил Эрве с ног, хотя франк был достаточно высок и силен, чтобы устоять перед обычным ударом. Наемник начал подниматься с земли, губы его были разбиты в кровь, но греческий стратег пнул его ногой так, что Эрве снова растянулся на земле. Маниакес тяжело дышал, глаза его горели яростью, когда он смотрел, как униженный наемник медленно встает, опираясь на двух своих людей, подбежавших помочь ему. Приближенные Маниакеса застыли, затаив дыхание, в ужасе от ярости своего предводителя. Я же вспомнил предостережение одного греческого начальника в Константинополе: новый главнокомандующий требует немедленного подчинения, «особенно от северных варваров».

Все молчали, жеребец и конюх стояли на месте, и тут, в самый опасный момент, вмешался один из наемников Эрве, сам Железная Рука. Он вышел из толпы зевак и медленно направился к лошади. На ходу он надевал на правую руку тяжелую рукавицу с металлическими пластинами. Подойдя к жеребцу, наемник принялся ласкать животное, оглаживать великолепную голову и шею, похлопывать по бокам и теребить уши. Жеребец ответил на ласку, потянувшись своей прекрасной головой, чтобы ткнуться носом в человека. Тогда Железная Рука стал прямо перед ним, положил левую руку ему сзади на шею и щелкнул пальцами. Жеребец вздернул голову, навострив уши, глаза у него были блестящие и словно вопрошающие. В это мгновение Железная Рука поднял правую руку в латной рукавице и нанес жеребцу ужасный удар кулаком прямо между глаз. Жеребец рухнул, ноги его вытянулись, он был убит наповал. Железная Рука спокойно повернулся и пошел обратно к своим товарищам.