Последний Конунг - Тим Северин

Все это время Маниакес, наблюдая за схваткой, не покидал своего места у шатра на гребне хребта. Армия растянулась в линию вдоль склона холма, лицом к силам Абдаллы, стоящим на противоположной стороне неглубокой лощины. Сарацины, пятясь от повторных обстрелов имперской конницы, никак не могли выстроиться. А из ворот крепости выходили все новые и новые отряды, и пространство перед палисадом заполнилось так, что воинам, стоящим слишком тесно, негде было развернуться. По большей части то были пехотинцы – видимо, Абдалла не смог привести с собой из Африки достаточно конницы. И слишком много там было новобранцев из крестьян, судя по тому, что вооружены они были лишь маленькими мечами и щитами, а вместо шлемов имели кожаные шапки. Было видно, как сарацинские начальники пытаются выстроить своих людей в правильные ряды, подталкивая и распихивая их в надежде навести хоть какой-то порядок. Тем временем имперское войско стояло спокойно, полк за полком, почти не двигаясь, а военачальники смотрели на сигнальщиков Маниакеса, ожидая приказа. Я ничего не знал о плане сражения, и учитывая превосходящую численность сарацин, не понимал, что задумал Маниакес.

Мне так и не удалось узнать, каков был тот план, поскольку в дело вмешались боги. Я уже говорил, что к месту битвы мы шли через сухие и пыльные земли, прожаренные летним солнцем. Почва под ногами была сыпучей – почти песок. Я ждал приказа Маниакеса и вдруг почувствовал дуновение ветерка – пыль закрутилась у моих ног. Оглянувшись, я увидел, что приближается буря, накатываясь с далеких склонов раскаленных гор через иссушенную местность. Вихрь гнал перед собой облако мелкой пыли. Должно быть, Маниакес заметил начало пыльной бури почти в тот же момент – он что-то сказал своему приближенному, тот, вынув восковую табличку, что-то начертал на ней, после чего отдал табличку коннику, а тот помчался галопом в тыл, к спрятанной там тяжелой коннице. Через мгновение сигнальщики Маниакеса уже махали флажками, посылали приказы пехоте. Два полка тяжелой пехоты, стоявшие лицом к середине вражеской армии, разошлись на пятьдесят шагов в стороны, создав между собой проход.

Оглянувшись на силы сарацин, я увидел, что сам Абдалла уже выехал из лагеря. Кучка зеленых и желтых стягов поднялась над тем местом, где, судя по всему, стоял он со своими военачальниками. А расположились они прямо против прохода, образованного раздвинувшимися полками нашей тяжелой пехоты.

Ветер взъерошил волосы у меня на затылке. Захлопали полости-двери шатра. Поднялись в воздух веточки и сухие листья, и ветер донес до моего слуха странный звук: то было металлическое клацанье конских подков катафрактов, поднимающихся по склону позади нас, все еще не видимых врагу, но направляющихся прямо в проход, ведущий в средоточие армии Абдаллы.

Еще несколько мгновений – и пыльная бура накрыла нас. Песчинки сыпались мне за воротник, и горячее дыхание ветра прижимало штанины к ногам. Противник исчез из вида, скрытый серо-бурым облаком. Прозвучал горн, ему ответил второй, потом третий. По правую руку сквозь мглу я смог различить очертания тяжелой конницы, текущей плотным потоком.

И тут, столь же внезапно, как появилось, облако пыли умчалось, и воздух очистился. Впереди, на той стороне лощины, вытянутый хвост крутящейся пыли все еще застил глаза сарацинам; иные, защищаясь от нее, повернулись спиною к ветру, иные, склонив голову, закрывали лицо руками, а те, что носили тюрбаны, воспользовались ими. Все они, должно быть, услышали троекратный призыв трубы, подавшей знак имперской тяжелой коннице, и, подняв головы, увидели катафрактов, надвигающихся на них по склону подобно тем песчаным демонам, которых они так боятся, злым духам, порожденным пылью.

Катафракты – клинок имперской армии. Другой подобной конницы не существует. Тщательно отобранная и хорошо обученная, она – лучшее оружие имперской армии. Можно положиться на дворцовые полки – они буду сражаться доблестно, но они сравнительно неповоротливы на поле битвы, ибо бьются в пешем строю. Только тяжелой конницей катафрактов можно без промедления нанести сокрушительный удар по слабому месту в рядах противника. Именно это и сделал Маниакес, вопреки военным учебникам, каковые советуют полководцам не спешить использовать катафрактов в битве. Маниакес увидел свою удачу и послал тяжелую конницу в дело в самом начале боя.

Пятьсот воинов, как сообщил мне позже Никифор, составляли в тот день отряд катафрактов. Триста тяжеловооруженных всадников, остальные – лучники. Они ехали тесным строем в виде стрелы – воины в доспехах снаружи, а в середине, под их защитой, лучники, посылавшие смертоносный ливень стрел прямо по ходу движения. Передние лошади шли осторожной трусцой – они были слишком тяжело нагружены, чтобы идти рысью или галопом. Бока и ноги их защищены длинными стеганными попонами, стальные пластины привязаны ремнями к мордам, а грудь каждой боевой лошади прикрыта кольчугой. Всадники тоже в крепкой броне – железные шлемы и толстые нательные доспехи, тяжелые рукавицы и поножи, кольчужные порты под передниками из кожи, доходящими до колен. Копья, каковые несли они на прощальном смотре в Константинополе, были парадными. Теперь же они держали в руках боевое оружие катафрактов – тяжелые булавы. Длиной в четыре фута, железные, с шестигранной головой – лучшее орудие, чтобы разить врага.

Катафракты разрубили строй сарацин, как мясницкий нож разрубает куриную тушку на колоде. Они спустились со склона, перешли через мелкую речку и врезались во вражеские ряды. Я видел, как передние воины орудовали булавами – словно били по наковальням. Острие стрелы катафрактов вонзалось все глубже и глубже в толпу противника, и тех сарацин, что не пали под градом ударов, отбрасывали в сторону лошади в доспехах. На таком расстоянии я не мог слышать криков. Многие падали и погибали под копытами лошадей. Наступление катафрактов мог бы остановить сплоченный отряд копейщиков, но сарацины таковых не имели, а пехота была слишком легко вооружена. Настоящее сопротивление оказала лишь сарацинская конница, защищавшая своего эмира. Последовала беспорядочная схватка, сарацинские всадники отбивались мечами и пиками от безжалостного наступления орудующего булавами ударного отряда. Но напор катафрактов был слишком велик. Они глубоко вклинились в расположение сарацин, и было видно, как собранные вокруг эмира боевые стяги заколебались.

Маниакес тоже это увидел. Он выкрикнул приказ, и сигнальщики объявили об общем наступлении. Забили барабаны, ударились друг о друга военные цимбалы, и этот звук четко прозвучал над долиной. По правую руку от себя я видел поднявшиеся боевые знамена четырех дворцовых полков. За ними для ободрения людей были подняты на шестах иконы Белого Христа и его святых. Под неумолчное клацанье цимбал все войско Маниакеса – около семи тысяч человек – покатилось по склону на растерянных и оставшихся без водительства сарацин. Те дрогнули и побежали. И противостояние превратилось в беспорядочное бегство. Тогда и мне было велено передать Харальду и его варягам приказ вступить в бой, но норвежцам не понадобился мой перевод. Они с криком бросились вниз по склону в сечу. Я хотел было присоединиться к ним, но Никифор удержал меня за руку и сказал тихо: