Русские на Ривьере - Эдуард Тополь

– Понимаешь, такая у меня ужасная ситуация. Я, с одной стороны, конечно, спела песенку «Арлекино» и стала более-менее известной. Но, с другой стороны, разругалась с «Веселыми ребятами», и ансамбля у меня своего нет. А выступать мне нужно с кем-то, я же не могу одна выйти на сцену. Поэтому я выступаю с оркестром армянской филармонии и больше того – руководитель этого оркестра мой жених. То есть я от него завишу, пою его репертуар и вообще одеваюсь, как армянская девушка.

Я говорю:

– Делай как знаешь, я тебе высказываю свое мнение.

– Да я сама так думаю. Но это ж надо, чтобы кто-то этим занялся – костюмами, репертуаром, оркестром…

Действительно, единственным светлым пятном в ее жизни в тот момент была ее творческая работа с Зацепиным и Дербеневым. В этом смысле ей страшно повезло. Потому что Александр Сергеевич Зацепин – удивительный мелодист, он написал музыку ко всем фильмам Гайдая и вообще массу шлягеров. Имел единственную в Советском Союзе частную студию звукозаписи, которую он оборудовал в своей квартире. А жил он, кстати, именно в том доме, где жила Елена Сергеевна с генералом Шиловским до своего брака с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. Так вот, Зацепин в своей квартире смонтировал собственную студию, купил за свои деньги оборудование, а муж его дочери был звукооператором. В гостиной у них стоял рояль, на окнах висели тяжелые шторы для звукоизоляции. То есть это была совершенно профессиональная студия звукозаписи, где можно было писать хоть вокал, хоть оркестр. Такие залы были в то время наперечет, во всем Советском Союзе – три или четыре, но там композиторы стояли в очереди, и киностудии бронировали время за полгода вперед, платили по часам за использование зала. А Зацепин не зависел ни от «Мосфильма», ни от фирмы «Мелодия», у него студия была своя и не было отбоя от договоров с «Таджикфильмом», «Казахфильмом», «Узбекфильмом» и прочими. Они с Дербеневым брались за любую работу, писали песни к фильмам, которые вообще смотреть было невозможно, и ухитрялись на этом жутком материале делать высококлассные песни. Например, была такая картина «Мудрый Ширак», кажется, киностудии «Узбекфильм» – это было зрелище еще то. Но от него осталась песня, которую пела вся страна: «Даром преподаватели время со мною тратили» – песня Ширака, который плохо учился. И она была записана в студии Зацепина.

А в то время записать песню, иметь фонограмму – это было практически самое главное. Если имелась фонограмма, то ее можно было воткнуть на телевидение, поставить в кино, на радио, где-то раскручивать. Конечно, за это вымогались взятки. Особенно дорогими были новогодний «Огонек» и «Огонек» к 8 Марта. Место там «стоило» до десяти тысяч рублей. То есть две цены автомобиля «Жигули» нужно было отдать, чтобы твою песню поставили в эфир. И эти деньги платили композиторы и авторы. Хотя народ, конечно, думает, что кто на сцене рот открывает, тот и главный. А на самом деле главные те, кто сочинил. Ведь благодаря такой раскрутке их песня становилась популярной, ее заказывали в ресторанах, а каждый ресторан по тем временам был обязан ежедневно писать рапортичку об исполнении песен, ВААП за этим очень строго следило. И за каждое исполнение песни в ресторане композитору и автору текстов шло по 17 копеек. Всего-то! Но помноженное на количество ресторанов в СССР это давало приличные деньги.

Например, один мой знакомый композитор получал примерно четыре автомобиля. В день! Это был доход с одного дня исполнения одной популярной песни! А певцу-исполнителю с этого не обламывалось ничего, кроме его морды на телеэкране, то есть точно по пословице «кому вершки, а кому корешки». Ставка той же, например, Лугачевой была что-то около семи рублей за выступление. Даже если она собирала Дворец спорта «Лужники». А народ был уверен, что весь сбор идет исполнителю, что она с большим мешком денег уходит домой…

Это к твоей теме «О жизни миллионеров». Однако вернемся к нашим баранам.

Тайные романы не могут быть тайными бесконечно, все тайное становится явным. На одну из наших встреч Алла пришла с квадратными глазами:

– Слушай, мой армянин меня подозревает, дикий скандал, кавказская ревность! Ты должен меня спасти, ты должен что-то придумать!

Как обычно у женщин: «Ты должен, и все!»

А надо сказать, что в этот момент не только она собиралась выйти замуж за руководителя армянского оркестра, но и я собирался жениться на одной артистке, которая живет теперь в Нью-Йорке. Мы уже подали заявление в загс – так же, как Алла и ее армянин. Но поскольку она сказала «спаси меня», то я должен был спасать любимую девушку. Я сказал:

– Бери своего жениха и приходи к Дербеневу.

Они в назначенное время пришли к Дербеневу, а я уже сидел там со своей Машей. Я познакомил жениха Лугачевой со своей невестой, мы с ней сидели в обнимку, а Лугачева повисла на своем женихе. Потом мы расположились друг напротив друга в кухне, за столом. А рядом сидели подыхающие от смеха Дербенев и его очаровательная жена Вера, которые все знали и наблюдали этот концерт. Я и Лугачева были в ударе и разыгрывали любовь к своим суженым по полной программе. Все как бы замялось, ее жених успокоился, однако после этой истории стало совершенно ясно, что ни у меня, ни у нее дело с женитьбой дальше не пойдет. И во время одного из следующих свиданий она говорит:

– Да ну их на хрен, наших женихов и невест, давай жить вмеcте!

Я говорю:

– Ну, давай.

– Только знаешь, я не могу жить у тебя в гостинице. Приезжай ко мне.

– Это куда?

А я всегда подвозил ее в дом на Рязанском проспекте, где жили ее отец, мать и дочка. Там у них была двухкомнатная квартира, и трудно было себе представить совместную жизнь двух молодых богемных существ на этой территории. Но оказалось, что у Лугачевой есть еще одна «тайная» квартира на Вешняковской улице. Когда мы приехали туда, меня охватил ужас. Это была абсолютно пустая однокомнатная квартира, в углу которой лежал голый матрас, а весь пол был заставлен огромным количеством пустых бутылок, больше в комнате не было ничего.

Я, как тебе известно, могу жить только в цивилизованном интерьере, поэтому, даже не спрашивая разрешения хозяйки, начал убирать. И, вынося на радость алкашам бутылки к мусоропроводу, решил их посчитать. Бутылок было 140. Пока девушка что-то готовила на кухне, в картонном ящике, который тоже подвергался выбросу, я нашел елочные игрушки. И чтобы как-то украсить убожество этого жилища, разложил на полу елочные игрушки, сделал из мишуры и шариков такую дорожку с елочкой в конце, поскольку дело было под Новый год. Лугачева вошла в комнату, неся поднос с закуской, увидела выложенную из блесток дорогу к елочке и спросила:

– Это что такое?

Я говорю:

– Это путь жизни Аллы Лугачевой.

Так я переселился в эту квартиру, и мы стали жить вмеcте.

А тут подступал Новый год. Мы его встретили тоже довольно интересно. Однажды Валентина Максимовна Ковалева, мой постоянный второй режиссер, сказала, что под Москвой, в Одинцово, открывается новый грузинский ресторан, она туда приглашена и приглашает меня. А я сказал, что приеду с девушкой, и поехал с Лугачевой. Хозяином ресторана оказался красавец грузин Торнике Копалеишвили. Сегодня Торнике – владелец лучших московских ресторанов «Пиросмани» и «Рыцарский зал», а в тот момент он только начинал свою блистательную карьеру, открывал первый частный ресторан в Москве, это было задолго до перестройки, в 70-е годы. То есть и Дербенев, который писал свою антисоветчину, и Зацепин, который у себя дома устроил частную студию звукозаписи, и Торнике, который открывал свой частный ресторан, – мы все жили так, как будто не было никакой Советской власти. Когда меня спрашивали, почему я так живу, я говорил: «Я не дам коммунистам испортить себе жизнь». Думаю, что это было их правилом тоже.

Торнике открывал ресторан «Сакартвело». А я, как тебе известно, придумщик. Меня хлебом не корми, дай чего-нибудь наворотить. И после замечательного ужина я, когда мы прощались с хозяином, ему сказал:

– Торнике, дорогой, на хрена, открывая ресторан под Москвой, ты называешь его «Сакартвело»? Это для вас, грузин, священное название. А для русского уха это никак не звучит, для нас это вообще труднопроизносимое слово. Будь проще.

Он говорит:

– В каком смысле?

– А назови свой ресторан иначе.

– Как?

– Ну, например, «Арлекино».

Он говорит:

– Это в честь чего?

– А вот моя девушка, смотри, певица популярная. В ее честь назови ресторан. Песенку слышал «Арлекино, Арлекино»?

– Да, слышал.

– Это она поет.

– Не может быть!

– Может. Знакомься еще раз!

А песенку «Арлекино» каждый день крутили всюду – по телевизору, по радио, все ее знали. Торнике говорит:

– А как это сделать, слушай?