МУЖИК. ИСТОРИЯ ТОГО ЧУВАКА ИЗ ANTHRAX - Скотт Иэн

«Эдди, да, это другое, но оно не годится для Anthrax. Просто ни в какие ворота не лезет. Это просто не работает. Все песни какие-то невнятные. Все просто размыто».

«На сегодня самый успешный альбом в мире — у Def Leppard» — отозвался Эдди. Он явно начинал раздражаться. «Послушай их продакшн. Звук такой современный».

«Мы — не Def Leppard. Нельзя просто взять и выпустить Anthtrax с таким звуком. Это не пройдет».

Он так же упрямо стоял на своем, как и я. Даже через миллион лет я бы ни за что не согласился на такое звучание. Для нас это был бы конец. И я сказал: «Эдди, нужно убрать все эхо и эффект задержки звука».

«Не указывай мне, как микшировать пластинку» — рявкнул он. «Я занимался продюсированием, когда ты еще под стол пешком ходил».

Я твердо стоял на своем. «Слушай, мужик, ты отличный продюсер. Нам нравятся твои работы. Но это наш альбом. Это пластинка Anthrax. Ты запишешь еще пятьсот других пластинок с пятьюстами других групп, но это НАШ альбом. Мы отвечаем за каждое свое слово. Может у нас и не будет другого шанса после этой пластинки, как знать? Но она будет такой, как мы хотим».

Я думал, он согласится, но Эдди просто рогом уперся. «Такую гребаную пластинку я записывать не стану».

«Значит у нас большие проблемы» — ответил я. Не верилось, что я был таким упрямым и резким с Эдди Крамером, но ведь на кону стояла наша карьера. «Мы хотим услышать пластинку без всей этой реверберации. Не мог бы ты убрать все это гребаное эхо, сделать звук сухим и сделать так, чтобы она звучала как то, что ты записывал в 70-х?»

Он ударил кулаком по микшерскому пульту. «Ты что, Богом себя возомнил? Да кто тебе дал право говорить от имени Бога?»

«Я не Бог, Эдди, но когда речь идет об Anthrax, то я вправе говорить с тобой в таком тоне». В тот момент мне было насрать, что один из моих кумиров считал меня мудаком и нытиком. «Или убери это ебучее эхо, или мы позвоним в лейбл и найдем того, кто нам в этом поможет».

«Ладно, ладно! Возвращайтесь через два часа». Он постарался загубить весь звук, убрав каждый оттенок эха и дилэй откуда только можно. Обычно группы оставляют немного эха хотя бы на вокале. Но Эдди как мудак выпилил вообще все. Может он думал, что нам не понравится, и мы согласимся на его вариант. Не бывать этому. Все звучало просто офигенно, как будто тебя били кулаками в грудь. Мы пребывали в экстазе и не сдерживали своих эмоций по поводу того, каким классным мы считали этот микс. Все звучало так, мы себе и представляли. Звук, который двум другим нашим пластинкам так и не удалось запечатлеть. Думаю, наш энтузиазм в конечном счете победил. Он увидел наше волнение по поводу того, как звучит наша музыка, и изменил свое отношение. Мы перешли черту на песке, и все изменилось к лучшему. После этого мы хорошо поладили. Он немного усилил звучание рабочего барабана, чтобы придать песням дополнительную мощь, и нас это вполне устроило. Мы работали вместе. Как бы мне хотелось иметь первоначальной вариант записи, сделанной Эдди, чтобы я мог включить ее и сказать людям: «Вот такую пластинку хотел выпустить Эдди». Спродюсировав «Hysteria», Мэтт Ланж явно поменял правила игры, но мы не хотели в этом участвовать.

Наконец-то, во время сессии «Among The Living», мы записали студийную версию «I'm The Man». Когда мы ее переслушали, она показалась нам клевой, веселой и оригинальной, вопрос был только в том, куда воткнуть Beastie Boys. Все партии были расписаны. Или кому-то пришлось бы отказаться от своей партии, или нам пришлось бы записываться без участия Beastie Boys. Никто не считал, что мы должны что-то вырезать из готового варианта, потому что все звучало очень здорово.

Через пару месяцев мы пересеклись с Beasties на одном шоу в Нью-Йорке, и Эд-Рок спросил нас: «Ну, как там дела с песней?» «Licensed To Ill» уже вышел, но прогреметь еще не успел. Не знаю, имело ли это какое-то значение, но я сказал им: «О, да мы все записали, получилось очень круто. Вот интересно, что вы скажете, когда услышите». Им было плевать. Само собой, они тупо не сидели и не ждали, когда раздастся звонок с приглашением записать «I'm The Man» совместно с Anthrax. Ясное дело, могло получиться очень круто, привлеки мы их к проекту, но и так получилось отлично, хотя мы никогда не возлагали особых надежд на этот проект.

Мы не могли выпустить эту песню на «Among The Living», потому что она казалась абсолютно не к месту среди остальных песен. Это была очень мрачная, злобная пластинка, и мы не хотели, чтобы что-то прерывало общий поток. Кроме того, мы явно не думали, что кому-нибудь из тех, кому нравится наша группа, понравится эта песня. Наш британский лейбл выпустил «I Am The Law» в формате двенадцатидюймового сингла, и я поинтересовался: «А что если мы поместим «I'm The Man» на оборотную сторону? Если эта тема никому не придется по душе, то быстро исчезнет с горизонта. Это ж би-сайд. Типа прикол. Кому какое дело? Ха — ха, это было смешно, больше такого не повторится».

Так и сделали, и к всеобщему удивлению она стала самой известной нашей песней. Через несколько месяцев «I Am The Law» перекочевала с би-сайда на собственную сорокопятку, на которой были представлены две студийные версии (одну подогнали под радиоформат), концертная версия, концертные «I Am The Law», «Caught In a Mosh» и кавер на саббатовскую «Sabbath Bloody Sabbath».

В 1987-ом мы отыграли «I Am The Man» на фестивале «Монстры Рока» в Касл Донингтон перед 80000 зрителей, и они пели вместе с нами буквально каждое слово. В этом не было никакого смысла, но при этом создавалось идеальное ощущение, потому что подтверждало, что мы не залипли на чем-то одном. Мы были трэш-группой, но могли и заигрывать с рэпом, вставлять «Хава Нагила» в середине песни и на одном духе играть кавер Black Sabbath. И я стоял и думал: «Разве люди не понимают, что это гребаная шутка, песня, которую мы с моим корешем Джоном написали у меня в спальне? Я играю Хава Нагила, это мелодия из репертуара долбаного бар-мицва, которую ди-джей включает, когда все встают в круг и танцуют хору, а родители ребенка, получающего бар-мицва усаживают его на стул и поднимают в воздух. Хоть кто-то из них понимает, что тут происходит?»

Но всем было пополам. Люди хавали и просили добавки, и по сей день вероятно это одна из самых востребованных наших песен. Мы по-прежнему время от времени рубим ее. Ну, там, играем пару куплетов и два припева, а потом переходим к следующей песне, пока народ сушит штаны. Мне всегда импонированло, что Anthrax очень разносторонняя группа. Когда выступают Slayer, у них свой имидж. В Slayer тебе не лыбятся в 32 зуба. Их фишка — ярость и жестокость. Те же Metallica и Megadeth всегда выглядели и вели себя на сцене по-особому. Это не показуха, скорее то, какие они на самом деле, когда собираются вместе. Anthrax никогда не видели необходимости соответствовать определенному шаблону, и это открывало нам просторы для экспериментов. Мы отыграли «I'm The Man», а потом вернулись пару лет спустя с Public Enemy, отыграли метал-кавер на «Bring The Noise», и нашим фэнам он пришелся по вкусу. Думаю, наше отношение к творчеству формируется из того факта, что мы все ньюйоркцы. Мы не из Сан — Франциско или там Лос-Анджелеса. Даже когда ушел Нил Тёрбин, мы думали так: «Мы — те, кто мы есть, такими и останемся».

Мы бываем брутальными, а бываем глупыми. Мы — зеркальное отражение наших фэнов. Думаю, мы переняли это у Ramones. Мы лишь парочка чуваков, которые играют в группе, пишут песни и ездят на гастроли, и надевать маски нам просто незачем. Если мы считаем что-то смешным, мы смеемся. Если рады — улыбаемся. Если нас что-то раздражает, мы будем звучать агрессивно. Какой смысл иметь в своем творчестве лишь одну эмоцию? По ходу дня я не чувствую себя одинаково. Меняется настроение, меняется и музыка.

Вот поэтому я и начал надевать шорты, выходя на сцену. Когда в группе был Нил, я целыми днями ходил в купальных трусах, пока мне не пришлось надевать свои тупорылые кожаные штаны, чтобы быть как все в Anthrax, и я сказал себе: «Ну их на хуй, я даже двигаться толком не могу». Мне пришлось носить металический пояс и кожаные штаны. Это было чертовски тупо, все равно что заставить баскетболиста ходить в ботинках и тесных джинсах Levis.

Я твердо верил в свою уникальность и демонстрировал себя людям таким, какой я есть, по крайней мере, в Anthrax. Если говорить о семейной жизни, то это другая история. Я погряз в изменах, а Мардж и понятия не имела, что наши отношения — сплошной обман и я веду двойную жизнь. Окончив колледж, она уехала из Бостона и вернулась в Нью-Йорк. Мы стали жить вместе, ведь именно этого ждали от евреев, выросших в Квинсе. Предполагалось, то мы должны пожениться, завести детей и воспитать их со всеми остальными евреями из общины. Мардж получила роскошный диплом Северо-восточного и работу в АйБиЭм с хорошей зарплатой. Поэтому то, что я был гол как сокол, не имело никакого значения. Она обеспечивала меня материально.

Я постоянно носился как угорелый, мотался по гастролям и записывал пластинки, но мне с детства втемяшили, что я должен жениться и делать то, чего от меня ждут. Чем-то напоминает программирование ДНК. Поэтому вопреки здравому смыслу мы с Мардж обвенчались и начали строить планы о свадьбе. Я прекрасно понимал, что совершаю непростительную ошибку, но подумал, что как-нибудь все решится само собой. Время от времени я изменял ей, и не знал, изменится ли это когда-нибудь. На свете много парней, которые не хранят верность своим женам. Может я был всего лишь одним из них. В тот момент жить ложью казалось легче, чем расстаться. Слишком уж большая ноша остается потом. Одна мысль об этом ужасала.