Мудрость психопатов - Кевин Даттон

Давайте рассмотрим, например, отрывок из интервью, которое я взял у инструктора американского спецназа. Он рассказал о качествах солдата, которые, в конце концов, после самых ужасных в мире процедур физического и психологического отбора превращают его в одного из «морских котиков» (бойцов спецназа военно-морского флота США). В одного из тех парней, которые взяли Бен Ладена.

«Мы делали все, что только могли, чтобы сломать этого парня. Честно говоря, мы работали с ним жестче, чем с остальными. Это стало своего рода вызовом для нас. К тому же в глубине души мы знали, что он все это выдержит. Он остался сиротой в одиннадцать лет, но проскользнул через сеть — и присматривал за младшими братом и сестрой, которые жили за счет его сообразительности. Воровал. Что-то возил. Участвовал в махинациях. Ну, занимался всеми этими вещами. Затем, когда ему исполнилось шестнадцать, он избил кого-то так сильно, что пострадавший впал в кому. И его забрали.

Белый шум. Лишение сна. Сенсорная депривация. Вода. Неудобные позы. Мы много чего перепробовали. Все это мы обрушили на него. Наконец, через сорок восемь часов, я снял с его глаз повязку, наклонился к нему и выкрикнул: “Ты хочешь что-нибудь мне сказать?”

К моему удивлению и, честно говоря, разочарованию — как я уже говорил, этот парень был крепким, как сталь, и на этой стадии мы все уже хотели, чтобы он выдержал экзамен — он сказал “Да”. Он что-то хотел сказать.

“И что именно?” — спросил я.

“Тебе стоит жрать поменьше чеснока, мужик”, — ответил он.

Это был единственный раз за пятнадцать лет работы инструктором, когда я утратил бдительность. Всего лишь на секунду, на долю секунды я улыбнулся. Я ничего не мог сделать с собой. Я действительно восхищался этим парнем. И знаете, что? Даже в том отвратительном, измученном состоянии, в каком он находился, этот сукин сын заметил это.

Он это заметил!

Он сделал мне знак, чтобы я наклонился поближе, и в его глазах я увидел абсолютное — как бы это сказать? — пренебрежение.

“Игра закончена, — прошептал он мне на ухо. — Ты проиграл!”

Что? Я собирался сказать это ему! Именно тогда мы и поняли, что он один из тех, кого мы называем “несгибаемыми”. Крутейший из крутых…

Но он был безжалостным ублюдком. Если у него и была совесть, то я никогда не замечал ее. Он был холоден как лед. В любом положении. Что, с учетом его работы, неплохо…»

Макнаб в лаборатории

Верный своему слову, холодным декабрьским утром Энди отправился в Центр исследований головного мозга Университета Эссекса. У двери мы столкнулись с человеком, которому в течение ближайших двух часов (или около того) предстояло быть нашим мучителем. Доктор Ник Купер — один из ведущих специалистов по ТМС в мире. И если бы вы посмотрели на него в то утро, вы смогли бы простить себя за мысль о том, что большую часть работы он выполняет ради собственного удовольствия.

Ник провел нас в лабораторию. Первое, что бросилось нам в глаза, — два кожаных стула с высокой спинкой, стоящие рядом. А возле них — самый большой в мире промышленный рулон бумажных полотенец. Я знаю, для чего нужны полотенца: чтобы вытирать излишек проводящего геля, который наносят на электроды для снятия электроэнцефалограммы (ЭЭГ), которые Ник должен был прикрепить через минуту, чтобы записывать сигналы из глубин нашего мозга. Энди же дал волю своему воображению.

«Боже мой, — сказал он. — Если это туалетная бумага, то я отсюда сматываюсь!»

Ник усадил нас на стулья и привязал к ним ремнями. Он закрепил на нас пульсометры, электроды для снятия ЭЭГ и измерения кожно-гальванической реакции, которая позволяет оценить уровень стресса. К тому времени, как он все закончил, мы с Энди выглядели так, будто попали в ловушку — в гигантскую распределительную коробку. Гель для электродов холодил кожу на голове, но Энди не жаловался. Он, наконец, сообразил, для чего нужен гигантский рулон туалетной бумаги.

Прямо перед нами, примерно в десяти футах, на стене висел огромный видеоэкран. Ник повернул выключатель, и экран ожил. Затем Ник облачился в белый халат. Комнату заполнили звуки эмбиент-музыки. Перед нашими глазами возникла шелковая гладь озера, освещенного сумеречным светом.

«Будь я проклят, — сказал Энди. — Это напоминает рекламу подгузников».

«О’кей, — сказал Ник. — Слушайте. Прямо сейчас на экране вы увидите спокойную, мирную сцену, которая будет сопровождаться тихой, расслабляющей музыкой. Это нужно для того, чтобы выявить ваши базовые физиологические показатели, относительно которых мы будет потом отсчитывать уровень возбуждения.

Но в какой-то момент где-то в течение следующих шестидесяти секунд изображение, которое вы видите сейчас, изменится, и вы увидите на экране совершенно другую картину. Это будут картины жестокости. Тошнотворные. Наглядные и тревожные.

Во время просмотра этих изображений монитор будет отслеживать изменения в вашем сердцебиении, электропроводимости кожи и активности ЭЭГ. Эти показания будут сравниваться с данными в состоянии покоя, которые записываются сейчас. Есть какие-нибудь вопросы?»

Мы с Энди покачали головами.

«Довольны?»

Мы кивнули.

«Прекрасно, — сказал Ник. — Ну, поехали».

Он скрылся, оставив нас с Энди наслаждаться рекламой подгузников. Результаты, полученные позже, показали: когда мы стали ждать, что что-то должно произойти, наши физиологические показатели были довольно схожими. И у меня, и у Энди пульс существенно участился в предвкушении того, что должно произойти, по сравнению с показателями в состоянии покоя.

Но когда Ник потянул за рычаг или что он там сделал для смены декораций, где-то в мозгу Энди щелкнул главный выключатель.

И неожиданно в игру вступил холодный как лед боец SAS. Пока на экране перед нами сменялись живые, красочные картины расчленения, нанесения увечий, пыток и казней (изображения были настолько живыми, что Энди позже признавался, что «почувствовал запах крови» — тот «тошнотворный сладкий запах, который ты никогда не забудешь») в сопровождении не первоначальной эмбиент-музыки для спа-салона, а воя сирен и шипящего белого шума, физиологические показатели Энди стали меняться в противоположном направлении. Пульс начал замедляться. Кожно-гальваническая реакция ослабевала. А показатели ЭЭГ быстро и резко ослабли.

Фактически к тому моменту, когда представление закончилось, все три физиологических показателя Энди были ниже базового уровня.

Ник никогда не видел ничего подобного. «Это выглядит так, как будто он специально готовился к таким вещам, — сказал Ник. — А когда перед ним, наконец, встала эта задача, его мозг неожиданно отреагировал на нее выбросом жидкого азота в кровь, который выморозил все ненужные удручающие эмоции и погрузил Энди в глубокое состояние экстремальной ситуации и беспощадной сосредоточенности».

Ник покачал головой, явно пребывая в затруднении. «Если бы я сам, лично, не снял эти показания, я бы просто глазам своим не поверил, — продолжил он. — Хорошо, что я никогда ранее не тестировал спецназовцев. И возможно, стоило бы ожидать слабого снижения показателей. Но этот парень полностью контролировал ситуацию. Он настолько настроился на нее, что казался полностью выключенным».

Как раз это и обнаружил Боб Хэер: данные были настолько странными, что было непонятно, откуда они взялись.

Мои же результаты не впечатляли. Мои физиологические показатели резко взлетели вверх. Точно так же, как у Энди, они подскочили выше базового уровня, когда я сидел в ожидании побоища. Но на этом сходство заканчивалось. В разгаре битвы они пошли не вниз, как у Энди, а вверх по экспоненте.

«Ну, по крайней мере это показывает, что все оборудование работает нормально, — заметил Ник. — И что ты нормальный человек».

Мы разом взглянули на Энди, который болтал с аспирантами Ника, обступившими мониторы. Бог знает, что они подумают о нем. Они проанализировали данные Энди — а ему так щедро смазали голову гелем для электродов, что больше всего он напоминал Дона Кинга[39] в аэродинамической трубе.

С другой стороны, я все еще был в шоке после некоторых увиденных кадров. Меня тошнило. Я испытывал тревогу. У меня дрожали колени. Да, как отметил Ник, на экране радара я выглядел нормальным человеком. Иглы самописцев и цифры могли подтвердить мое душевное здоровье. Однако я определенно не чувствовал себя нормальным, когда сжался в углу забитой аппаратурой комнатушки, глядя на цифры на экране компьютера.

Различие наших профилей приводило в замешательство. Если моя электроэнцефалограмма напоминала панораму Нью-Йорка — типичный городской ландшафт с остроконечными высотными зданиями, то данные Энди изображали рельеф курорта для гольфа с пологими холмами на одном из вылизанных островков посреди Индийского океана. Однообразно. Компактно. Отражение нездоровой и жуткой симметрии.