Ричард Длинные Руки — эрбпринц - Гай Орловский

— А это больше или меньше императора?

— Откуда я знаю? — спросил я резонно. — Наверное, вровень, если не выше. Императоров у нас уже трое, считая и того, что за океаном, а ландхофмейстер все-таки один-единственный. Ну, из тех, которых знаю.

Он подумал, предложил:

— Тогда прогоню в шею? Никто не должен быть выше моего сюзерена!

— Никто, — согласился я, — но Палант все-таки наш друг, потому пропусти его именно по дружбе.

— Хорошо, — сказал он, его широкая рожа расплылась в еще более широкой ухмылке, — при случае и меня сделайте ландхофмейстером! У вас будут уже двое, а я в таверне буду пари выигрывать, если кто не угадает, что это за такое!

Палант вошел со шлемом в руке, прижатым к левой стороне груди, сдержанно поклонился. Я бросил быстрый взгляд сперва на его знаменитые сапоги, в которых он по любому болоту, аки посуху, все еще как новенькие и всегда безукоризненно чистые, перевел взгляд на его молодцеватую фигуру.

Он давно уже поменял легкий панцирь из черной кожи со вшитыми металлическими шипами на великолепные вестготские доспехи, безумно дорогие, но из синеватой стали, которую куют гномы, и прилаженные настолько удивительно точно, что двигается с легкостью, будто это не кованная сталь, а обычная одежда.

— Палант, — сказал я в нетерпении.

— Ваше высочество…

— Подойди ближе, — велел я. — Зигфрид…

Зигфрид молча повернулся и вышел. Палант подошел к столу, медленно опустил на столешницу шлем. Мы молча ждали, пока шаги Зигфрида утихнут в сенях, а когда хлопнула и входная дверь, я сказал с нетерпением:

— Что удалось узнать?

Он понизил голос:

— Ваше высочество… Дело не только в том, что мы забрались к медведю в берлогу. Хуже другое.

— Ну?

Он сказал очень серьезно:

— При здешней плотности населения, ваше высочество… здесь слишком много вооруженных отрядов. В общей сложности они превосходят нашу армию раз в десять…

Я пробормотал:

— Так… что еще?

Он сказал еще тише:

— Еще хуже то, что все население издавна поддерживает апостольскую церковь. Вот уже многие столетия. Мы у себя и не знали бы про эту ветвь христианства, если бы Мунтвиг не решил пронести его знамя на южные земли.

Я буркнул:

— Обломаем.

— Если в наших краях, — уточнил он. — А сейчас мы в землях, где развевается знамя Мунтвига и… апостольской церкви. Ваше высочество, здесь люди будут драться отчаянно. Не за деньги, не за владения, а за веру отцов!

Я поморщился.

— Вера против острых копий?.. Дорогой друг, от удара топора погибают одинаково верные сыны церкви и еретики.

— Но верные не разбегаются, — напомнил он. — У нас руки устанут рубить им головы.

Я походил в раздумье вокруг стола.

— Тогда нам нужно вступить с ними в переговоры.

Он усмехнулся, а я ощутил с печалью, что Палант, сын Гевекса, всегда красивый и беспечный, все еще красивый, но уже не беспечный, беспокойная жизнь с таким лордом, как я, заставила повзрослеть очень быстро.

— Ваше высочество, — произнес он, — здесь ваше искусство политика не поможет.

— Почему?

— Верующие люди не слышат доводов разума.

— Да, — сказал я, — да, ты прав… но если появится некто, сумевший организовать диспут о вере и ее тонкостях…

Он прервал, даже не обращая внимания, что это невежливо:

— Ваше высочество, диспуты возможны только в лоне нашей церкви. А в апостольской любое обсуждение догматов, оставленных нам апостолами, уже ересь!

Я вздохнул.

— Знаю. Тем она и сильна. Впрочем, это тактический выигрыш. А стратегически проиграет.

— Через сотни лет? — спросил он иронически. — А мы столько простоим здесь лагерем?

— Ты прав, Палант, — сказал я. — Тогда с помощью переговоров нужно прощупать их положение, собрать наши силы и ударить… в самое уязвимое место. И вообще…

— Ваше высочество?

— Ты быстро вырос, — сказал я тепло. — Твой отец будет гордиться, когда вернешься из похода.

Земли Пекланда зажаты между королевствами Сакрант и Эбберт, первое — с севера, второе — с юга, оба превосходят в размерах почти вдвое. С усилением Мунтвига Пекланд сразу же попал под его влияние, а если говорить проще, то Мунтвиг просто аннексировал это небольшое королевство, низведя местного короля до подчиненного лорда, хотя и оставил за ним титул и дворец.

Ринненкампф Твердозубый, вспомнил я, а его дядя — герцог Стефан Строуд. Еще я видел наследника трона, который не назвался, если он наследник… Можно, конечно, пообещать им независимость, так как он переметнулся от Мунтвига ко мне, но это чревато, так как никакой независимости не дам, а обманутые сражаются с еще большей яростью, ведь за справедливость и против зла…

Зато королевство Эбберт сохранило подобие самостоятельности, но лишь потому, что король Харбиндер беспрекословно выполняет все требования Мунтвига, а тот здраво рассудил, что нет смысла менять на «своего», который долго будет входить в курс дела, налаживать отношения с местными лордами, гордыми и заносчивыми до предела, а потом еще и возжелает основать свою династию.

Я видел с большой высоты, как то и дело поднимается облако пыли, указывая на приближение нового войска. Все три королевства в самом деле населены очень густо, отряды выезжают из каждого города и даже большого села, сливаются в большое войско. И только одно утешение, что каждый лорд ведет своих под отдельным знаменем, в сражение вступает по своей воле, а не по чьим-то приказам. Так можно воевать, если и с другой стороны войско набрано из таких же отдельных дружин, но теперь я использую преимущество регулярной армии в полную силу.

Пеших у противника почти нет, но, кроме конных, половина этого войска устроилась в повозках и на телегах. Все выглядит сплошным исполинским обозом, где каждый лорд, даже самый мелкий, обязательно окружен огромным количеством слуг и челяди, что везут не только запасы еды и вина, но и дорогую посуду, чтобы все видели богатства лорда, дескать, он и в походе может позволить себе удобства.

Кроме того, все эти мелкие хозяева везут с собой массу оружия в виде старых мечей, копий, панцирей, булав и палиц, что, вообще-то, неплохо, когда сражаешься с такими, но они не знают, что навстречу двигается ускоренным маршем моя армия вышколенных бойцов, скованных военными правилами, уставом, выучкой, умеющей вести бой по-новому.

Вернулся я привычно на арбогастре и с Бобиком, что успел задавить оленя и двух гусей, это он особенно обожает, соскочил на землю и пошел к себе, разминая ноги и делая вид, что все время находился в седле.