Воин огня - Оксана Демченко

– Отец, я осенью два раза всерьез пожелал тебе смерти. Из-за каурого коня. Я выбросил мясо, которое приготовила мама. Хотел уйти в степь. Я понимаю, что это глупо, но я был зол и думал, что я был еще и прав. И еще я хотел…

– Когда вождь Магур сказал при всех, что я беру его дочь в жены во имя мира, и даже не позвал ее на совет, словно она и разговаривать не умеет, – раздумчиво и неожиданно мирно сообщил вождь, – я бросил в него ритуальное копье. Оно, знаешь ли, удачно под руку попалось… До сих пор не могу даже представить, как так? Оно было воткнуто в землю далеко, за костром. Потом я сказал, что Магур мне не отец, и много подробностей добавил. Кстати, я попал копьем, пусть и вскользь. У отца на правой руке остался шрам, вот здесь.

Ичивари открыл глаза, осторожно повернул голову и увидел вождя – очень странного, с живым и веселым лицом. «Оказывается, – пронеслось в голове, – он умеет так приятно и широко улыбаться…» Потом сказанное достигло сознания, и Ичивари снова закрыл глаза. Представить себе то, что описал отец, было невозможно. Он ведь никогда не позволял себе проявлять гнев. Тем более так, до окончательной потери самообладания и даже разума! А если добавить, что все это – в отношении деда…

– С тех пор я не позволяю своим рукам быть быстрее мыслей, – договорил отец. – И я знаю, что не все слова, обозначающие одну и ту же правду, одинаковы. Папа знал, что я люблю ее, но старики полагали важным иное, и он сказал то, чего ждали. Пока я перевязывал ему рану, он вел себя так нелепо, что у меня дрожали руки. Он смеялся и хвастался, Ичи.

– Дед? Хвастался?

– Он кричал на всю поляну, а тогда еще советы проходили на поляне у края долины Ив. «Мой сын повзрослел и обзавелся собственным голосом!» – Даргуш приложил ладонь к губам и показал, как кричал дед. Вздохнул и стал серьезным. – Покладистые и исполнительные дети приятны родителям… Только они не становятся вождями. Ичи, я не знаю, зачем подожгли библиотеку. Но твое перо я должен был найти именно вчера. Тот, кто приготовил ловушку, охотился на вождя. Он знал: я не желаю приобрести нового ранвари ценой жизни сына. И еще он, видимо, знал, что я уже собрался отослать Шарву с приказом догнать тебя и вернуть. Также опасаюсь, что этот некто дал знать о моих намерениях и наставнику. Тогда наши беды еще не окончены, увы… Нет кораблей с пушками у берега, но в столице пахнет пожаром и порохом.

Вождь замолчал и потянулся, позволяя себе показать, как велика усталость и как мучительно затекла шея. Ичивари припомнил мавиви и, невольно подражая ей, дернул плечом. Встал, порылся в полках, добыл горшочек с медвежьим жиром. Натирать спину и шею, прогоняя боль, научил дед. Магур назвал эту боль «платой за обучение науке бледных». И сам страдал иногда, и знал, что похожая беда донимает многих. Даже вождя. Вон как зажаты мышцы – прямо каменные. Надо растирать, разминать, разбирать по волоконцу, пока кожа не сделается темно-бурой от прилива крови. Тогда следует накрыть теплым, а лучше меховым, и ждать облегчения. Отец вздохнул, прищурился и встал, повел плечами, прошелся по комнате. Сын, наоборот, присел к столу, на свою табуретку. Уставился в бумаги и почувствовал себя предателем. Заговори – нарушишь данное деду и Шеуле слово, промолчи – не исполнишь наказание Джанори…

– Пап, а дома никого, кроме нас? Всякие старики, воины и просители…

– Сидят по домам и обсуждают твое вчерашнее возвращение из мира духов, – с легкой усмешкой отозвался вождь. Прошел к двери, выглянул в прихожую, задвинул запор. – Ичи, неужели необходимо закрыть все окна и двери, чтобы спросить столь простое и сразу узнать: каурого забили из-за сломанной ноги, а не из-за моей мести сыну… И мне его тоже жаль. Но если ты снова возьмешься кричать при матери, доводя ее до слез… А тем более бросишь собакам приготовленное мамой на ужин, да еще у нее на глазах, я лично спущу с тебя шкуру, сидением у столба не отделаешься. И за дедовой спиной не спрячешься.

– Ты с осени не входишь в лес, – совсем тихо, одними губами, наметил слова Ичивари, почти не вслушиваясь в рассказ отца. – И я знаю почему.

Вождь сел, коротко кивнул, лицо стало серьезным и даже хищным. Он не ожидал такого продолжения разговора. Ичивари виновато помялся:

– Я обещал не говорить. И деду, и еще кое-кому. Но я обещал еще и Джанори, что…

– Ичи, я уже понял, что сегодня ты не бросишь копья, но я это переживу. Ты молод, я тоже не стар, время есть, – заверил вождь. – Но ты уже достаточно взрослый, чтобы или молчать, или говорить внятно и без этого детского жевания слов, за которым ты привык прятаться от разговоров о важном. Кого из нас ты жалеешь? Я не вхожу в лес, да. Он меня не впускает. Это больно и непонятно.

– Себя жалею, тебя жалею, деда… – перечислил Ичивари. Задумался и добавил: – Себя больше всех, ты прав. Я запутался в обещаниях.

Даргуш добыл из мешочка на шее Слезу и положил на стол. Указал взглядом на маленькую радугу, заключенную в прозрачной капле. Ичивари погладил ее кончиками пальцев и снова услышал звон. Улыбнулся: груз неопределенности сгинул, словно ему даровали разрешение говорить.

– Я шел к наставнику, но встретил настоящую мавиви, я ее чуть не убил, а она меня, а потом мы пошли к деду, и дед сказал, чтобы я молчал, а она сказала, что мой дед ей тоже очень даже настоящий и годный дед, а дед сказал…

– Когда ты такое городишь, ты убиваешь меня без копья, – негромко и грустно сообщил вождь, движением руки обрывая поток слов. – Ичи, нельзя позволять мыслям путаться. Ты бормочешь невесть что так быстро, словно мысль убегает от роя пчел, вот-вот нырнет в озеро и скроется. Не добыв ни капли меда, то есть смысла…

Пришлось повторять великую тайну внятно, достаточно громко и подробно. Едва отец поверил, что слово «мавиви» ему не почудилось, он улыбнулся и остальное принял на редкость легко. Пожал плечами, отмахиваясь от виноватого сопения сына:

– Я вождь, и я больше всех остальных виновен в возвеличивании наставника. Она по-своему права. Но это не так уж важно. Главное – она есть и наш Магур с ней. Тебя не погубили злодеи, пока что неизвестные нам, наставник тоже не сожжет столицу. Остается только выяснить, с чем сюда идет дюжина воинов степи, несущих красный жезл… И изловить тайного врага.

– Дюжина воинов… – повторил Ичивари, с ужасом глядя на отца и понимая: дюжина с красным жезлом – это всегда объявление войны! – Да что же это такое? Почему все сразу посыпалось и как нам справляться?

– Неприятности хранятся в одном мешке, как спелые орехи, – чуть улыбнулся вождь. – Одна беда выкатится – жди и еще несколько следом. Раз мы с тобой закончили вспоминать каурого коня и мамины слезы, займись делом. После обеда иди к Джанори. А вечером седлай Шагари и выезжай встречать гостей. Магиоры открыто идут вдоль берега, главной торговой дорогой. Нельзя быть невежливыми, что бы они ни затеяли.

Наевшись так, что даже мама осталась довольна, Ичивари прошел к гостевым комнатам и замер, с сомнением глядя то на одну дверь, то на вторую. Утери он знал давно и хорошо. Четыре зимы назад – так вовсе считал едва ли не братом. Иногда, правда, ревновал к деду и даже злился: бывают же такие люди, которым в жизни дано все! Лучший охотник, первый боец, любимец всего университета, а для детворы почти божество – младшие его обожали даже больше, чем деда Магура… Потом знак огня начал свое грязное дело, постепенно подтачивая и уродуя душу. Щедрость сделалась показной, веселость превратилась в насмешливость, от доброты мало что уцелело – будущий ранвари перестал замечать беды окружающих. Зато стал сам каждому, в глаза и прямо, повторять: он лучший и несравненный, избранный. Любимое слово учеников Ашрига… За зиму от уважения столичных жителей остались одни угольки страха и обид. «Воин огня владеет силой, но не владеет собой» – так сказал однажды дед, и в голосе его звучала боль.

Рука толкнула левую дверь. Ощутив в собственной душе тот же мучительный и темный огонь нескончаемой злобы, по-иному видишь чужое перерождение. И чувствуешь вину: тебя спасли, тебе сама Плачущая указала путь, а ему – нет… Для Утери она уронила черную мертвую Слезу незадолго до обряда разделения души.

Дверь открылась почти без звука, но сидящая возле кровати травница обернулась, подалась вперед – то ли понадеялась на помощь, то ли собралась защищать умирающего от обвинений и упреков, ничуть не способствующих выздоровлению. По лицу не понять – мертвое оно, серое, утомленное. В глазах лихорадочно блестит отчаяние… Ичивари нахмурился. Он никогда не видел эту женщину рядом с Утери и все же сомневался, что она переживала бы так из-за чужого человека… Сын вождя знал, что травницу зовут Лаура, в столицу ее привез дед три года назад, потому что она, хоть и бледная по рождению, хорошо разбирается в лечении: еще бы, ее маленькой удочерила старая знахарка племени шаори, входящего в народ макерга. Еще он знал, что у Лауры есть сын, полукровка. Которого, само собой, сплетни причисляют к родным детям вождя: ведь дед Магур помогает его матери, наверняка не без повода.