Мастер - Дмитрий Шидловский

— Игорь Басов — это ты?

— Я, — спокойно подтвердил тот. — Как нашел?

— Долго искал, — ухмыльнулся мужчина. — Да как узнал, что в карельских лесах завелся отшельник, который за месяц всех разбойников в округе повывел, понял — больше некому.

— С чем пришел? — холодно осведомился Басов.

— От Мал юты весточку принес.

Заметив, что Федор потянулся к рукояти шашки, Басов бросил ему, не отрывая взгляда от гостя:

— Стоять. Это не твой бой. Не вмешивайся. Федор чуть помялся, но потом молча поклонился и сделал два шага в сторону.

— Давай, — произнес Басов.

Мужчина медленно обнажил клинок и встал в боевую позицию. Словно отражая его в зеркале, те же действия синхронно произвел и Басов. Соперники замерли. Секунды слипались в минуты и уносились прочь. Два бойца смотрели в глаза друг другу, и казалось, время для них остановилось. Наконец гость медленно отступил на шаг и вложил оружие в ножны:

— Нет, парень, нечего нам с тобой делить.

Он сел на траву, скрестив ноги, отцепил и положил рядом саблю. Басов опустился напротив. Подчиняясь общему настроению, их примеру последовал и Федор.

— Куда ты теперь? — спросил Басов гостя после продолжительного молчания.

— Не знаю, — пожал плечами мужчина. — Может, в королевство аглицкое подамся, там, говорят, бойцы нужны.

— Дело, — кивнул Басов, — а можешь к французским немцам[10] пойти. Там сейчас война за веру, вернее, за престол.

— Спасибо за совет, — произнес гость, поднялся на ноги, подхватив саблю, поклонился и промолвил: — Ну, прощай.

Басов тоже поднялся, поклонился:

— Удачи тебе. Глядишь, еще свидимся. Незнакомец повернулся и неспешно пошел прочь.

Когда спина его перестала виднеться среди деревьев, Басов произнес, повернувшись к Федору:

— Вот видишь, а ты говорил — равных мне мастеров нет.

— Он испугался? — неуверенно предположил Федор.

— Нет. Он фехтовальщик не хуже моего, — покачал головой Басов. — Чем бы закончился поединок, я не знаю. Да и он это понял. Просто много лучше, когда на земле остаются два живых мастера, чем один. Он тоже это знает.

Басов повернулся и пошел в хижину, но у входа остановился.

— Собирайся, уезжаем.

— Куда? — удивился Федор.

— Видишь, мы с тобой и в лесной чаще, как ясно солнышко, светим, а тебе это пока не нужно. Да и попутешествовать время пришло.

Глава 40

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Капли размеренно скатывались по каменной стене, пополняя небольшую лужицу в углу камеры. «Конденсация, — подумал Петр. — Боже, какое странное слово. Не из этого мира. Из того, где ездят машины, где арестовывают по санкции прокурора, а приговор выносит суд, пусть и не праведный, но зато — на определенный срок. Хоть пожизненный, но ты знаешь, что это — пожизненно. Там заключенный имеет право знать, какое сейчас число. Боже, какое сейчас число? Последние дни светит солнце и от окна веет теплом. Наверное, уже лето. Сколько дней? Не помню. Но не очень много. Сейчас, наверное, конец мая. Или июнь. Спасибо, что год еще помню. Тысяча пятьсот шестьдесят седьмой. Через два года Литва и Польша должны заключить Люблянскую унию, по которой объединятся в единое государство — Речь Посполитую. Если в этом мире события пойдут аналогично, то, учитывая существование Северороссии…»

Для заключенного в темницу человека размышления об исторических судьбах мира были не просто интеллектуальным развлечением, но спасением. Первую неделю после ареста его избивали. Не следствие, не вопросы, не попытки выудить какое-то признание — просто каждый день Петра вытаскивали из камеры и били до потери сознания. Били умело, не калеча (очевидно, у палачей был такой приказ), но доводя до исступления от страшной боли. Теряя сознание в луже собственной крови и блевотины, он испытывал острое счастье — ведь сейчас отступит боль.

Потом его оставили в покое. Каменный мешок, три шага поперек, четыре вдоль, под потолком — крохотное зарешеченное оконце, дырка в полу вместо уборной. Раз в сутки стражник молча приносил миску какой-то баланды, пахнущей протухшими овощами, и уходил. Лязгал засов. Тянулись дни и ночи.

Петр не знал, что происходит во внешнем мире. Удалось ли Анне бежать, добраться до отчего дома? Где она, что с ней? Эти мысли давили воспаленный мозг, доводили до исступления, заставляли кидаться на стену в приступах бессильной ярости. Казалось, что он вот-вот сойдет с ума… И, наверное, так оно и случилось бы, не высветись перед ним в сумраке камеры спасительная мысль: «Сейчас ты ничего не можешь изменить. Своими терзаниями ты лишь губишь собственный рассудок. Для Анне ты сделал все, что мог. Позаботься теперь о себе — хотя бы ради нее же».

Неимоверным усилием воли он заставил себя не думать об Анне. Едва мысль о ее судьбе возникала на периферии сознания, он словно разрубал ее воображаемой саблей. И в конце концов справился с наваждением. Но тогда начала брать свое замкнутость одиночного заключения. Сначала он просто скучал. Потом выл от смертной тоски — и снова в ярости кидался на стены. Когда же понял, что опять начинает сходить с ума, то принялся лихорадочно искать спасительный выход. Нет, не из заточения: Петр понимал, что после долгого заключения, избиений и голода, который со дня ареста был его неизменным спутником, побег физически невозможен. Он стал искать спасительный выход для сознания.

И нашел. Какая упоительная игра, какое неповторимое развлечение, всецело поглотившее разум! Петр даже забыл о голоде и холоде. Судьба подкинула ему неповторимую задачу, праздник для интеллекта. Он был хорошим историком — не только специалистом по шестнадцатому веку, но и блестяще знал всю историю России… Той России. А здесь мир пошел по иному пути развития. Он знал, что произошло до декабря 1566 года. А дальше? Какой простор для моделирования!

Память услужливо подсказывала события европейской и мировой истории — в год 1567-й… в год 1568-й… в год 2000-й. Он рассчитал, как может повести себя Северороссия, — вплоть до конца двадцатого века. Потом вернулся и снова прошелся по каждому году. Нашел пять наиболее вероятных вариантов и проверил каждый из них. Потом стал исследовать перспективы взаимоотношений с каждой из европейских держав, попутно корректируя возможные пути развития. Жизнь снова обрела смысл.

Сейчас настал черед Польши. «Итак, — подумал Петр, — даем вводную. Как могут произойти три раздела Речи Посполитой[11], если до конца восемнадцатого века Северороссия сохранит независимость и влияние в Прибалтике? Если она примет участие в разделе наряду с Австрией, Пруссией и Россией…»

Вдали послышался ружейный залп. Потом еще. «Опять гарнизон тренируется, — отметил про себя Петр и продолжил размышления. — Принадлежность Кенигсберга Пруссии не позволит Северороссии распространить влияние на балтийские земли Польши, а продвижение Российской Империи на запад не даст им претендовать на восточные области. Получается, Северороссия не сможет участвовать в разделе. Но тогда возможен ее союз с Речью Посполитой — как говорится, чтобы победить ближнего врага, объединись с дальним. Интересная комбинация. Тогда, если Польше удастся сохранить независимость на протяжении всего девятнадцатого века, ход европейской истории может измениться».

Послышался пушечный выстрел и беспорядочная ружейная пальба. «Странно, — подумал Петр, — на учения не похоже. Неужели на замок кто-то напал?» Это предположение заставило его вслушаться. Безумно хотелось выглянуть в окно, но подобраться к нему по абсолютно ровной каменной стене обессиленный пленник при всем желании не мог.

Стрельба смолкла, но минут через десять до Петра донеслись какие-то крики. Что они означают: радость, горе, ярость, страх, — понять было невозможно. Потом все стихло. А через четверть часа по булыжной мостовой крепости процокало множество подков. Похоже, крупный конный отряд. Снова тишина. Потянулись минуты, часы. Петр напряженно вслушивался. Ничего.

И лишь когда сумерки сгустились на видимом через решетку клочке неба, Петр услышал в коридоре шаги. Лязгнул засов, и в дверном проеме возникла фигура солдата. Но не привычного стражника-опричника — на этом были металлическая кираса и европейский шлем, а в руках он держал алебарду.

— Имя, сословие, обвинения, — выкрикнул солдат по-немецки в темноту камеры.

— Купец Назаров, член магистрата, — отозвался Петр на том же языке. — Арестован по обвинению в заговоре против наследника и регента… ложному.

— К офицеру, — сухо произнес солдат.

Петр вышел из камеры и медленно, покачиваясь, пошел по коридору. От слабости его все время вело влево или вправо, голова кружилась, но, Боже мой, какое это было блаженство — после долгих месяцев заточения выйти из каменного мешка!

— Какое сегодня число? — спросил он.

— Пятнадцатое июня, — уже мягче произнес солдат. — Проходите.