Третий секрет - Стив Берри

— Конклав начнется вовремя? — спросил кардинал из Венеции.

— Через пятнадцать дней, — ответил Нгови. — Мы все подготовим.

Валендреа знал, что, согласно правилам, установленным Апостольской конституцией Иоанна Павла II, это минимальный срок для проведения конклава.

Подготовка к конклаву упростилась после завершения строительства здания Санта-Марте — Святой Марты, просторного общежития, где обычно жили семинаристы. Теперь не надо устраивать в каждой каморке импровизированное жилье, и Валендреа был доволен этим. Новое помещение, по крайней мере, удобно. Его впервые использовали для проведения конклава, где избрали Климента, и сейчас Нгови уже распорядился подготовить здание для приема тех ста тринадцати кардиналов, которые еще не достигли возраста восьмидесяти лет и могут участвовать в голосовании.

— Кардинал Нгови, — обратился к африканцу Валендреа, — когда будет готово свидетельство о смерти?

Он надеялся, что истинный смысл вопроса поймет только Нгови.

— Я попросил папского церемониймейстера, прелатов, секретаря и канцлера Апостольского совета приехать вечером в Ватикан, — сверля Валендреа взглядом, ответил Нгови. — Мне доложили, что они засвидетельствуют причину смерти.

— Будет ли вскрытие? — спросил один из кардиналов.

Все великолепно понимали, что это деликатная тема. Лишь одного Папу за всю историю вскрывали — и то для того лишь, чтобы удостовериться, что он был отравлен Наполеоном. После внезапной смерти Иоанна Павла I раздавались голоса, призывающие произвести вскрытие, но кардиналы пресекли эти попытки.

Однако сейчас ситуация иная. Из тех двух понтификов один умер при слишком подозрительных обстоятельствах, а другой — слишком внезапно. Смерть Климента не стала неожиданностью. На момент избрания ему было семьдесят четыре года, и, говоря начистоту, большинство кардиналов проголосовали за него по этой самой причине. Все знали, что он долго не протянет.

— Вскрытия не будет, — спокойно ответил Нгови.

Его тон давал понять, что тема закрыта. При других обстоятельствах Валендреа возразил бы против такого безапелляционного подхода, но не сегодня. У него вырвался вздох облегчения. Видимо, его противник уже решил, как действовать дальше, и никто из кардиналов не стал оспаривать его решение. Некоторые вопросительно смотрели на государственного секретаря, ожидая его реакции. Его молчание означало, что он согласен с заключением кардинала-камерленго.

Не говоря уже об оценке самоубийства Папы с богословских позиций, Валендреа не хотел допускать всплеска сочувствия к покойному Клименту. Ни для кого не было секретом то, что его отношения с Папой были достаточно сложными. Могли начаться лишние расспросы со стороны дотошных журналистов, а ему совершенно не хотелось, чтобы на него навесили ярлык человека, доведшего Папу до самоубийства.

Опасаясь за собственное будущее, кардиналы вполне могут избрать того же Нгови, а тот наверняка лишит Валендреа всей власти и влияния — независимо от того, есть у него все магнитофонные записи Валендреа или нет. Прошлый конклав научил его, что никогда нельзя недооценивать мощь коалиции. К счастью, Нгови, видимо, решил, что авторитет церкви значит для него больше, чем блестящая возможность свергнуть своего главного соперника. Валендреа был рад, что тот проявил слабость. Он бы никогда не проявил такой мягкости.

— Я хочу сделать еще одно предупреждение, — сказал Нгови.

Взоры присутствующих вновь устремились на африканца. Валендреа молча ждал. Епископу Найроби нравится его новая роль, подумал он вдруг отчетливо.

— Напоминаю всем о том, что вы поклялись не обсуждать будущий конклав до тех пор, пока нас всех не запрут в Сикстинской капелле. Помните: никакой агитации, никаких интервью для прессы, никаких комментариев. О будущих выборах говорить вообще нельзя.

— Не надо нас учить, — обиженно произнес один из кардиналов.

— Лично вас, может быть, и не надо. А некоторых других — необходимо.

С этими словами Нгови покинул зал.

Глава XXXV

Кастель-Гандольфо

13 ноября, понедельник

15.00

Сидя в кресле у письменного стола, Мишнер смотрел, как две монахини обмывают тело Климента. Врач давно закончил осмотр и вернулся в Рим, взяв с собой образец крови Папы. Кардинал Нгови уже объявил, что вскрытия не будет, и, поскольку Кастель-Гандольфо является частью Ватикана, то есть территорией независимого государства, никто не может оспорить это решение. За редкими исключениями, здесь действует каноническое право, а не обычное итальянское законодательство.

Странно созерцать обнаженный труп того, кого он знал более полувека. Мишнер с беспредельной грустью вспоминал их прошлое. Это Климент помог ему понять, что его настоящий отец думал не о ребенке, а о себе. Это Климент объяснил, каким нетерпимым было тогда ирландское общество и какие трудности ожидали его родную мать, родившую вне брака. «Как можно винить ее?» — спросил тогда Фолкнер. И Мишнер согласился. Нельзя. Чувство обиды лишь омрачило бы благодарность за подвиг, совершенный его приемными родителями. И Мишнер забыл свой гнев и простил своих настоящих родителей, которых так никогда и не видел.

Теперь он смотрел на безжизненное тело человека, научившего его прощать. Его присутствия здесь требовал протокол: один из священников должен быть рядом, чтобы помочь в случае необходимости. Обычно эту функцию выполнял папский церемониймейстер, но сегодня он отсутствовал. И Нгови отправил вместо него Мишнера.

Поднявшись, Мишнер в задумчивости подошел к французскому окну. Монахини уже заканчивали омовение. В спальне появились санитары. Они представляли крупнейшее похоронное бюро Рима и бальзамировали тела всех пап, начиная с Павла VI. Бальзамировщики принесли с собой пять бутылей с розовым раствором, которые сейчас аккуратно выставляли на пол.

К Мишнеру обратился один из них:

— Отец, может, вам лучше подождать в коридоре? Для непривычного человека это процедура не из приятных.

Он послушно вышел в холл, где неожиданно столкнулся с кардиналом Нгови.

— Они там? — спросил тот.

— По итальянским законам перед бальзамированием должно пройти двадцать четыре часа. Вы это знаете. Здесь, правда, территория Ватикана, но мы это уже обсуждали. Итальянские власти заставили бы нас подождать с этой процедурой.

Нгови согласно кивнул:

— Я знаю. Из Рима звонил врач. В крови Якоба обнаружено повышенное содержание снотворного. Это самоубийство, Колин. Вне всякого сомнения. Ни в коем случае нельзя оставлять никаких улик. Врач уже уничтожил образец крови. Он будет молчать.

— А кардиналы?

— Им объявят, что смерть наступила из-за остановки сердца. Так будет указано в свидетельстве о смерти.

Мишнер ясно видел, как напряглось лицо Нгови. Этот человек не любил лгать.

— У нас нет выбора, Колин. Его надо срочно бальзамировать. Мне нет дела до итальянских законов.

Мишнер машинально провел рукой по волосам. День выдался тяжелый, и он еще не закончился.

— Я знал, что его что-то беспокоит, но не думал, что до такой степени. Что он делал, пока меня не было?

— Снова ходил в хранилище. Я слышал, что вместе с Валендреа.

— Я знаю.

Он рассказал Нгови, что слышал от Климента.

— Он показывал ему письмо отца Тибора. Но не сказал, что в нем.

Еще он рассказал Нгови об отце Тиборе и о реакции Папы на известие о смерти болгарина. Нгови покачал головой:

— Не так должно было закончиться его правление.

— Надо сохранить добрую память о нем.

— Мы сможем это осуществить. И даже Валендреа в этом деле с нами заодно.

Нгови указал на дверь:

— Думаю, никто не станет возражать против такого поспешного бальзамирования тела. Правду знают лишь четверо, и даже если один из нас решит выдать тайну, то все равно скоро не останется никаких доказательств. Но вряд ли кто-то решится. Доктор обязан хранить врачебную тайну, мы с вами слишком любили Климента, а у Валендреа имеются, как известно, собственные интересы. Так что тайне ничто не угрожает.

Дверь спальни открылась, показался один из санитаров.

— Мы почти закончили.

— Вы сожжете его внутренности? — уточнил Нгови.

— Мы так всегда делаем. Для нашей компании большая честь служить Святому престолу. Можете на нас положиться.

Нгови поблагодарил санитара, и тот вернулся в спальню.

— Что теперь? — спросил Мишнер.

— Из Рима доставили папское облачение. Мы сами оденем его для погребения.

Мишнеру было понятно значение этой детали, и он сказал:

— Думаю, ему бы это понравилось.

Процессия медленно двигалась сквозь дождь к Ватикану. На дорогу от Кастель-Гандольфо длиной восемнадцать миль ушел почти час. Вдоль всего пути стояли стеной тысячи скорбящих верующих.