Третий секрет - Стив Берри

Просторная комната. Высокое французское окно, выходящее на балкон, с которого открывается вид на сад. Старинная, потемневшая с годами мебель. В отличие от папских апартаментов в Апостольском дворце, которые каждый последующий Папа обставлял по своему вкусу, обстановка этого не менялась со времен Средневековья, напоминая о той поре, когда папы были королями и воителями.

Свет не горел, но сквозь оконные занавески проникали лучи утреннего солнца, освещая безмолвный сумрак комнаты.

Климент лежал на боку, укрытый простыней. Подойдя к нему, Мишнер тихо позвал:

— Святой Отец.

Климент не ответил.

— Якоб.

Тишина.

Голова Папы была повернута в другую сторону, его немощное тело наполовину прикрыто одеялом. Нагнувшись, Мишнер легко потряс спящего. И сразу ощутил холод. Он обошел кровать и заглянул в лицо Климента. Безжизненная мертвенно-бледная кожа, рот открыт, на простыне засохло пятно слюны. Мишнер перевернул Папу на спину и сдернул одеяло. Руки Климента безжизненно свисали по бокам, его грудь была неподвижна.

Мишнер проверил пульс.

Пульса не было.

Он хотел позвать на помощь. Нужно начать делать искусственное дыхание. По инструкции ему, как и всем членам папской свиты, полагается в подобных случаях действовать именно так, но Мишнер знал — все бесполезно.

Климент XV умер.

Мишнер закрыл глаза Папы и произнес молитву, чувствуя, как его захлестывает волна безмерной скорби. Он как будто еще раз потерял родителей. Друг. Его единственный друг. Он с трудом взял себя в руки. Надо еще многое сделать, очень многое. Протокол есть протокол. Предстоят долгие формальности, и Мишнер обязан проследить за строгим соблюдением церемониала.

Вдруг он заметил что-то необычное.

На ночном столике Климента стоял желтовато-коричневый пузырек. Несколько месяцев назад личный врач Папы прописал ему успокоительное. Мишнер проконтролировал исполнение рецепта и лично положил пузырек в ванной комнате Климента. Там было тридцать таблеток. Мишнер на днях пересчитал, их оставалось столько же. Климент всегда пренебрегал лекарствами. Даже чтобы заставить его принять таблетку аспирина, нужно было выдержать целую битву, так что странно видеть этот пузырек с таблетками здесь, у его кровати.

Мишнер заглянул внутрь.

Пусто.

В стоявшем рядом стакане оставалось лишь чуть-чуть воды, на самом донышке.

Мишнер перекрестился.

Глядя на Якоба Фолкнера, он размышлял о душе своего доброго друга. Если существует место под названием рай, то он отчаянно молил Господа, чтобы душа старого немца оказалась там. Как священник он пытался найти в себе силы понять, простить. Но простить может только Бог — если Он есть.

На протяжении истории пап убивали. Травили, душили, морили голодом.

Но ни один из них сам не лишал себя жизни.

До сих пор.

Часть III

Конклав

Глава XXXII

Кастель-Гандольфо

13 ноября, понедельник

9.00

Из окна спальни Климента Мишнер наблюдал, как на взлетную площадку приземляется ватиканский вертолет. Он так и не отходил от тела Папы и звонил кардиналу Нгови в Рим, воспользовавшись телефоном, стоявшим здесь же на прикроватном столике.

Африканский кардинал носил титул кардинала-камерленго, камерария Римской католической церкви, и его полагалось в первую очередь оповестить о смерти Папы. Согласно каноническому праву, теперь именно Нгови управлял делами церкви во время Sede Vacante, вакантного престола. Верховного понтифика не было.

Делами Святого престола Нгови управлял в сотрудничестве со священной коллегией кардиналов. Был создан специальный комитет, полномочия которого продлятся две недели, пока не будут завершены все приготовления к погребению и проведению следующего конклава. Титул кардинала-камерленго не давал Нгови папских полномочий, это была всего лишь временная должность. Тем не менее он обладал существенным влиянием на дела Ватикана. Это было на руку Мишнеру. Хорошо, что хоть кто-то сможет сдерживать Альберто Валендреа.

Лопасти вертолета перестали вращаться, открылась дверь кабины. Первым из вертолета выбрался Нгови, за ним Валендреа. Оба — в алом облачении. Присутствие Валендреа, государственного секретаря, было обязательным. Следом вышли еще два епископа и личный врач Папы, на приезде которого особенно настаивал Мишнер.

Он не стал оповещать Нгови об обстоятельствах смерти Климента. Не сообщил ничего и служащим резиденции, просто попросив горничную и камергера не впускать пока в спальню посторонних.

Спустя три минуты дверь спальни открылась и на пороге появились два кардинала в сопровождении врача. Мишнер приветствовал прибывших кивком головы. Нгови запер дверь и проверил задвижку.

Врач приблизился к кровати. Мишнер оставил в спальне все как было, в том числе и включенный ноутбук Климента, соединенный с телефонной линией. На экране компьютера светилась заставка, специально разработанная для Папы, — тиара и два скрещенных ключа.

— Как это произошло? — спросил Нгови, положив на край кровати небольшой черный саквояж.

Ровным тоном Мишнер объяснил, как он нашел тело, и указал на стол. Пузырек с таблетками.

— Там пусто.

— Вы хотите сказать, что верховный понтифик Римской католической церкви совершил самоубийство? — спросил Валендреа.

Мишнеру не хотелось сейчас начинать этот разговор.

— Я ничего не хочу сказать. Просто несколько дней назад он был полон, здесь было тридцать таблеток.

Валендреа повернулся к врачу.

— Что скажете, доктор?

— Он умер давно. Часов пять-шесть назад, может быть, больше. Внешних повреждений нет, что стало причиной остановки сердца, не ясно. Ни потери крови, ни ушибов. Похоже, он умер во сне.

— Это могло случиться из-за таблеток? — вкрадчиво спросил Нгови.

— Сказать можно будет только после вскрытия.

— Об этом не может быть и речи, — сразу заявил Валендреа.

Мишнер спокойно взглянул на государственного секретаря:

— Но мы должны знать.

— Мы не должны ничего знать. — Валендреа повысил голос: — Нам лучше ничего не знать. Уничтожьте этот пузырек. Вы представляете себе последствия? Какой это окажется удар для церкви, если узнают, что Папа совершил самоубийство? Одна лишь мысль об этом кощунственна, одно лишь предположение этого может нанести непоправимый вред!

Мишнер уже думал об этом, но он твердо решил избежать повторения ситуации 1978 года. Когда на тридцать третий день своего правления неожиданно умер Иоанн Павел I. Волна домыслов и противоречивой информации, распространяемой тогда с единственной целью скрыть, что тело обнаружил не священник, а монахиня-горничная, привела к появлению самых невероятных слухов об убийстве Папы.

— Согласен, — уступил Мишнер. — Нельзя сообщать о самоубийстве. Но мы должны знать правду.

— Чтобы лгать другим? — спросил Валендреа. — Так мы ничего не узнаем.

Странно было слышать осуждение лжи из уст Валендреа, однако Мишнер промолчал. Нгови повернулся к доктору:

— Анализ крови сможет чем-то помочь?

Тот кивнул.

— Тогда возьмите кровь на анализ.

— Вы не имеете права, — решительно запротестовал Валендреа, пухлая рука взлетела вверх. — Нужно разрешение священной коллегии. Вы пока не Папа.

Лицо Нгови осталось бесстрастным.

— Прежде всего я хочу знать, как умер этот человек. Мне небезразлично, что станет с его бессмертной душой.

Нгови снова повернулся к врачу:

— Проведите анализ сами, а образец уничтожьте. О результатах сообщите только мне. Ясно?

Доктор кивнул.

— Вы много на себя берете, Нгови, — сказал Валендреа, переводя дыхание.

Мишнер молча наблюдал за происходящим.

— Хорошо, передайте это дело священной коллегии.

Перед Валендреа встала непростая дилемма. Он не мог отменить распоряжение Нгови и не мог — по понятным причинам — вынести дело на обсуждение кардиналов. Тосканец явно находился в замешательстве, но молчал. Может быть, с тревогой подумал Мишнер, он просто хочет загнать Нгови в ловушку?

Нгови открыл свой черный кейс и вынул оттуда серебряный молоточек, затем подошел к изголовью кровати. Предстоящий ритуал обязателен, всем это превосходно известно, и камерленго должен его совершить, как бы он ни был бессмыслен.

Нгови слегка ударил молоточком по лбу Климента и задал вопрос, веками задававшийся трупам понтификов:

— Якоб Фолкнер, вы мертвы?

Минута прошла в молчании, затем Нгови повторил вопрос. Еще одна минута тишины. Вопрос прозвучал в третий раз.

Выдержав паузу, Нгови, как и полагается и подобных случаях, объявил:

— Папа умер.

Он наклонился и поднял правую руку Климента. Безымянный палец украшал Перстень Рыбака.