О войне. Части 5-6 - Карл фон Клаузевиц

Когда наступающий наталкивается на обороняющегося на укрепленной позиции, которую он не рассчитывает преодолеть, или за широкой рекой, через которую он не надеется переправиться, или даже в том случае, когда он опасается, что при дальнейшем продвижении не сможет достаточно обеспечить армию продовольствием, то отказ его от своих намерений все же будет вызван силой оружия обороняющегося: наступающего заставил остановиться только страх быть побежденным силой оружия или в генеральном сражении, или на особо важных пунктах.

Если с нами согласятся, что даже и при бескровном исходе в конечной инстанции решали бои, в действительности не имевшие места, а лишь предложенные, то все же будут полагать, что в этом случае наиболее действенное начало следует видеть в стратегических комбинациях этих боев, а не в тактическом решении, и что, когда говорят о других средствах обороны помимо оружия, разумеют господство стратегических комбинаций. Мы готовы с этим согласиться, так как находимся именно на той точке, к которой хотели прийти. Мы утверждаем: раз тактический результат боев образует основу всех стратегических комбинаций, то всегда возможна угроза, что наступающий ухватится за эту основу и прежде всего обеспечит за собой мастерство в тактике, дабы этим путем разрушить стратегические комбинации. Поэтому последние никогда нельзя рассматривать как нечто самостоятельное; они будут иметь значение только тогда, когда по той или другой причине тактические результаты нам не внушают тревоги. Чтобы в нескольких словах пояснить нашу мысль, мы лишь напомним, что такой полководец, как Бонапарт, ни на что не оглядываясь, прорывался через всю стратегическую паутину, сплетенную его противниками, и сам стремился в бой, так как он почти никогда не сомневался в его исходе. Поэтому всякий раз, когда стратегия его противников не направляла всех своих усилий на то, чтобы подавить его в этом бою превосходными силами, и пускалась в более тонкие (слабейшие) комбинации, она оказывалась разорванной, как паутина. Но если такого полководца, как, например, Дауна, можно было остановить подобными комбинациями, то было бы бессмысленным предлагать Бонапарту и его армии то, что прусская армия предлагала в Семилетнюю войну Дауну и его армии. Почему? Потому что Бонапарт отлично знал, что все сводится к тактическим результатам, и был в них уверен, в то время как у Дауна дело обстояло иначе. Поэтому-то мы и считаем заслуживающим внимания указать, что каждая стратегическая комбинация покоится лишь на тактических успехах и что последнее обстоятельство как при кровопролитном, так и при бескровном исходе является действительно основной причиной решения. Лишь когда последнего не приходится опасаться, – будь то вследствие характера противника или условий, в которых он действует, или по причине морального и физического равновесия обеих армий, или даже вследствие перевеса наших сил, – тогда можно ожидать чего-нибудь от стратегических комбинаций самих по себе, без боев.

На всем протяжении военной истории мы находим большое число походов, в которых наступающий, не вступая в кровопролитный бой, отказывался от дальнейшего наступления, следовательно, одни стратегические комбинации оказывали сильное влияние; это могло бы навести на мысль, что по меньшей мере они обладают сами по себе большой силой и часто могут одни решить дело, если нет оснований предполагать чересчур решительный тактический перевес наступающего. Но на это мы должны ответить: если в данном случае говорят о явлениях, имеющих свой источник на театре войны и, следовательно, относящихся к самой войне, то такое представление ложно; безрезультатность большинства наступлений имела свое основание в высших, т. е. политических, условиях войны.

Общие условия, из которых возникает война и которые, естественно, образуют ее основу, определяют также и ее характер; нам об этом больше придется говорить в дальнейшем, при рассмотрении плана войны. Эти общие условия сделали, однако, большинство войн чем-то половинчатым; в них чувства вражды в собственном смысле слова должны были прокладывать себе дорогу через такой узел сталкивающихся отношений, что становились элементом весьма слабо действующим. Это должно, естественно, более и сильнее всего проявляться в наступлении, которое должно находить себе выражение в позитивной деятельности. Отсюда и неудивительно, что вялое наступление может быть остановлено самым слабым сопротивлением. Часто бывает достаточно одного призрака сопротивления, чтобы слабый, еле существующий замысел наступающего был стеснен тысячью соображений.

Не количество неприступных позиций, всюду встречающихся на пути, не страх перед грозными темными массами гор, протягивающимися по театру войны, не страх перед шириной реки, протекающей по нему, не легкость, с которой при помощи известного сочетания боев можно парализовать мускул, долженствующий нанести нам удар, – не в этих данных лежит истинная причина того успеха, которого обороняющийся часто достигает бескровным путем. Истинная причина заключается в слабости воли, с которой наступающий делает свой нерешительный шаг вперед.

Можно и должно считаться с этими противовесами, но в них надо видеть лишь то, что они реально собой представляют, и не приписывать их воздействие другим явлениям, о которых мы здесь только и говорим. Мы не можем здесь не подчеркнуть, как часто военная история содержит ложное изложение событий и как много критика должна заботиться о восстановлении верной точки зрения.

Взглянем теперь на множество неудавшихся бескровных наступательных походов в том их оформлении, которое мы могли бы назвать вульгарным.

Наступающий продвигается в неприятельскую страну и несколько оттесняет противника, но одолевающие его сомнения не допускают довести дело до решительного сражения; так он и остается стоять перед неприятелем, делая вид, будто он совершил завоевание и у него не осталось иной задачи, помимо обеспечения завоеванного пространства; теперь, мол, искать сражения – дело противника, а драться он согласен в любой день и пр. Всем этим полководец морочит свою армию, двор, весь мир, даже самого себя. Истинное же основание заключается в том, что он находит противника в занятом им положении слишком сильным. Мы здесь не говорили о том случае, когда нападающий отказывается от атаки по той причине, что не может использовать победы, так как находится уже у конца своего наступательного шествия и нет запаса сил, чтобы начать новое. Последний случай предполагает уже удавшееся наступление, действительно имевшее место завоевание; здесь же мы имеем в виду лишь случай, когда наступающий застрял на пути к намеченному завоеванию.

Тогда начинается выжидание благоприятных обстоятельств; обыкновенно нет никаких оснований рассчитывать на них, ибо намеченное наступление уже доказывает, что ближайшее будущее не обещает ничего большего, чем настоящее, – таким образом, на сцену является новая иллюзия. Если, как обычно бывает, данная операция стоит в связи с другими одновременными, то сваливают на плечи других армий то, чего не удалось достигнуть своей, и ищут оснований для оправдания собственной бездеятельности в недостаточной поддержке и согласованности. Говорят о непреодолимых трудностях и находят мотивы в самых сложных и тонких отношениях. Так истощаются силы наступающего в бездействии или, вернее, в недостаточной, а потому и непродуктивной деятельности. Обороняющийся выигрывает время, что для него всего важнее; приближается неблагоприятное время года, и дело кончается тем, что наступающий возвращается в свои пределы на зимние квартиры.

Вся эта сеть ложных представлений переносится затем на страницы истории и вытесняет совершенно простое, истинное основание неуспеха, а именно – страх перед мечом врага. Если критика углубится в разбор подобного похода, то она истощит свои силы над множеством мотивов и контрмотивов, не дающих убедительных выводов, так как все они висят в воздухе, и нет желания снизойти на подлинный фундамент истины. Противовес, особенно ослабляющий стихийную силу войны, а с нею и наступление, заключается большею частью в политических отношениях и намерениях государства, а их всегда скрывают от света, от собственного народа и армии, а иногда даже от полководца. Никто не захочет мотивировать свою нерешительность признанием, что он-де боится недостатка сил довести дело до конца, что он наживет новых врагов или что он не хочет слишком большого усиления своих союзников и т. д. О таких сторонах умалчивают, но свету нужно дать связное изображение событий, и вот полководец оказывается вынужденным пустить в обращение за свой счет или за счет своего правительства целую сеть ложных оснований. Это постоянно повторяющееся жонглирование военной диалектикой окаменело в теории в виде целых систем, разумеется, весьма далеких от истины. Лишь теория, следующая простой нити внутренней связи событий, может дойти до сущности дела; мы это и пытались осуществить.