Несколько мертвецов и молоко для Роберта - Георгий Котлов

После ядоизвержения я, испугавшись, как бы она не прекратила все это, крепко взял ее за бедра, а потом, опустошенный, сразу приступил к действию вторично. И так несколько раз подряд. Я кончил раз шесть или семь в течение часа, и мое упрямое жало ни на секунду не покидало ее переполненного моей спермой влагалища. Потом я уснул, прижавшись к ней, как котенок, не вынимая жало, уснул уставший и очень довольный, а ночью, проснувшись, увидел, что она сидит в кресле и плачет. Я смотрел на нее, слушал ее тихие всхлипывания и, хотя мне почему-то было ее очень жалко, не находил слов утешения.

Наплакавшись, она легла рядом и тихо сказала мне, что это было в первый и последний раз. Я ничего не ответил, но потом это повторялось снова и снова, и почти всегда после близости она говорила, что это было в последний раз. Я не возражал, но спустя несколько дней все повторялось. Она уступала моей вялой настойчивости, и мы совсем не целовались, не смотрели друг другу в глаза, не утомляли себя ласками и разнообразными позами, и я не уверен, что мне хоть раз удалось удовлетворить ее. Я был совсем еще глупец, мальчишка, а она была старше меня. Она снисходительно дарила мне свое тело, и я, примитивно пользуясь им, ничего не давал ей взамен. Я чувствовал себя самым счастливым человеком на планете, пока меня не забрали на эту треклятую войну, разлучившую нас.

С ней, своей возлюбленной, я никогда не проделывал того, чем занимался сейчас с Элей, мой язык никогда (разве что в воображении) не прикасался к складочкам ее влагалища, золотистым волоскам, мои губы никогда не скользили по ее ягодицам и животу. Но запах выделений из ее влагалища был хорошо мне знаком — сладковатый, слегка приторный, возбуждавший меня до одурения. Незаметно я трогал свое жало, а потом так же незаметно слизывал с пальцев ее прозрачную слизь, словно яблочный сок.

С Элей все было так, как полагается. Я, будто опытный любовник, вовсю работал языком, пристроившись между ее широко раскинутых ног. Вылизывая и целуя эту словно ножом разрезанную надвое припухлость, сочившуюся яблочным соком, я сразу определил, что Элин яблочный сок, которым я лакомлюсь, совершенно другой на вкус, чем тот, который я когда-то тайком слизывал с пальцев. У Эли он был горьковатый и немного соленый. И запах ее пота был другим, и аромат духов или дезодоранта — тоже.

Эля тихо стонала, прикусив нижнюю губу, приподнимала голову и наблюдала за мной. Когда я отрывался от дела и смотрел на нее, она возбужденно вытягивалась, и я чувствовал, как она дрожит вся от желания, — и она, обхватив руками мою голову, возвращала ее на место. Судя по всему, все это ей очень нравилось, да я и сам дрожал от желания и страсти после трех лет воздержания. Самоудовлетворение — не в счет.

Потом я спросил, хотела бы она, чтобы все происходило одновременно, и она ответила: «Да». И тогда мы устроились, как два главных героя в какой-нибудь дешевой порнушке: она легла на меня таким образом, чтобы мое лицо уткнулось ей в раздвинутые ягодицы. Она делала мне минет, я в это время вылизывал ей влагалище и пытался втиснуть язык в тугое коричневое колечко, которое находилось рядом. Словом, мы извращались как следует, а потом я кончил ей прямо в рот, и она терпеливо ждала, когда я выжму из себя все до последней капли, а после выплюнула весь яд мне на живот.

— Тебе было хорошо, Роберт? — спросила Эля, слезая с меня и приблизив свое лицо к моему. Ее губы блестели от моего яда, и от них исходил характерный запах. Мне он не казался отталкивающим.

— Да, — сказал я и поцеловал ее в губы.

Через несколько минут мы занялись обычным сексом, и Эля уже не стонала, когда я подпрыгивал на ней; когда я спросил, куда ей кончить, она ответила: «На живот». И в последнюю секунду я выдернул из влагалища свое жало и, помогая себе рукой (такое тоже можно увидеть в дешевой порнушке), принялся поливать своим ядом Элины живот и грудь. Несколько капель повисли у нее на шее.

Потом я лег на нее и мы стали целоваться, быстро приклеиваясь друг к другу моим ядом, словно «Моментом». Мне было хорошо, я чувствовал себя удовлетворенным, на губах еще стоял горьковатый привкус выделений из Элиного влагалища, но свою «кикимору» видеть мне не расхотелось. Я подумал, что вряд ли когда смогу забыть ее. «Наверно, я сошел с ума…» — как пел когда-то Сергей Минаев.

Глава шестая

Поздно вечером Эля укатила домой на своем катафалке, а утром приехала снова, и мы опять занимались оральным сексом, словно обезьянки породы бонобо, и дважды я впрыскивал ей в рот свой яд, присосавшись к ее влагалищу, как вампир к шее несчастной жертвы, а потом мы целовались с ней, размазывая по нашим лицам весь этот яд, который Эля не желала глотать. Сам я вдоволь полакомился из ее источника — пил Элины выделения, словно яблочный сок. Впрочем, второй раз она проглотила немного спермы и забеспокоилась, можно ли таким способом забеременеть, и я ответил, что нельзя, хотя сам и не был в этом уверен, потому что Дева Мария забрюхатела, и вовсе не увидя члена.

Потом мы вдвоем залезли в ванну, и я показал Эле паука. Эля встала в ванне, голая, и долго разглядывала паука под потолком, я разглядывал Элин лобок, который вылизывал несколько минут назад и который сейчас, когда она стояла в ванне, опять находился у моего лица. Вода медленно набиралась в ванну. Я прижался губами к розовому бугорку в самом низу темного треугольника, и Элины ноги сразу покрылись мурашками. Потом я повернул ее, она нагнулась, ухватившись за трубу, и в такой позе напомнила мне девушку, которую я видел в лесу возле кладбища, — она лежала грудью на капоте автомобиля, а парень жадно вылизывал ей зад, уткнувшись лицом в раздвинутые ягодицы. Я руками раздвинул Эле ягодицы, и мой длинный, блуждающий язык заставил Элю громко стонать. Я подумал, что своей возлюбленной смог все-таки изменить по-настоящему, как изменял совсем недавно в воображении с Хизер Козар. Потом мы поменялись с Элей местами, и я снова кончил ей в рот. Паук подсматривал, но я его не стыдился. Он — свидетель моих каждодневных мастурбаций и несостоявшегося вчера утреннего суицида. Возможно, он тоже мастурбировал, глядя на нас, а потом выбросил свой паучий яд на паутину или прямо на наши бестолковки. Эля выплюнула мой яд в ванну.

— Однажды он свалился в воду, — сказал я. — Паук. Но я спас его, выловив из воды. Обсохнув, он обратно забрался в свою паутину.

— Какое благородство, — насмешливо произнесла Эля, но я на нее не обиделся, потому что она улыбалась, а кроме того — только что трижды удовлетворила меня способом, каким обезьянка породы бонобо удовлетворяет своего брата или сына. — Если бы на твоем месте был бывший муж Ирины, он специально утопил бы паука, этот садист. Или оторвал бы ему все ножки и посадил обратно в паутину. Убить паука — к дождю. У него там, в паутине, дохлые мухи и таракан.