Чингисхан - Мишель Хоанг

Во время боя хан узнает, что многих офицеров нет на перекличке. Среди них Боорчу, Борогул и его собственный сын Угедей. Тэмуджин, отступив на защищенные позиции, посылает назад разведчиков, чтобы разыскать следы недостающих командиров. Переворачивают тела, оставленные в траве, вытоптанной копытами лошадей. Все напрасно. «Сокровенное сказание» пишет, как Тэмуджин сходит с ума от горя, бьет себя по груди кулаками, призывая небо в свидетели своего отчаяния. Потом вдруг появляется горстка всадников. Среди них на вьючной лошади Боорчу, чей конь был убит, и немного позади Борогул и Угедей. Угедей тяжело ранен в шею стрелой, потерял много крови, но товарищ сумел его довезти. К нему бросаются на помощь, Тэмуджин мечом, раскаленным добела на огне, сам прижигает рану сына. И в присутствии командиров хан плачет над своим вновь обретенным сыном.

Видя усталость своих людей, Тэмуджин решает отступить. Войска кераитов не в лучшем состоянии. Закончены демонстрация силы, вызовы, призывы к мести. Тогрил с сыном спорят о причинах своего поражения; горечь сменяется усталостью несмотря на то, что один из кераитских полководцев, кипучий Ачик-Ширун, бросает в лицо своему вождю: «Пойдем на них и вскоре подберем их как навоз!»

В сопровождении нескольких тысяч человек, еще боеспособных, Тэмуджин спускается к реке Хал ха по направлению к озеру Буйр. Воины, у которых не осталось больше запасов еды в повозках, должны организовать облавную охоту, чтобы затравить дичь; во время этой охоты Куюл-дар, один из преданных хану людей, умирает от истощения. Тогда Тэмуджин делит своих людей на две группы и приходит на земли онгхиратов, родного племени его жены Бортэ. Он в тот же час отправляет гонцов в эти племена, чтобы те приютили его отступающую армию. Из боязни репрессий, из приспособленчества или верности хозяева хлопочут и предоставляют в распоряжение Тэмуджина необходимые запасы еды и топлива.

Хан дает время перевязать раны своим войскам, сильно потрепанным в боях с кераитами. В этих далеких юртах он впервые столкнется с коротким «переходом через пустыню».

В «Сокровенном сказании» немного страниц, посвященных чувствам главных действующих лиц. И однако, прервав прославление монгольских героев, хроника пишет о вещах, позволяющих угадать сложность Тэмуджина, который кажется человеком из металла. Тэмуджин мог плакать, когда жизнь собственного сына была в опасности, но тогда речь шла о ране, полученной в пылу сражения. Здесь, в убежище, которое он нашел между озерами Буйр и Далай, Тэмуджина охватило отчаяние. Под неуязвимостью героя скрывается чувство бессилия, подавленности. Железный человек, оказывается, тоже может быть слабым!

Долгая жалоба хана обращена к врагу в такой же степени, как и к вражде. Летописец «Сокровенного сказания» передал ее с особым лиризмом, что заставляет думать, что этот эпизод предназначался для чтения вслух. Перс Раши-даддин и китайские летописцы оставили нам не во всем совпадающие версии этого события.

Из глубины своего убежища Тэмуджин шлет двоих посланников, чтобы сообщить Тогрилу о своем глубоком разочаровании в человеке, которого он посмел называть своим приемным отцом. И несмотря на досаду и горечь в его упреках нет и тени угрозы. В длинном перечне его претензий чувствуется негодование, но особенно — разочарование непостоянством кераита. Для хана — это свидетельство влияния какой-то пагубной силы, которая одна только могла нарушить верность союзу. «Хан, отец мой, — с грустью говорит Тэмуджин, — не подстрекательство ли это какого-то влиятельного человека, не побудил ли тебя к этому кто-то, идущий наперекор? Хан, отец мой…. разве мы не условились об этом: «Если зубастая змея будет настраивать нас друг против друга, мы не поддадимся ее воздействию; мы поверим только тому, что сами проверим собственными зубами и собственным ртом?» Разве мы не договорились об этом?»

Тому, кого он продолжает считать своим сюзереном, Тэмуджин напоминает об его ужасном предательстве перед лицом найманского врага. Он напоминает ему о его неблагодарности в то время, когда Есугэй, его отец, помог ему вернуть свой трон; он напоминает, что подобрал его скипетр в пыли, чтобы снова вложить ему в руку; утверждает, что покоряя земли других племен, действовал только как верный вассал.

Наконец, Тэмуджин дает Тогрилу урок верности, показав, что нельзя так легко разорвать союз: «Если у повозки с двумя оглоблями одна сломается, вол не сможет ее везти; разве я не твоя вторая оглобля? Если у двухколесной повозки сломается колесо, она не сможет ехать; разве я не твое второе колесо?» Это заявление, в котором сквозят личные чувства, подводит итог всем услугам, оказанным Тогрилу. Значит ли это, что Тэмуджин хочет дать ему понять, что он не тот человек, чтобы без конца расплачиваться собой ради сюзерена, столь вероломного и неблагодарного?

Но за посланием хана, может быть, также стоит угроза, «тонко продуманный дипломатический маневр», как показал Рене Груссэ. Претензии к царю кераитов распространяются также и на его союзников. Тэмуджин послал свой протест и другим участникам событий. Сына Тогрила, sangun Нилху, он упрекает в честолюбии, которое заставляет его раньше времени лишить трона своего старого отца, разжигая, таким образом, недоверие между ними. Принцам Кучару и Алтану он дает понять, что, поскольку они избрали его ханом, то должны ему повиноваться, и он осыпал бы их подарками, если бы они себя так вели. Джамуку, наконец, он упрекает в том, что тот пытался вытеснить его из сердца Тогрила. Это значило посеять разногласия в стане противников, устыдить одних, разделить других.

Преданному, преследуемому и изолированному Тэмуджину было легко предстать оскорбленным. Добродетели кочевников, которыми он потрясает, — преданность вассала, верность данному слову, чувство чести и неразрывность уз крови и рода, — он считает их своими и, конечно, совершенно искренне. На самом же деле они будут таковыми только тогда, когда в этом возникнет необходимость. Тонкий политик, не хочет ли он обеспечить себе право поступать так, а не иначе — в любом деле?

Послание Тэмуджина, которое подразумевало разрыв союзнических отношений, нашло ответ только у Тогрила. Чтобы доказать свои добрые намерения, старик написал, что он готов скорее дать своему телу истечь кровью, чем еще раз предать Тэмуджина. И символическим жестом он надрезал себе мизинец ножом, которым острил наконечники стрел, затем налил немного крови в сосуд из березовой коры, который послал Тэмуджину. Но этот залог обретенной верности пришелся не по вкусу его сыну, sangun Нилхе, взбешенному происками Тэмуджина, у которого он видел «два лица и три ножа». Более молодой, более порывистый Нилха, глава партии войны, сорвал все переговоры. Надвигалась новая война.