Тень гоблина - Валерий Казаков

Все это вспомнилось Амроцкому сегодня у кремлевского окна. Самым трудным было уговорить Плавского, идущего в той предвыборной скачке третьим, а вернее, заставить генерала поверить в обещания и незыблемость слова Гаранта. И он это сделал. Никто бы не смог, а он сделал! Конечно, пришлось потратиться на подкуп главного советника претендента, но это оказалось самым плевым делом, труднее было с самим Плавским. Он фордыбачился и набивал себе цену, а главное, требовал реальных гарантий. Ночные бдения на даче грозили обернуться форменным пшиком, если бы не одна крамольная мысль, осенившая его как-то под утро. Тогда он, провожая генерала до машины, предложил ему в лоб стать приемником престола в случае ухода со сцены Гаранта. Генерал, набычившись, буркнул: «Подумаю!» и уехал. К вечеру следующего дня дело было улажено. Ликованию Семьи не было предела.

Возможно, все бы и развивалось по его сценарию, будь генерал хоть чуточку гибче, дальновиднее и умнее. Но его понесло с первых же недель работы секретарем Совета национальной стабильности. И Михаил Львович был первым, кто предложил зарыть обратно в народный перегной народного любимца.

Но это все прошлое, прошлое. Сегодня другие заботы, другие реалии и снова, как нельзя некстати, всплыл этот Плавский, да еще где? В Есейском крае!

«Да, пожалуй, сейчас его надуть будет потруднее. Но нет задач невыполнимых, так, кажется, любит повторять Плавский. Обуем, дайте время, коли уж целую страну обули, то отдельно взятого генерала, да еще без армии, обуем за милую душу. Главное в другом — идея преемника, возникшая тогда спонтанно, сегодня обрела осязаемую оболочку многоходового действия и, можно сказать, стала реализовываться. Возможно, следует и поиграть с нынешним есейским губернатором, черт его знает, что там будет к двухтысячному году? Чтобы остаться в прикупе, надо карты в разных рукавах держать. — Михаил Львович механически почесал свой подбородок, словно потеребил невидимую бороду. — То, что Плавский попрет в президенты, тут особой прозорливости не требуется. Сейчас главное — не дать ему возможности отвязаться и начать искать союзников и спонсоров. В Есейск пролез с помощью местного криминального металлурга, а уж, когда на Москву пойдет, охотников будет хоть отбавляй. Так что сейчас — только самая крепкая и искренняя дружба, самая верная поддержка, главное, чтобы раньше времени не учуял, что он не одинок в очереди на должность преемника. А вон как он засуетился после последних перестановок! Дурак дураком, а чует, что заветное может уплыть. Прилетел с выпученными глазами: «Что за игры, Михаил Львович? Мы так не договаривались!» Можно подумать, что мы как-то по-другому договаривались. Стратег хренов! Одно хорошо, что прибежал он именно ко мне, значит, помнит, с чьей подачи взлетел. Это, может, самое главное и есть, может, именно это, когда надо, и выстрелит. Главное, не перегнуть палку, а так он, как наркоман, никогда с этой иглы не слезет».

Амроцкий любил иногда в часы недолгого досуга порассуждать на отвлеченные темы, и тогда он вырастал в собственных глазах до масштабов Спинозы и Макиавелли.

«Странное дело — политика, — с удовольствием зацепившись за любимую тему, думал Амроцкий, — и игра, и бизнес, и возможность самовыражения, и страсть, и наркотик, и все это в одном флаконе, вот уж поистине дьявольская смесь, стоит ее однажды попробовать и все, сгинул, пропал прежний человек; вместо него рождается кто-то новый, необузданный, самовлюбленный, тупо верящий в свою особую роль, готовый перегрызть глотку любому, кто посягнет на его заветное место. Ницше, безусловно, прав со своей белокурой бестией, но лишь отчасти. В большинстве своем перерожденный человек, приняв новую оболочку народного героя или избранника, духовно ломается и обращается в обычного безвольного слизняка, дрожащего за свое место. Его спокойно можно заставить выполнять самые немыслимые и мерзкие задачи. И нет в мире никого более подневольного, чем эти, в принципе, глубоко несчастные люди. Единицы, конечно же, пытаются остаться верными своим принципам и то, как правило, до прихода во власть. И нет сегодня в этой стране силы более аморальной и продажной, чем партия власти. И так в России было почти всегда. Однако простому народу это неведомо, он продолжает свято чтить своих кумиров и, после их смерти, выпрягаясь из последних сил, возводит им помпезные монументы, не взирая на царящие повсюду голод и разруху. И вот я — один из тех, кто все это видит, прогнозирует, одним словом, кашеварит на этой дьявольской кухне! Да, от скромности ты точно не помрешь. Главное, тебе самому не уподобиться тому приснопамятному коту, который настолько обожрался сметаны, что так и не смог из погреба вылезти».

Михаил Львович, отошел от окна, вид из которого не пленял взора особым колоритом, скорее наоборот, ломаные стены внутреннего двора, серые до монотонности, являли не совсем приглядную изнанку фасадной строгости и напускной помпезности. Боковая замкнутость пространства всегда вызывала в нем неприятные ощущения, ассоциируясь с тюремным двориком для прогулок. Подойдя к рабочему столу, он, не прерывая своих раздумий, начал механически собирать разложенные на нем бумаги и аккуратно складывать их в небольшой кожаный портфель. «Так, вот ты и зачислил себя в «кукловоды», но так ли это важно для тебя сейчас? Только не ври! Тебя это увлекает и будоражит кровь, без этого ты уже и сам не можешь, ты постепенно становишься заложником созданной тобой системы. Чем это может закончиться? Да по-разному, вплоть до полного обнуления, как тебя самого, так и всех твоих замыслов. Ну и пусть, ну и черт с ним! Однако я свое дело сделаю, я завершу то, что начал. Пусть потом придурки с университетскими дипломами ломают свои умные головы, доискиваясь, как мне это удалось, что в моих действиях было первично, а что вторично, был ли я масоном, и трудились ли рядом со мной невидимые полчища вольных каменщиков? Пусть ищут, пусть создают новые легенды, из которых со временем и вылупится новая история новой страны, история, которую я сделаю вот этими самыми руками. А пока, чем больше небылиц — тем лучше. И все же, пора в аэропорт, в ночь перед инаугурацией Плавский должен не своих чертей, а меня, созерцать. Так будет спокойнее и мне, и ему, и всем. Сибирским богатырем следует опять заняться вплотную и постараться держать его под рукой».

Минуту поколебавшись, он позвонил.

— Женя, давай дозированно, не через наши каналы запускай генеральскую тему. Пророкам хорошо заплати, пусть сорят до хрипоты на тему «если не он, то кто же?» Ты понял, это к нам никакого отношения не имеет, так, идет само собой, пока Царь колеблется, на кого ставить окончательно. И неплохо бы сегодня вечером уже что-нибудь запустить, пусть самое легкое. Хорошо? Я уже в полете.

Параллельно с этим разговором в голове комбинатора, как на невидимом дисплее, пронеслись сцены долгих дебатов по выбору кандидатов в приемники. Разговоры эти велись пока без привлечения Гаранта, фактически, за его спиной, но, как говорила его любимая дочь, исключительно в его интересах.

«Да, увлекательнейшая это все-таки страна — закулисье». — Михаил Львович, нацепив на лицо маску озабоченного державными заботами человека, суетливой, слегка подскакивающий походкой покинул свой кабинет, чтобы через час с небольшим забыться чутким сном в салоне своего самолета, уносившего его в далекий Есейск.

Не было бы этой ночи, неизвестно, как бы повернулась судьба не только Плавского, но и всей матушки России.

Что же за великая тайная сила сокрыта в сумерках ночи, и почему она может творить подобные метаморфозы с судьбами людей и государств? Почему почти все отечественные перевороты, включая большевистский, происходили по ночам? Почему одна пьяная ночная посиделка в захолустном Беловежье обернулась крахом великой державы? Почему совсем недавно, в ночь повторного восшествия на трон, багряное пламя пожара тревожно полыхало над центром столицы, и страшные сполохи метались по оробевшим стенам вечного Кремля? Почему в отечественной истории ночь занимает едва ли не заглавное место?

Ночь постепенно разгоралась над величавой рекой, стремительно несущей свои темные воды на север, к берегам скрытого льдами океана, к древней, так и не найденной до сих пор колыбели таинственных ариев.

Торжественный день генеральского триумфа мало-помалу подходил к концу, официал и следующее за ним шумное застолье благополучно отгремело салютами, чтобы к ночи плавно перетечь в небольшой уютный зал загородной резиденции губернатора, где собрались только близкие из близких и проверенные из проверенных. Скураш многих из присутствующих совсем не знал и раздавал свои визитные карточки просто так, что называется, на всякий случай.

Проводив высоких московских гостей, он вернулся в город в хорошем настроении, успев за этот день обзавестись новыми знакомствами и нужными контактами. Да и высокие гости, слава богу, кажется, остались довольны. «Хотя, если честно, — думал Малюта, — что-то гости для подобного случая оказались не такие уж и высокие; принимая во внимание значимость края в экономике и геополитике страны, Москву должен был представлять кто-то более значимый, ну, скажем, глава администрации или премьер-министр, а не новоиспеченный контролер и неприметный демократ». Получалось, что Кремль как бы намекал вновь избранному сановнику и на его низкий рейтинг и на то, что ничего из его прошлых выходок не забыто, а, поручая прочитать казенный текст приветствия с факсимиле Гаранта главному контролеру, недвусмысленно давал понять, что следует ожидать постоянной опеки и будущего контроля за действиями генерала. Это ничего хорошего Малюте в его будущей работе не сулило.