К новой свободе: Либертарианский манифест - Мюррей Ротбард

По сути, один из главных мотивов легиона американских реформаторов середины XIX века, которые создали современную систему государственного образования, заключался как раз в использовании школы для того, чтобы единообразно сформировать культурные и языковые навыки волн иммигрантов и превратить их, как сказал активный деятель в области образования Сэмюэл Льюис, в «единый народ». Главным импульсом реформы образования было желание англосаксонского большинства направить и переделать иммигрантов, а прежде всего разрушить систему католических приходских школ. «Новые левые» критики, которые обвиняют сегодняшние государственные школы в том, что те стремятся сформировать умы детей гетто по единому шаблону, точно подметили современное воплощение давней и излюбленной цели идеологов системы школьного образования, таких как Хорас Манн, Генри Барнард и Калвин Стоу. Именно Манн и Барнард призывали использовать школы для воспитания невосприимчивости к идеям «охлократического» движения сторонников президента Джексона. Именно Стоу, автор восторженного трактата о прусской системе обязательного школьного обучения, основы которой были заложены еще Мартином Лютером, писал о школах языком, заставляющим вспомнить язык лютеровских посланий и армейских приказов:

Если забота об общественной безопасности дает правительству право принуждать граждан нести воинскую повинность, когда страна в опасности, та же причина разрешает правительству заставить их позаботиться об образовании собственных детей… У человека не больше прав подвергать опасности государство, сваливая на него семейство невежественных и порочных детей, чем давать приют лазутчикам вторгшейся в страну армии[10].

Сорок лет спустя Ньютон Бейтман, видный деятель образования, говорил о праве государства на «принудительное отчуждение собственности» в отношении «умов, душ и тел» детей нашего народа: образование, утверждал он, «не должно зависеть от причуд и личных обстоятельств граждан»[11].

Самая амбициозная попытка сторонников государственной школы добиться полного контроля над юным поколением имела место в Орегоне в начале 1920-х годов. Недовольный тем, что приходится терпеть частные школы, получившие государственный сертификат, 7 ноября 1922 года штат Орегон принял закон, запретивший их и потребовавший обучать детей только в государственных образовательных заведениях. Это был кульминационный момент. Наконец-то все дети будут обязаны пройти через «демократизирующий» механизм шаблонного государственного образования. К счастью, Верховный суд Соединенных Штатов в 1925 году признал этот закон неконституционным. Судьи заявили, что «ребенок не является творением государства» и что орегонский закон противоречит «фундаментальной теории свободы, на которую опираются все власти Соединенных Штатов». Фанатические приверженцы государственных школ больше никогда не пытались зайти так далеко. Очень поучительно присмотреться к тем силам, которые пытались запретить в штате Орегон все частные учебные заведения. За этим законом стояли не либералы, т.е. не прогрессивные педагоги и не интеллектуалы, как можно было бы ожидать, а Ку-клукс-клан, который был тогда в силе в северных штатах и стремился разрушить систему католических приходских школ, чтобы подвергнуть всех детей католиков и иммигрантов «американизирующему» воздействию неопротестантской государственной школы. Любопытно отметить, что, по мнению куклуксклановцев, этот закон был необходим для «сохранения свободных учреждений». Стоит поразмышлять над тем, что самыми пылкими сторонниками «прогрессивной» и «демократической» системы государственных школ были люди, жившие на задворках американской жизни и страстно мечтавшие об уничтожении разнообразия и пестроты Америки[12].

Хотя современные педагоги не доходят до таких крайностей, как Ку-клукс-клан, важно отдавать себе отчет в том, что сама природа государственных школ требует утверждения единообразия и изгнания всякого разнообразия и индивидуальности из сферы образования.

Ведь природа любой государственной бюрократии требует жить в соответствии с набором правил и навязывать эти правила единообразным и неотвратимым образом. Если действовать как-то иначе, бюрократу пришлось бы в каждом отдельном случае принимать решение в соответствии с обстоятельствами, и тогда его обвинили бы, и вполне справедливо, что он не обращается с каждым налогоплательщиком и гражданином равным и унифицированным образом. Его обвинят в дискриминации и предоставлении привилегий. Более того, с чисто административной точки зрения лучше, чтобы бюрократ действовал по правилам и единообразно. В отличие от нацеленного на прибыль частного предпринимателя, правительственный бюрократ не заинтересован ни в эффективности, ни в том, чтобы наилучшим образом обслуживать своих клиентов. Не имея нужды в прибылях и не страшась никаких убытков, бюрократ не обращает внимания на требования и желания своих клиентов-потребителей. Его главный интерес в том, чтобы «жить без проблем», а этого он достигает беспристрастным применением единообразных правил, не заботясь о том, насколько уместными они оказываются в каждом конкретном случае.

В системе школьного образования бюрократу приходится принимать множество важных и неоднозначных решений относительно модели обучения. Он должен решить, каким должно быть обучение в школе – традиционным или прогрессивным, капиталистическим или социалистическим, конкурентным или эгалитарным, гуманитарным или техническим, расово сегрегированным или совместным, религиозным или светским, с программой полового воспитания или без нее? Или в каждом случае нужно выбирать какой-то средний путь между крайностями? Проблема, однако, в том, что как бы он ни решил, даже если его решение будет одобрено большинством участников образовательного процесса, все равно найдется немало родителей и детей, которые стремятся к совсем иному типу образования. Если сделать выбор в пользу традиционных школьных дисциплин, то в проигрыше останутся прогрессивно настроенные родители, и наоборот. То же самое относится ко всем другим ключевым решениям. Чем больше единообразия в системе государственного образования, тем больше родителей и детей будут недовольны тем, что не получают желаемого. А чем более государственной становится система школьного образования, тем больше в ней единообразия, пренебрегающего желаниями и нуждами отдельных лиц и меньшинств.

Соответственно, чем сильнее государственные школы теснят частное образование, тем острее конфликт в социальной жизни. Ведь если все существенные решения принимаются одним ведомством, то для заинтересованных групп становится еще важнее получить контроль над правительством и не допустить, чтобы к власти пришли их противники. Поэтому в образовании, как и везде, чем больше частные решения вытесняются правительственными, тем ожесточеннее идет борьба между различными группами влияния, заинтересованными в том, чтобы во всех жизненно важных областях дела шли желательным для них образом.

Сравните остроту социальных конфликтов в государственно-бюрократической сфере с тем, как идут дела в рыночном хозяйстве. Если бы образование было исключительно частным, каждая группа родителей могла бы выбрать школу по себе. Возникло бы изумительное многообразие школ, соответствующее разнообразию образовательных требований родителей и детей. Одни школы были бы традиционными, другие – прогрессивными. Многообразие занимало бы всю ширину спектра между полюсами традиции и прогресса. Одни школы экспериментировали бы с эгалитарными подходами и обходились бы без отметок, а другие подчеркивали бы необходимость хорошей учебы и успеваемости; одни школы были бы светскими, а другие выбрали бы русло тех или иных религий; одни школы акцентировали бы преимущества свободного предпринимательства, а другие проповедовали бы разные формы социализма.

Рассмотрим, например, структуру рынка журналов или книг, памятуя о том, что журналы и книги сами являются существенной частью сферы образования. Журнальный рынок, будучи довольно свободным, отвечает всевозможным вкусам и требованиям потребителей: существуют общенациональные журналы, в которых отражены различные мнения, но также есть издания либеральные, консервативные и всех оттенков идеологического спектра. Существуют специализированные научные издания, а также множество журналов, ориентированных на особые интересы и хобби – бридж, шахматы, электронику. Сходную картину мы наблюдаем и на свободном книжном рынке: есть популярные книги, есть книги, ориентированные на узкие группы, в том числе идеологические. Стоит ликвидировать государственную школу, и рядом со свободными и разнообразными рынками журналов и книг появится рынок школ. И наоборот, оставьте только один журнал для каждого города или штата и попробуйте представить, какие битвы немедленно развернутся вокруг него: будет ли он консервативным, либеральным или социалистическим, сколько места он будет выделять беллетристике или бриджу. Развернутся острейшие конфликты, и ни одно решение не покажется удовлетворительным, потому что любое решение придется не по нраву множеству людей, которые не получат того журнала, какого им хочется. То, к чему призывают либертарианцы, не столь эксцентрично, как может показаться вначале, поскольку призывают они всего лишь к созданию системы школьного образования, которая была бы столь же свободной и разнообразной, как большинство современных средств обучения.