В ожидании - Джон Голсуорси

Утром в день свадьбы Хьюберта он просматривал каталог цветочной фирмы, когда ему подали карточку сэра Лоренса. Вслед за нею появился её владелец и спросил:

— Вам известна цель моего прихода, Бобби?

— Безусловно, — ответил Бобби. Феррар. Глаза у него были круглые, голова откинута назад, голос глубокий.

— Вы видели маркиза?

— Вчера я завтракал с ним. Он удивительный!

— Самый замечательный из наших могикан, — согласился сэр Лоренс. Что вы собираетесь предпринять в этой связи? Старый сэр Конуэй Черрел был лучшим послом в Испании, которого когда-либо удалось откопать в недрах вашего заведения, а Хьюберт Черрел — его внук.

— У него действительно есть шрам? — осведомился Бобби Феррар с лёгкой усмешкой.

— Конечно, есть.

— А он действительно получил его во время этой истории?

— Вы — воплощённый скепсис. Конечно!

— Удивительно!

— Почему?

Бобби Феррар обнажил зубы в улыбке:

— А кто это может подтвердить?

— Халлорсен достанет свидетельские показания.

— Знаете, ведь это не по нашему ведомству.

— Разве? Но тогда вы можете поговорить с министром внутренних дел.

— Гм! — глубокомысленно изрёк Бобби Феррар.

— Или, во всяком случае, столковаться с боливийцами.

— Гм! — ещё глубокомысленней повторил Бобби Феррар и протянул Монту каталог: — Видели этот новый тюльпан? Совершенство, правда?

— Послушайте, Бобби, — сказал сэр Лоренс, — это мой племянник. Он по-настоящему хороший парень, так что номер не пройдёт. Понятно?

— Мы живём в век демократии, — загадочно произнёс Бобби. — Порка, не так ли? Дело попало в парламент.

— Но его можно прекратить, а там пусть шумят. В общем, полагаюсь на вас. Вы ведь всё равно ничего определённого не скажете, просиди я здесь хоть целое утро. Но вы должны сделать все от вас зависящее, потому что обвинение действительно скандальное.

— Безусловно, — подтвердил Бобби Феррар. — Хотите послушать процесс убийцы из Кройдона? Это потрясающе. У меня есть два места. Я предложил одно дяде, но он не желает ходить ни на какие процессы, пока у нас не введут электрический стул.

— Этот тип в самом деле виноват?

Бобби Феррар кивнул:

— Да, но улики очень шаткие.

— Ну, до свидания, Бобби. Я рассчитываю на вас.

Бобби Феррар слабо усмехнулся, обнажил зубы, протянул руку и ответил:

— До свидания.

Сэр Лоренс повернул налево к «Кофейне», где швейцар вручил ему телеграмму:

«Венчаюсь Джин Тесбери сегодня два часа церкви святого Августина в Лугах тчк Буду счастлив видеть вас тётей Эм Хьюберт».

Войдя в ресторан, сэр Лоренс сказал метрдотелю:

— Бате, я тороплюсь на свадьбу племянника. Срочно подкрепите меня.

Двадцать минут спустя баронет уже мчался в такси к церкви святого Августина. Он прибыл за несколько минут до двух и встретил Динни, поднимавшуюся по ступеням.

— Динни, ты выглядишь бледной и очень интересной.

— Я всегда бледная и очень интересная, дядя Лоренс.

— Этот брак кажется мне несколько поспешным.

— Работа Джин. Я ужасно боюсь: на мне теперь вся ответственность. Это я её ему нашла.

Они вошли в церковь и направились к передним рядам. Пока что народу было немного: генерал, леди Черрел, миссис Хилери и Хьюберт, привратник и двое зевак. Чьи-то пальцы перебирали клавиши органа. Сэр Лоренс и Динни заняли отдельную скамью.

— Я рад, что Эм не приехала, — шепнул баронет. — Обряд до сих пор действует на неё. Когда будешь выходить замуж, вели напечатать на пригласительных билетах: «Просят не плакать». Почему на свадьбах всегда так влажно? Судебные приставы и те всхлипывают.

— Всему виною фата, — ответила Динни. — Сегодня её нет, и слез не будет. Смотрите — Флёр и Майкл!

Сэр Лоренс направил на вошедших свой монокль. Его невестка и сын шли по боковому проходу.

— Восемь лет назад я был на их свадьбе. В целом всё получилось у них не так уж плохо.

— Да, — подтвердила Динни. — Флёр вчера сказала мне, что Майкл — чистое золото.

— В самом деле? Это хорошо. Было время, Динни, когда я начал сомневаться.

— Не в Майкле, надеюсь?

— Нет, нет. Он — первоклассный парень. Но Флёр раза два переполошила их курятник. Впрочем, после смерти отца она ведёт себя примерно. Идут!

Заблаговестил орган. Ален Тесбери шёл по проходу под руку с Джин.

Динни залюбовалась его спокойной осанкой. Джин казалась воплощением яркости и живости. Когда она вошла, Хьюберт, который стоял, заложив руки за спину, словно по команде «вольно», обернулся, и Динни увидела, как его хмурое, изборождённое морщинами лицо посветлело, словно озарённое солнцем. Что-то сдавило девушке горло. Затем она увидела Хилери, уже в стихаре: он незаметно вошёл и стоял на алтарной ступени.

«Люблю дядю Хилери!» — воскликнула про себя Динни.

Хилери заговорил.

Против своего обыкновения девушка слушала священника. Она ждала слова «повиновение» — оно не раздалось; ждала сексуальных намёков — они были опущены. Хилери попросил кольцо. Надел его. Теперь он молится. Вот молитва уже окончена, и они направляются к алтарю. До чего же все это быстро!

Динни поднялась с колен.

— Безусловно удивительно, как сказал бы Бобби Феррар, — шепнул сэр Лоренс. — Куда они потом?

— В театр. Джин хочет остаться в городе. Она нашла квартиру в доходном доме.

— Затишье перед бурей. Хотелось бы, Динни, чтобы вся эта история с Хьюбертом была уже позади!

Новобрачные вышли из алтаря, и орган заиграл марш Мендельсона.

Глядя на идущую по проходу пару, Динни поочерёдно испытывала чувства радости и утраты, ревности и удовлетворения. Затем, заметив, что Ален Тесбери посматривает на неё так, словно и сам питает известные чувства, она поднялась со скамьи и направилась к Флёр и Майклу, но увидела Эдриена у входа и повернула к нему.

— Что нового, Динни?

— Пока всё благополучно, дядя. Я сразу же обратно.

У церкви, с присущим людям интересом к чужим переживаниям, толпилась кучка прихожанок Хилери, проводивших пискливыми приветствиями Хьюберта и Джин, которые уселись в коричневую дорожную машину и укатили.

— Я подвезу вас в такси, дядя, — предложила Динни.

— Ферз не возражает против твоего пребывания у них? — спросил Эдриен, когда они сели в автомобиль.

— Он безукоризненно вежлив, но всё время молчит и не спускает глаз с Дианы. Мне его ужасно жаль.

Эдриен кивнул.

— А как она?

— Изумительна. Ведёт себя так, словно всё идёт как обычно. Вот только он не хочет выходить. Сидит целыми днями в столовой и за всем наблюдает.

— Ему кажется, что все в заговоре против него. Если он продержится достаточно долго, это пройдёт.

— А разве он обязательно должен опять заболеть? Бывают же случаи полного выздоровления.

— Насколько я понимаю, это не тот случай, дорогая. Против Ферза наследственность и темперамент.

— Он мне даже нравится — у него такое смелое лицо. Но глаза страшные.

— Видела ты его с детьми?

— Пока что нет, но они говорят о нём очень любовно и непринуждённо, так что он, видимо, их не напугал.

— В лечебнице я наслушался всякой тарабарщины — комплексы, одержимость, депрессия, диссоциация, но всё-таки понял, что болезнь проявляется у него в крайней подавленности, которая перемежается приступами крайнего возбуждения. В последнее время эти симптомы настолько смягчились, что практически он превратился в нормального человека; однако нужно следить, не усилятся ли они снова. В Ферзе всегда сидел бунтарь: во время войны он восставал против диктаторских замашек правительства, после войны — против демократии. Теперь, вернувшись, он опять против чего-нибудь восстанет. Динни, если в доме есть оружие, его надо спрятать.

— Я скажу Диане.

Такси свернуло на Кингз-род.

— По-моему, мне лучше не подъезжать к дому, — печально вымолвил Эдриен.

Динни вылезла вместе с ним. С минуту постояла, глядя, как он удаляется — высокий, сутуловатый, — потом повернула на Оукли-стрит и вошла в дом. Ферз стоял на пороге столовой.

— Зайдите ко мне, — попросил он. — Хочу поговорить.

Комната с панелями была отделана в зеленовато-золотистые тона. Завтрак уже кончился, посуду убрали. На узком столе лежали газета, коробка с табаком и несколько книг. Ферз подал Динни стул и встал спиной к камину, где поблёскивал слабый намёк на пламя. Он смотрел в сторону, поэтому девушке впервые представилась возможность хорошенько разглядеть его. На это красивое лицо было тяжело смотреть. Высоко посаженные скулы, решительный подбородок, вьющиеся волосы с проседью лишь оттеняли его голодные, горящие, синевато-стальные глаза. Сама его поза — Ферз стоял прямо, упёршись руками в бёдра и наклонив голову вперёд, — и та лишь оттеняла эти глаза. Испуганная Динни со слабой улыбкой откинулась на спинку стула. Ферз повернул голову и спросил: