Последние дни - Раймон Кено

Браббан задумался, держа кисточку торчком, словно факел. Улыбнулся.

— Я купил тебе зонтики, потому что зимой часто будут дожди. Это мне сказал мой друг Альфред. Помнишь, Альфред, мой друг, который все знает, все видит и может все предвидеть. Он сказал, что зимой часто будут дожди. Вот я и подумал, что зонтики могут тебе пригодиться.

— Двести?

— Да. Я купил тебе двести зонтиков, потому что зимой часто будут дожди. Это мне сказал мой друг Альфред. Помнишь, Альфред, мой друг, который все знает, все видит и может все предвидеть. Он сказал, что зимой часто будут дожди, вот я и купил тебе двести зонтиков, потому что подумал, что зонтики могут тебе пригодиться.

Фаби посмотрела на него с ужасом.

— Ну вот, — прошептала она.

— Ну вот, — эхом повторил Браббан. — Пойду бриться, — добавил он.

Не сходя с места, он сунул кисточку себе в рот. Победно взглянул на Фаби, затем, вытащив кисточку, стал плеваться по сторонам мыльной пеной.

— Ну вот, — повторил он. — Ну вот, ну вот, ну вот.

И принялся смеяться.

— А что — вот? — лукаво спросил он. — Браббан сейчас умрет. Браббан сейчас умрет, потому что лег спать. Если бы не лег, то жил бы еще не одну сотню лет. Но он лег, так что умрет. Умрет, оставив Рейнскую область Франции, а пять миллиардов своей девочке Фаби. Так ведь, Фаби, детка? Не стоит благодарности! Пять миллиардов — это самое малое, что я могу тебе дать. Но Рейнская область, естественно, Франции!

— Понимаю, естественно. Слушай, можно мне позвонить? Я плохо себя чувствую. Хочу вызвать врача.

— Ты плохо себя чувствуешь? Что с тобой? Погоди, я позвоню моему другу, профессору Вюльмару, выдающемуся профессору Вюльмару.

Он направился к телефону.

— Не надо, оставь, — крикнула Фаби.

— Мы позвоним выдающемуся профессору Вюльмару.

Он снял трубку и назвал номер.

— Алло? Алло. Я хотел бы поговорить с доктором Вюльмаром. Это месье Браббан. Да. Да. Доктор Вюльмар? Да, алло. Прекрасно. Я звоню, потому что меня попросила позвонить моя подружка. Алло. Вы меня поняли? Не совсем? Все очень просто, доктор. Я сейчас умру. Вы поняли? Я умру, потому что спал лежа. А? Какие шутки? Вам повторить? Я сейчас умру, потому что спал лежа. Вы поняли? Это срочно. Я сейчас у своей подружки, мадемуазель Фаби д’Алинкур, 45, авеню Моцарта. Это срочно, вы поняли? До свидания, доктор.

Он повесил трубку.

— Видишь, все просто. Славный доктор Вюльмар. Пойду бриться.

Он направился к ванной с кисточкой в руке.

— Погоди, — сказала Фаби. — Погоди, пусть приедет.

— Я не могу принимать выдающегося профессора Вюльмара, не побрившись.

Браббан посмотрел на нее.

— Погоди, — повторила она. — Ты можешь подождать?

Он сел, расставив ноги и положив кулаки на колени; кисточку он держал, как скипетр. И молчал, пока в дверь не позвонили.

Вошел доктор Вюльмар.

— Ну вот, — повторил Браббан. — Кончено. Пять миллиардов — Фаби и Рейнская область — Франции.

XXXVI

Роэль и Тюкден ждали отъезда.

Оба получили дипломы в июне; затем один уехал в Гавр оформлять права на наследство, а другой — в Рейнскую область под неуклюжим предлогом, что будет совершенствовать свой немецкий. Тюкден-старший, находясь под двойным впечатлением от падения марки и долгожданного форсирования университетской ступени, оплатил это небольшое путешествие. Тюкден-младший пожил в Майенсе, затем в Кельне. Ему удалось присутствовать при различных инцидентах, вызванных знаменитым в истории денежным обвалом, о котором журналисты поведали всему миру. Он написал Роэлю, предложив встретиться в Экс-ля-Шапель, но Роэль не хотел прерывать пребывание в Динаре, и его друг почти тотчас нашел этому разумное объяснение.

Тюкден вернулся в Париж к середине сентября. Дней десять прожил исключительно праздной и пустой жизнью. Ходил из кино в кино, пил в одиночестве в барах, куда не решился бы зайти раньше, потому что снаружи не видно, что происходит внутри. Иногда давал себя соблазнить какой-нибудь фригидно-проституточной-особе; вследствие этого он уничтожал свою библиотеку и проводил свои последние дни на набережных. Он также уничтожал весь накопившийся бумажный хлам: безжалостно и не покладая рук сжигал рукописные мальчишеские произведения, которые теперь заставляли его краснеть. Тем не менее, некоторые из них он отложил, перевязал и поставил большую печать из красного воска, как финальную точку. Роэль вернулся в начале октября; при первой же встрече он представил свою подругу, мадемуазель Терезу Бреннюир.

Они ждали отъезда. Военное командование уже любезно предупредило их о точной дате и о пункте приписки. Они ждали. Это были дни без цели, время без надежды. Для Тюкдена они казались совершенно пустыми, похожими на бездну, над которой он песчинкой плыл. Для Роэля с каждым днем расширялась пропасть, и ясно виделся момент падения и расставания. Чтобы убить это почти безжизненное время, они «развлекались» тем, что посещали Париж, как иностранцы, которыми себя представляли; или же с «ипподромным» видом отправлялись играть на скачки. Роэль красиво тратил свои деньги, Тюкден с трудом их добывал.

Однажды Тереза сообщила им, что Браббан недавно впал в маразм и дышит на ладан; отец поручил ей посетить клинику, так как сам не решается туда пойти, боится лишних эмоций. Они предложили сопроводить ее при выполнении долга. Когда они пришли в лечебницу, там происходила живая дискуссия между медсестрой и старым господином, желавшим видеть Браббана; ему в этом было категорически отказано. Состояние месье Браббана требовало полного покоя. Посетитель, а это был Толю, не удивился присутствию племянницы и двух бывших учеников. Он тут же принялся описывать им свою ситуацию, протестуя против тирании невежд-врачей и аптекарей. Тереза, которая в принципе не стремилась увидеть, как агонизирует Браббан, добросовестно осведомилась, можно ли видеть профессора Вюльмара. Его не было. Заметно молодой доктор объявил им в конце концов, что состояние месье Браббана не меняется и что все визиты запрещены.

Они вышли. Тереза извинилась, что отлучится: она должна была как можно скорее проинформировать отца о развитии событий. Тюкден и Роэль остались одни против Толю, который, казалось, не собирался их отпускать, но при этом его мало волновали действия племянницы.

— Вот ведь какое несчастье, — сказал Толю. — Теперь ему явно не выкарабкаться, в его-то возрасте. А ведь такой замечательный человек! Вы были с ним знакомы?

— Немного, — ответил Роэль.

— Вы с ним играли в бильярд в «Людо», — сказал Тюкден.

— Верно, верно. Больше он в бильярд играть не будет. Да и я тоже. Больше не играю. Некогда мне теперь развлекаться. Слишком много забот. Ах, сколько у меня забот, молодые люди. Вы бы только знали!

— Мы не знаем, — сказал Роэль.

— Откуда вам знать. Смерть — это не для вашего возраста.

— Как сказать, — отозвался Тюкден.

Толю обиженно замолчал. И сменил тему.

— Ну что, друзья мои, теперь у вас есть дипломы?

— В июне получили, — ответил Роэль.

— Прекрасно, прекрасно. У моего племянника тоже есть диплом. Вы с ним знакомы?

— Немного, — ответил Тюкден.

— А у вашего друга Ублена тоже есть диплом?

— Ублен бросил. Теперь он в кофейной фирме.

— Надо же, надо же. А ваш друг Синдоль?

Перечисление становилось угрожающим. Так все бывшие ученики выйдут на подиум. Роэль оборвал эти показательные выступления.

— Синдоль? Он умер.

— Умер! Он был моим лучшим учеником. В таком возрасте, умер!

— Да, месье Толю.

— Друзья мои, я открою вам одну тайну. Я не умру.

— Очень даже возможно, — сказал Тюкден.

— Вот именно. А знаете ли вы, в чем тут дело?

Этого они не знали.

— Я не ложусь. Сплю сидя. Правда, хорошая идея? Если бы я ложился спать, я бы умер. Я это точно знаю. Вот и сплю сидя. Я поделился секретом с Браббаном, но эти ребята в своей сатанинской клинике, должно быть, уложили его силой. Так что он умрет. А ведь такой замечательный был человек.

— А вы, значит, стали бессмертным, месье Толю.

— Ну да. А что делать? Я пока не нашел способа освободиться от… Это долго объяснять.

— Мы послушаем, месье Толю.

— Правильно; тяга к знаниям — это правильно, тем более, что этот вопрос вас все равно касается. Вы ведь философы?

— Именно.

— А что философы говорят о смерти?

— Одни — что философия есть приготовление к смерти, другие — что свободный человек о смерти не думает.

— Как всегда, одни говорят «да», другие — «нет», — заметил Толю.

— Не вижу противоречия, — заметил Тюкден.

— А потом? — спросил Толю. — Что они обещают потом? Одни — одно, другие — другое, так ведь?

— Примерно, — сказал Роэль.

— Знаю, знаю. А мне все равно. Будущая жизнь, исчезновение, метемпсихоз[113] и вся прочая ерунда мне безразличны. Но есть одна вещь, которая мне не безразлична. Тс-с! Только молчите! Есть одна вещь, которая имеет для меня значение, тс-с! Это сомнения и тревоги, которые я ношу в себе.