Тайна персидского обоза - Иван Любенко

— Отря-яд стано-ви-ись! — разнеслось кругом. Солдаты и казаки наскоро приводили себя в порядок, быстро образуя стройные шеренги.

— Господа офицеры, доложить о потерях! — Игнатьев выехал перед строем на коне. В пылу сражения он потерял треуголку и потому принимал доклады офицеров без головного убора.

— Во второй роте Навагинского полка девять убитых, шесть раненых, — доложил штабс-капитан Новиков.

— В третьей сотне Кавказского линейного казачьего полка погибло четверо, ранено девять. Сотник Рыдва убит. Командование принял хорунжий Осадчий, — негромко отрапортовал немолодой уже казак.

— В первой сотне второго Черноморского казачьего полка убито тринадцать, ранено восемь, — докладывал окровавленный казачий офицер, одновременно зажимая тряпкой уцелевшую часть уха.

— Полкового лекаря сюда! Быстро! — приказал командир.

— Не стоит, господин полковник, доктор помогает тяжелораненым. А это так… ничего серьезного.

Начальник колонны проскакал перед строем, остановился и громко, во всю силу своих легких прокричал:

— Поздравляю с победой! Враг позорно бежал! Ура!

— Ура! Ура! Ура! — неслось со всех сторон.

— Благодарю за службу!

— Рады стараться, ваше высокородие!

— Всем разойтись. Привал. Можете покурить, но долго не рассиживаться. Скоро выступаем.

Командир гарцевал перед строем, будто на параде. Казалось, не он, а кто-то другой только что участвовал в недавней смертельной сече. Единственное, что доставляло ему неудобство, был треснутый по шву левый рукав. Он соскочил с лошади и передал мундир своему денщику. Оставшись в нижней рубахе, Игнатьев подошел к сидевшим на поваленном дереве офицерам, набил трубку и с наслаждением принялся ее раскуривать.

— Сдается мне, господа, что это еще не все испытания, кои нам предстоит пройти. Басурманам нужен наш единорог. За него Аджи-мурза готов положить не один десяток своих воинов. Если они снова сунутся, то наверняка уже с большими силами. У нас, к сожалению, зарядный ящик почти пуст. А посему приказываю: штабс-капитан Новиков останется за старшего, а я с сотней линейцев прикрою отход колонны. Там всего одна дорога, и она приведет вас в верховья реки Гиого. Осталось каких-нибудь полдня пути. Сей фурштат, наверное, уже подошел. Встретив его, отряд должен воротиться обратно и дойти до Псефира. И только после этого — домой, в Прочный Окоп. У подполковника Флюге давно закончилось продовольствие и на исходе боеприпасы, вследствие этого приказываю следовать ускоренным маршем. Лишь взвод черноморских казаков под началом сотника Баратова, повстречав обоз, сразу вернется в Прочный Окоп и доставит туда всех убитых и раненых. Ну, а теперь пора!

Полковник надел уже починенный мундир, взлетел на верного коня и скомандовал:

— Казакам спешиться! На седлах разместить раненых, через седла — убитых! Порядок следования прежний!

Изрядно поредевшее воинское соединение, будто заведенный механизм, сразу пришло в движение; солдаты разобрались по рядам и шеренгам, охранение заняло привычные места, образуя походный боевой порядок.

Скоро они миновали еще одну гору, открывавшую вид на широкую долину, чем-то напоминающую бескрайнее русское поле. До обоза оставалось всего несколько верст. Где-то позади раздался непонятный гул, будто за кулисами театра прогремел искусственный, вызванный громыханием железного листа, гром. Командир проскакал в конец экспедиции и увидел приближающихся к реке всадников в сверкавших на солнце кольчугах и нагрудных панцирях. Конца тому воинству не было видно. От реки до хвоста отряда оставалось совсем немного.

— Новиков, принимайте колонну! — крикнул Игнатьев и, обнажив саблю, скомандовал встрепенувшейся казачьей сотне: — Шаш-ки на-го-ло! За-а мной!

За топотом копыт, улюлюканьем и свистом померкла красота изумрудных вершин, янтарных снегов и бриллиантовых водопадов Кавказа. И даже солнце, словно испугавшись кровопролития, затаилось на время и спряталось за тучу.

Вязкий, как патока, и плотный, как парусина туман окутывал каменистое ущелье. Заполняя собой пространство, он медленно перебирался на лежащую у подножия гор равнину.

19

Встреча

I

Во дворе генеральского дома текла обычная армейская жизнь. Старший урядник Никодим Сомов, приставленный к Самоварову в качестве начальника охранения, внимательно осмотрел надворного советника с ног до головы и, натужно вздохнув, спросил:

— А взаправду люди гутарят, что вы, ваше благородие, прибыли к нам из самого Петербурга?

— Истинная правда, служивый, — весело пробалагурил Иван Авдеевич.

— Видно, вы, ваш-благородь, все больше на извозчиках да ямщиках ездить изволите, — приглаживая рукоятью нагайки седые усы, предположил Никодим.

— Ты это, казачок, к чему клонишь? — насторожился следователь.

— Так ведь лошадку-то не просто будет вам подыскать. Дорога длинная, почитай, три перехода, а ваше благородие не всякий мерин выдержит.

— А что, разве кареты нет? — робко поинтересовался надворный советник, догадываясь, какое испытание может его ожидать.

Нельзя сказать, что Самоваров совсем не умел держаться в седле. Нет. Ездить верхом он научился еще в детстве, в имении отца. Правда, с тех давних пор минуло почти две дюжины лет, и Ивану Авдеевичу больше не доводилось вставлять ногу в стремя. Вот с непривычки и было боязно.

— Оно конечно, — хитро улыбнулся младший офицерский чин, — и в карете можно, и в коляске, и в дормезе, да только ведь тогда в лесу от лиходеев не спрячешься и речку вброд не перейдешь, ваш-благородь. Это ежели по почтовому тракту ехать… так это ажно все пять переходов будет. Да и то днем, а мы под вечер трогаем. А ночью абреки рыщут в окрест дороги точно волки. Одно неприятство от них. Верхом бы сподручнее…

— Абреки?

— Хищники, или разбойники по-нашему. Так себя величают горцы, давшие клятву жить грабежом и до самой смерти воевать. Мы их в полон не берем, да ведь они и не сдаются. Каждый абрек дерется до последнего патрона, а потом портит свое ружье, ломает шашку и бежит на солдатские штыки с одним кинжалом. С них взять нечего, кроме головы, прости, господи, мя грешного!

— Кроме головы? — надворный советник приоткрыл от удивления рот.

— Видно, ваш-благородь, вы здешней жизни не ведаете, — усмехнулся урядник. — За Кубанью мы с их братом обходимся так же, как и они с нашим. Черкесы пленным казакам горло как баранам режут. Вот и мы их мертвым басурманам смоляные кубышки отрезаем.