Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Оборонительное и отчасти враждебное положение, в которое стали по отношению к эллинам этруски и в более слабой степени латины, необходимо должно было отозваться и на том соперничестве, которое оказывало в ту пору самое сильное влияние на торговлю и на судоходство в Средиземном море — на соперничестве финикийцев с эллинами. Здесь не место подробно описывать, как в эпоху римских царей эти две великих нации боролись из-за преобладания на всех берегах Средиземного моря — в Греции и в самой Малой Азии, на Крите и на Кипре, на берегах африканских, испанских и кельтских; эта борьба не велась непосредственно на италийской почве, но ее последствия глубоко и долго чувствовались и в Италии. Свежая энергия и более многосторонние дарования младшего из двух соперников сначала доставляли ему повсюду перевес; эллины не только избавились от финикийских факторий, основанных как в их европейском, так и в их азиатском отечестве, но даже вытеснили финикийцев с Крита и Кипра, утвердились в Египте и в Кирене и завладели нижней Италией и большей частью восточной сицилийского острова. Мелкие финикийские торговые поселения повсюду должны были уступить место более энергичной греческой колонизации. Уже и в западной Сицилии были основаны Селин (126 г. [628 г.]) и Акрагант (174 г. [580 г.]); смелые малоазиатские фокейцы уже стали разъезжать по самому отдаленному западному морю, построили на кельтском побережье Массалию (около 150 г. [604 г.]) и стали знакомиться с берегами Испании. Но около половины II века развитие греческой колонизации внезапно приостановилось; причиной этой приостановки без сомнения было быстрое возрастание самого могущественного из основанных финикийцами в Ливии городов — Карфагена, очевидно вызванное опасностью, которою стали угрожать эллины всему финикийскому племени. Хотя у той нации, которая положила начало морской торговле на Средиземном море, ее более юная соперница уже отняла исключительное господство над западным морем, обладание обоими путями, соединявшими восточный бассейн Средиземного моря с западным, и монополию торгового посредничества между востоком и западом, но финикийцы еще могли удержать за собою владычество по крайней мере над морем к западу от Сардинии и Сицилии; Карфаген взялся за это дело со всею свойственною арамейскому племени упорною и осмотрительною энергией. Как сопротивление финикийцев, так и их колонизации приняли совершенно иной характер. Древнейшие финикийские поселения, подобно тем, которые были основаны ими в Сицилии и были описаны Фукидидом, были купеческими факториями, а Карфаген подчинил себе обширные страны с многочисленными подданными и с сильными крепостями. До той поры финикийские поселения оборонялись от греков поодиночке, могущественный же ливийский город сосредоточил в себе все оборонительные силы своих соплеменников с такой непреклонной решимостью, равной которой не было в греческой истории.

Но едва ли не самым важным моментом этой реакции оказалась для будущего та тесная связь, в которую вступили более слабые финикийцы для обороны от эллинов с туземным населением Сицилии и Италии. Когда книдяне и родосцы попытались около 175 г. [579 г.] утвердиться подле Лилибея, в самом центре финикийских поселений в Сицилии, их прогнали оттуда туземцы — элимейцы из Сегеста и финикийцы. Когда фокейцы поселились около 217 г. [537 г.] в Алалии (Aleria) на острове Корсике, против Цере, чтобы выгнать их оттуда, появился союзный флот этрусков и карфагенян, состоявший из ста двадцати парусных судов; и хотя в происшедшей там морской битве — одной из самых древних, с которыми знакома история, — победу приписывал себе вдвое более слабый флот фокейцев, однако карфагеняне и этруски достигли цели своего нападения: фокейцы покинули Корсику и поселились на менее открытом для нападений берегу Лукании в Гиэле (Velia). Заключенный между Этрурией и Карфагеном договор не только установил правила относительно ввоза товаров и наказания за их нарушение, но был вместе с тем и военным союзом (σνμμακία), о важности которого свидетельствует вышеупомянутое сражение при Алалии. Характерно для положения церитов, что на площади в Цере они перебили камнями взятых в плен фокейцев и потом, чтобы загладить свое злодеяние, послали дары дельфийскому Аполлону. Лациум не принимал участия в этой борьбе с эллинами; напротив того, римляне находились в очень древние времена в дружественных сношениях с фокейцами — как с теми, которые жили в Гиэле, так и с теми, которые жили в Массалии, а ардеаты, как утверждают, даже основали сообща с закинфянами в Испании город, впоследствии называвшийся Сагунтом. Но от латинов уже никак нельзя было ожидать, чтобы они приняли сторону эллинов; ручательством этого служит как тесная связь между Римом и Цере, так и следы старинных сношений латинов с карфагенянами. С племенем ханаанитов римляне познакомились через посредство эллинов, так как постоянно называли его греческим именем; но они не заимствовали от греков ни названия города Карфагена 56 , ни народного названия Афров 57 , тиррские товары назывались у древнейших римлян сарранскими 58 , а это название, очевидно, не могло быть заимствовано от греков; как эти факты, так и позднейшие договоры свидетельствуют о древних и непосредственных торговых сношениях между Лациумом и Карфагеном. Италикам и финикийцам действительно в основном удалось соединенными силами удержать в своих руках западную часть Средиземного моря. В непосредственной или в косвенной зависимости от карфагенян оставалась северо-западная часть Сицилии с важными портовыми городами Солеисом и Панормом на северном берегу и с Мотией на мысу, обращенном к Африке. Во времена Кира и Креза, именно тогда, когда мудрый Биас убеждал ионян переселиться из Малой Азии в Сардинию (около 200 г. [554 г.]), их предупредил карфагенский полководец Малх, покоривший значительную часть этого важного острова, а через полстолетия после того все побережье Сардинии уже находилось в бесспорном владении карфагенской общины. Напротив того, Корсика, вместе с городами Алалией и Никеей, досталась этрускам, которые стали собирать с туземцев дань продуктами их бедного острова — смолою, воском и медом. В Адриатическом море и на водах к западу от Сицилии и от Сардинии господствовали союзники — этруски и карфагеняне. Правда, греки все еще не прекращали борьбы. Изгнанные из Лилибея родосцы и книдяне утвердились на островах между Сицилией и Италией и основали там город Липару (175 г. [579 г.]). Массалия стала процветать, несмотря на свое изолированное положение, и скоро захватила в свои руки торговлю на всем пространстве от Ниццы до Пиренеев. У самых Пиренеев была основана из Липары колония Рода (теперешний Розас); в Сагунте, как утверждают, поселились закинфяне, и даже в Тингисе (Тангер), в Мавритании, правили греческие династы. Но греки уже более не подвигались вперед; после основания Акраганта они уже не могли достигнуть сколько-нибудь значительного расширения своих владений ни в Адриатическом море, ни в западной части Средиземного моря, а доступ в испанские воды и в Атлантический океан был для них совершенно закрыт. Каждый год возобновлялась борьба липарцев с тускскими «морскими разбойниками» и карфагенян с массалиотами; с киренейцами и в особенности с греческими сицилийцами; но ни одна сторона не достигла прочных успехов, и результатом вековых распрей было только поддержание status quo. Таким образом, Италия была, хотя и косвенным образом, обязана финикийцам тем, что по крайней мере в своих средних и северных частях избегла колонизации и что там, в особенности в Этрурии, возникла национальная морская держава. Впрочем, нет недостатка в доказательствах того, что финикийцы относились если не к своим латинским союзникам, то по меньшей мере к более могущественным на море этрускам с той завистью, которая свойственна всем морским державам: достоверен или вымышлен рассказ о том, что карфагеняне помешали отправке этрусской колонии на Канарские острова, он во всяком случае доказывает, что и там сталкивались соперничавшие интересы.

ГЛАВА XI

ПРАВО И СУД.

История не в состоянии без посторонней помощи наглядно описать народную жизнь во всем ее бесконечном разнообразии; она должна довольствоваться описанием общего хода событий. В ее состав не входят дела и поступки, мысли и вымыслы отдельного лица, как бы они ни были проникнуты народным духом. Однако попытка обрисовать их хотя бы только в самых общих чертах по отношению к этим древнейшим временам, почти совершенно исчезнувшим для истории, кажется нам потому необходимой, что глубокая пропасть, которая лежит между нашим собственным строем мыслей и чувств и строем мыслей и чувств древних культурных народов, сколько-нибудь доступна для нашего понимания только в этой области. Дошедшие до нас предания с их перепутанными названиями народов и малопонятными для нас легендами — то же, что высохшие листья, при виде которых с трудом верится, что они когда-то были зелены; вместо того чтобы прислушиваться к их наводящему тоску шелесту и распределять по разрядам такие ничтожные частички человеческого рода, как все эти хоны и ойнотры, сикулы и пеласги, не лучше ли заняться разрешением вопросов: как отпечатлелась реальная народная жизнь древней Италии на юридических отношениях, а идеальная — на религии, как в то время люди хозяйничали и торговали, откуда получали они грамотность и дальнейшие зачатки цивилизации? Как ни бедны в этом отношении наши сведения о римлянах и в особенности о племенах сабельском и этрусском, все-таки, несмотря на краткость и неполноту нашего описания, читатель найдет в нем не мертвые имена, а живые образы или во всяком случае легкие очертания таких образов. В общем итоге всех исследований этого рода — скажем, здесь же — оказывается, что у италиков и в особенности у римлян сохранилось от древнего быта сравнительно меньше, чем у какого-либо другого индо-германского племени. Стрелы и лук, боевая колесница, отсутствие у женщины права владеть собственностью, покупка жены, первобытный обряд погребения, кровавая месть, борьба родовой организации с общинной властью, одухотворение природы — все эти явления вместе с бесчисленным множеством других однородных, как следует предполагать, служили основой и для италийской цивилизации; но они уже бесследно исчезли в ту пору, с которой становится для нас заметно зарождение этой цивилизации, и мы убеждаемся, что они когда-то действительно существовали, только путем сравнения с родственными племенами. Поэтому история Италии начинается с гораздо более позднего периода цивилизации, чем, например, история Греции и Германии, и с самого начала носит сравнительно современный характер. Правовые установления, по которым жило большинство италийских племен, исчезли бесследно; только в латинском местном праве до нас дошли некоторые сведения из римских преданий.