Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

История италийских и сицилийских греков не входит, правда, в историю Италии как составная часть: поселившиеся на западе эллинские колонисты постоянно находились в самой тесной связи с своей родиной — они принимали участие в национальных празднествах и пользовались правами эллинов. Тем не менее и при изложении истории Италии необходимо обрисовать разнообразный характер греческих поселений и указать во всяком случае на те самые выдающиеся их особенности, которыми обусловливалось разностороннее влияние греческой колонизации на Италию.

Между всеми греческими колониями самой сосредоточенной в самой себе и самой замкнутой была та, из которой возник Ахейский союз городов; в состав его входили города Сирис, Пандозия, Метаб, или Метапонт, Сибарис со своими выселками Посидонией и Лаосом, Кротон, Каулония, Темеза, Терина и Пиксос. Эти колонисты большею часть принадлежали к тому греческому племени, которое упорно сохраняло и свой своеобразный диалект, находившийся в самом близком родстве с дорийским, и древне-национальную эллинскую письменность вместо вошедшего в общее употребление нового алфавита и которое благодаря своей прочной союзной организации охраняло свою особую национальность и от влияния варваров, и от влияния остальных греков. К этим италийским ахеянам также применимо то, что говорит Полибий об ахейской симмахии, образовавшейся в Пелопоннесе: «Они не только живут в союзном и дружественном общении между собою, но также имеют одинаковые законы, одинаковые весы, меры и монеты и одних и тех же правителей, сенаторов и судей». Этот Ахейский союз городов был своеобразным явлением колонизации. Города не имели гаваней (только у Кротона был сносный рейд) и сами не вели торговли; житель Сибариса мог похвастаться тем, что он прожил всю жизнь, не выходя за пределы мостов внутри построенного на лагунах города, в то время как торговлей вместо него занимались уроженцы Милета и этруски. Однако греки владели там не одной только береговой полосой земли, напротив того, они господствовали от моря до моря «в стране вина и быков» (Οἰνωρία, Ἰταλία), или в «Великой Элладе», а местные земледельцы были обязаны обрабатывать для них землю и платить им оброк в качестве их клиентов или даже крепостных. Сибарис, бывший в свое время самым большим из италийских городов, владычествовал над четырьмя варварскими племенами, владел двадцатью пятью местечками и был в состоянии основать на берегах другого моря Лаос и Посидонию; чрезвычайно плодородные низменности Кратиса и Брадана доставляли сибаритам и метапонтийцам громадную прибыль, и там, вероятно, впервые стали обрабатывать землю для продажи зернового хлеба на вывоз. О высокой степени благосостояния, которой эти государства достигли в неимоверно короткое время, всего яснее свидетельствуют единственные из дошедших до нас художественные произведения этих италийских ахеян — монеты: они отличаются строгой антично-изящной работой и являются вообще древнейшими памятниками искусства и письменности в Италии; их начали чеканить, как это доказано, уже в 174 г. от основания Рима [580 г.]. Эти монеты доказывают, что жившие на западе ахеяне не только принимали участие в развитии искусства ваяния, именно в ту пору достигшего в их отечестве блестящих успехов, но даже превзошли свое отечество в том, что касается техники: вместо отчеканенных только с одной стороны и всегда без всякой надписи толстых кусочков серебра, которые были в то время у потреблении в собственной Греции и у италийских дорян, италийские ахеяне стали чеканить весьма искусно и ловко большие, тонкие и всегда снабженные надписями серебряные монеты при помощи двух однородных клейм, частью выпуклых, частью с углублениями; этот способ чеканки свидетельствовал о благоустройстве цивилизованного государства, так как предохранял от подделки, которая состояла в том, что металлы низшего качества обволакивались тонкими серебряными листочками. Однако это быстрое процветание не принесло никаких плодов. В беззаботном существовании, не требовавшем ни упорной борьбы с туземцами, ни внутренней усиленной работы, греки отучились напрягать свои физические и умственные силы. Ни одно из блестящих имен греческих художников и писателей не прославило италийских ахеян, между тем как в Сицилии было бесчисленное множество таких имен, и даже в Италии халкидский Регион мог назвать Ивика, а дорийский Тарент — Архита; у этого народа постоянно вращался у очага вертел и издавна процветали только кулачные бои. Тиранов там не допускала до владычества ревнивая аристократия, рано забравшая бразды правления в свои руки в отдельных общинах, а в случае надобности находившая надежную поддержку в союзной власти; однако правление лучших людей грозило превратиться в владычество немногих, в особенности когда роды, пользовавшиеся исключительными правами в различных общинах, соединялись между собою и служили поддержкой один другому. Такие тенденции преобладали в названной именем Пифагора лиге «друзей»; она предписывала чтить подобно богам господствующее сословие и обращаться с подчиненным сословием «как с животными». Такой теорией и практикой она вызвала страшную реакцию, окончившуюся уничтожением пифагорейской лиги «друзей» и восстановлением прежних союзных учреждений. Но яростные раздоры партий, восстания рабов целыми массами, общественные недуги всякого рода, применение на практике непрактичной политической философии, короче говоря, все недуги нравственно испорченной цивилизации не переставали свирепствовать в ахейских общинах до тех пор, пока не сокрушили политического могущества этих общин. Поэтому нет ничего удивительного в том, что поселившиеся в Италии ахеяне имели на ее цивилизацию менее благотворное влияние, чем все другие греческие колонии. Этим земледельцам было труднее, чем торговым общинам, распространять их влияние за пределы их владений, а внутри этих владений они закабалили туземцев и заглушили все зародыши национального развития, не проложив взамен того для италиков нового пути посредством их полной эллинизации. Вследствие этого в Сибарисе и в Метапонте, в Кротоне и в Посидонии исчез, и более скоро, и более бесследно, и более бесславно, чем в какой-либо другой стране, тот самый греческий быт, который повсюду сохранял свою живучесть, несмотря ни на какие политические неудачи, а те двуязычные смешанные народы, которые впоследствии образовались из остатков туземных италиков и ахеян и из примеси новейших переселенцев сабельского происхождения, также не достигли настоящего благосостояния. Впрочем, эта катастрофа принадлежит по времени к следующему периоду.

Колонии всех остальных греков были иного рода и имели иное влияние на Италию. Они также не пренебрегали земледелием и приобретением земельной собственности; во всяком случае, с тех пор как греки вошли в силу, они не довольствовались, как довольствовались финикияне, основанием в варварских странах укрепленных факторий. Но все эти города основывались преимущественно с торговой целью и потому в противоположность ахейским находились обыкновенно у лучших гаваней и самых удобных мест для причала. Происхождение, мотивы и время этих поселений были очень неодинаковы; однако все они имели нечто общее одни с другими: так, например, во всех этих городах были в общем употреблении некоторые более новые формы алфавита 53 и дорийское наречие, рано проникнувшее даже в те города, где, как например в Кумах 54 , был всегда в употреблении мягкий ионийский диалект.

Для развития Италии эти колонии имели далеко не одинаковое значение; здесь достаточно будет упомянуть о тех из них, которые имели решительное влияние на судьбу италийских племен, о дорийском Таренте и об ионийских Кумах. Из всех эллинских поселений в Италии на долю тарентинцев выпала самая блестящая роль. Благодаря превосходной гавани — единственной удобной на всем южном берегу — их город сделался складочным местом для южно-италийской торговли и даже отчасти для той, которая велась на Адриатическом море. Два промысла, занесенные туда из малоазиатского Милета — богатая рыбная ловля в заливе и выработка превосходной овечьей шерсти, равно как ее окрашивание соком тарентинской пурпуровой улитки, способной соперничать с тирскою — занимали тысячи рук и прибавляли к внутренней торговле вывозную. Монеты, найденные там в гораздо большем числе, чем где-либо в греческой Италии, и нередко вычеканенные из золота, до сих пор служат красноречивым доказательством обширности и оживленности тарентинской торговли. Свои обширные торговые сношения Тарент, должно быть, завел еще в ту пору, когда он оспаривал у Сибариса первенство среди греческих городов нижней Италии; однако тарентинцам, по-видимому, никогда не удавалось в отличие от других ахейских городов сколько-нибудь значительно расширить свою территорию, закрепить ее за собой.