Кольцо принцессы - Сергей Алексеев

— Я хочу домой, — пробормотал он, ощущая в себе детскость, оставшуюся от сна. — И ничего не хочу знать.

— Хорошо, выдам секрет, — зашептала Агнесса. — Мы поставили «Женитьбу» Островского. И я там играю главную роль! Агафью!

— Все равно не пойду.

— Понимаю, у нас театр… домашний, самодеятельный, как у вас называют, но получился замечательный спектакль! И сегодня — премьера!

— Потому ты… в таком платье?

— Конечно же! Конечно! — она решила, что продавливает его упрямство. — Надела, чтобы обносить, привыкнуть…

— Отдайте мою одежду! — сделав паузу, потребовал Шабанов и потянулся за комбинезоном. — Вот эту! Я другой не хочу!

— Пожалуйста, сударь! — Иван Ильич с готовностью свалил ношу на кровать. — Право же, она идет вам лучше, нежели смокинг или сюртук.

— У вас хороший вкус, доктор! — одобрил он, хватая и натягивая трусы.

— Я бы никогда не осмелилась появиться в свете с мужчиной в столь экзотическом костюме, — Агнесса погрустнела и пригасила свой порыв. — Но сегодня уступаю! Как хочешь, Герман. Если тебе удобно в таких одеждах…

— Не гневайтесь, сударыня! — почувствовав слабину, заговорил доктор, при этом глядя на нее влюбленно. — Ей-Богу, одежду сдали в кастелянную из самых благих соображений! Больной сам уже однажды вышел из анабиоза! И мы чуть не потеряли его!.. А у пациента сложный диагноз. Повышенная агрессивность, навязчивый бред… Кстати, сейчас он ничего не спрашивал о принцессе?

— Если только обо мне! — самоуверенно заявила она. — А если и бредил… то называл мое имя. Он звал меня, доктор?

— Ваше имя? — засуетился Иван Ильич, посматривая на Шабанова с явной неприязнью. — Нет! Он ни разу не называл вашего имени, дорогая Агнесса Тихоновна! Ни-ни! Пациент весьма озабочен некой навязчивой идеей. Да! Он все время искал какую-то принцессу, но не вас! — и тут же добавил с доверительным смешком. — Уверял, что спрятана в котомке! Вот в этой! Принцесса в котомке, смешно, не правда ли, сударыня!

— Герман, — Агнесса заглянула в глаза, выдержала паузу и заговорила внушительно. — У тебя же не было никакой принцессы? Ведь ты же помнишь, она погибла в самолете. Это же правда?

Шабанов не знал, что ей ответить: утверждение обратного снова бы вызвало подозрение, что он бредит. Оставшееся смутное чувство о путешествии в детство еще манило назад, но трезвеющий разум сопротивлялся этим наркотическим грезам. И все-таки он засунул руку в НАЗ, обшарил все уголки: «Принцессы» не было…

Хотелось схватить доктора, тряхнуть и спросить, однако тот что-то почуял, отстранился, услужливо объяснил Агнессе:

— И еще уверял, что принцесса, это вовсе и не принцесса! А какой-то прибор! Да, и весьма дурно пахнущий!

Герман торопливо натягивал на себя одежду, одновременно проверяя карманы: все оказалось на месте — часы, планшет и даже радиостанция «комарик»…

— Оставьте нас, доктор! — повеселела и снова стала легкомысленной Агнесса. — Мне кажется, он совершенно здоров.

— Но сударыня! Я обязан наблюдать больного…

— Идите отсюда вон! — жестко произнесла она, глядя доктору под ноги.

Он не стал дожидаться, когда она поднимет взгляд, сверкнул глазами в сторону Шабанова и вмиг исчез из бокса. А эта странная взрослая девочка-диктатор подняла апельсины с пола и стала играть ими, с ловкостью фокусника катая в ладонях и любуясь ярким мельканием. Потом остановила это кружение и, подойдя к стене как к зеркалу, примерила фрукты к волосам в виде украшений, и Шабанов снова вспомнил Лисю.

— Мы уже встречались с тобой во сне, — вдруг проговорила она. — Помнишь?.. Я приходила в образе распутницы.

— Я все очень хорошо помню.

— Погоди! — Агнесса заговорила срывающимся полушепотом. — Хочу проверить тебя!.. Скажи, где мы встречались? И при каких обстоятельствах? Что я делала? Что делал ты? Ну?.. Говори, говори!

— Я сидел на дереве, — Шабанов, по сути, пересказывал предыдущий сон. — Ты стояла внизу и… звала меня. Потом потрясла дерево и я упал.

— Все было именно так! — восхитилась она. — Но почему — на дереве? Я стояла на земле, а ты летел в небе!

— Не летел — висел, как мешок на черемухе!

— Что ты делал на этой черемухе?

— Ягоду ел…

Агнесса вздохнула с сожалением.

— Это была не я… Очень похоже, но встречался ты не со мной.

— Тогда ты еще была ярко-рыжая, — напомнил Герман. — И звали тебя не Ганя, а Лися. Да и наряды… другие. Помнила?

— Как? Лися?.. Чудное имя… Нет, я никогда не была рыжей, — она встряхнулась от воспоминаний. — Все было так: ты летел в небе, не очень высоко. Сначала я увидела твой самолет и мне захотелось посмотреть, кто там летит. Просто из любопытства… И я посмотрела. Ты тогда что-то ел.

— Как же ты увидела? — спросил он, радуясь, что этот разговор происходит во сне и можно проснуться нормальным, здоровым человеком. — Обычно я обедаю на высоте в полтора километра.

— Я приблизилась к тебе и взглянула…

— На чем? Уж не на белой ли лодке?

— На белой лодке я катаюсь по воде… В общем, приблизилась и увидела, что это ты. Такой смешной и голодный. Ел что-то из банки руками… А потом заметил меня и взлетел очень высоко.

— Я не видел тебя. Видел только шар. Приплюснутый шар, похожий на ярко-желтую тыкву.

— В этом шаре была я! — Агнесса счастливо рассмеялась. — И еще покружилась вокруг, чтобы ты заметил!

— Надо полагать, такой летательный аппарат? — не удержался и съязвил Шабанов, а сам еще раз подумал — хорошо, что сон.

— Что-то вроде твоего махолета, только без чугунного колеса… Ты мне очень понравился! И тогда я решила завести тебя в наши дебри.

— Так это я по твоей воле оказался здесь?

— Ну конечно же! — возликовала она. — Так долго кружила тебя в небе и закружила!.. Потом узнала, ты летел не один, с этой «Принцессой»…

— Хорошо, что это сон, — вслух сказал Герман.

— Это не сон!

— Значит, сон разума…

— А вот и нет! А вот и нет! — запрыгала она от счастья, вызывая его раздражение. — Хочешь, ущипну? Или ущипни себя сам!

— В таком случае, где моя… «Принцесса»? Была вот в этой котомке!.. Где?

— Не отдам! Не отдам! — великовозрастное дитя откровенно дурачилось. — Зачем тебе прибор? Зачем дурно пахнущая «Принцесса», когда есть настоящая? Я ведь тоже нравлюсь тебе, правда? Ну, скажи? Скажи, и будешь самым счастливым на свете!

Она возбуждала лишь тихое возмущение, готовое перерасти в глухую неприязнь и отвращение. Точно так же было с Лисей, когда она стряхнула Шабанова с черемухи и стала катать по земле, словно игрушку.

— Послушай меня, Агнесса, — сдерживаясь, проговорил он. — Если это не сон… Если ты действительно знаешь, где находится «Принцесса»… Помоги вернуть ее.

— Какая принцесса? — прищуривалась она. — Здесь лишь одна принцесса — это я!

— Прибор! Ты понимаешь, что такое прибор?!

— Не совсем, но имею представление… А тебе он очень нужен?

— Я не могу без него вернуться!

Агнесса чуть отступила, провела рукой возле своего лица и будто смахнула дурашливую веселость.

— Вернуться?.. Куда вернуться?

— Домой. Домой, в свою часть. Я военный летчик и живу в военном городке…

— Я знаю, где ты живешь, — проговорила грустно.

— Тем более… Я должен вернуться домой.

— Неужели не хочешь остаться со мной?

Шабанов мысленно выругался, но сказал по-солдафонски тупо и определенно.

— Я служу в армии. Принимал присягу. Клятву такую, понимаешь? И я обязан вернуться!

— Если ты не получишь «Принцессу», все равно вернешься?

— Все равно… Тогда меня посадят в тюрьму.

— В тюрьму?.. А что это — тюрьма?

— Такой дом, куда запирают на замок и лишают свободы.

Она подумала, растерянно покрутила головой, развела руками.

— За какой-то прибор… Лишают свободы? Разве это справедливо? Разве из-за такой безделицы можно посадить человека под замок?

— Я не выполнил своего долга, — с терпеливостью и надеждой объяснил Шабанов, не вдаваясь в подробности, что такое «Принцесса». — Изменил присяге… Ты же понимаешь, кто нарушает клятву, тот преступник.

— Понимаю, — совсем грустно проронила Агнесса. — Нельзя изменять своему слову…

— Вот. Вот!.. Если можешь, помоги найти прибор? Конечно, если все это — не сон и не грезы.

— К сожалению, нет… Хорошо, я принесу твою «Принцессу». Кто нарушит клятву — будет проклят.

Идем!

— Вот это ты сказала правильно!

Наконец-то Шабанов покинул злосчастную больницу, которая казалась ему хуже тюрьмы. На улице дул теплый, весенний ветер, лопались почки, распускались листья, высокое небо отметилось крестиками перелетных птиц и одуряюще пахло жизнью, солнцем, свободой — как в путешествии в детство.

Нет, это была явь! Во сне он не ощущал таких ярких и многообразных запахов, кроме запаха парного молока и горячего хлеба.