Хетты. Разрушители Вавилона - О. Гарни

Черты сходства между хеттским и гомеровским ритуалами таковы: 1) тело сжигают; 2) огонь погребального костра заливают напитками; 3) кости погружают в масло или покрывают жиром («туком»);

4) кости заворачивают в лен и в тонкую ткань;

5) кости помещают в каменную усыпальницу; 6) после погребения устраивают пиршество.

С другой стороны, между двумя этими типами церемоний имеются и отличия: 1) гомеровские воины помещают кости, обернутые туком, в золотой сосуд, а в хеттском ритуале этот элемент отсутствует; 2) в хеттском ритуале кости кладут на стул или скамеечку;

3) хеттский «каменный дом» — это, по всей видимости, самостоятельная постройка, а гомеровские воины только заваливают камнями могилу, вырытую в земле;

4) хеттский ритуал включал в себя магические операции, а гомеровский — игры атлетов.

Можно было бы заключить, что в свете всех этих различий отмеченные общие черты не могут служить достаточным основанием для гипотезы о заимствовании или единой традиции. Ведь после того как тело сжигали, с костями так или иначе приходилось совершать ряд операций подобного рода. Но с другой стороны, маловероятно, чтобы хеттские цари стали использовать обычай кремации, не соприкоснувшись предварительно с народом, уже следовавшим аналогичному обычаю. И возможно, имеет смысл задуматься о том, как и при каких обстоятельствах могла произойти такая встреча.

Известно, что в микенской Греции покойников не сжигали: практику кремации греки приняли позже. Конечно, легко было бы обвинить Гомера в невольном анахронизме, но не следует торопиться с выводами. Согласно археологическим данным, в Трое VI — городе, который, по одной из гипотез, имел в виду Гомер и расцвет которого совпадает по времени с эпохой Хеттской империи, — кремация была общепринятым способом захоронения, и не исключено, что ахейские герои заимствовали эту практику у троянцев как удобный способ погребения покойных на чужой земле. В любом случае сам факт того, что кремация практиковалась в Трое VI, указывает на источник, из которого хетты могли ее заимствовать, и в то же время до некоторой степени обосновывает гомеровское описание этого обряда.

В 1952 году д-р Биттель обнаружил, что еще один выход скальных пород у дороги к Язылыкая служил хеттам местом захоронения покойных на протяжении многих веков. Здесь размещалось 72 захоронения, в 50 из которых содержались кремированные останки в глиняных сосудах разной формы и величины. Таким образом, хетты, по-видимому, практиковали кремацию с древнейших времен, и на то, что кремированные покойники принадлежали при жизни к правящему классу, нет никаких указаний. Таким образом, утверждать и далее, что практика кремации отличала правителей от подданных, нет никаких оснований, и если хеттский погребальный ритуал действительно связан с тем, что описан в гомеровских поэмах, то объяснять это следует не заимствованием, а единством традиции.

Глава VIII

ПАМЯТНИКИ ПИСЬМЕННОСТИ

1. ОФИЦИАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Типичный хеттский государственный документ начинается лаконичной формулой: «Так говорит царь NN, великий царь, царь Хатти, герой, сын ММ, великого царя, царя Хатти, героя» (в титулах встречаются вариации; родословная иногда опускается, а иногда расширяется). За таким вступлением может следовать и царский указ, относящийся к насущным делам, и хроники военных кампаний, и «договор» с описанием условий присяги на верность, наложенной царем Хатти на правителя зависимой страны. С формальной точки зрения все эти типы документов — плоды одного древа, корни которого уходят далеко в глубь веков.

Древнейшей из царских надписей некоторые исследователи признают надпись Анитты, вопрос об аутентичности которой обсуждался выше; однако по своей форме эта надпись необычна. Повествование, занимающее большую часть таблички, якобы скопировано со стелы, установленной в воротах царского города, и завершается проклятием в адрес любого будущего государя или злодея, который посмеет уничтожить или повредить эту стелу. В этом отношении надпись Анитты близка к типу надписей, распространенному в Вавилонии и Ассирии, что свидетельствует в пользу гипотезы, согласно которой первоначальный текст на стеле был написан на аккадском языке. В Анатолии этот тип надписей не встречался вплоть до падения царства со столицей в Хаттусе. Таким образом, данный документ не принадлежит к основному руслу хеттской традиции.

Имеются основания предполагать, что хеттская клинопись вошла в обращение в годы правления Хаттусили I прежде всего для дословной записи заявлений, с которыми царь время от времени выступал перед собранием знати. Выдающийся образец «протоколов» данного типа — так называемое «политическое завещание» Хаттусили. Это запись речи, которую царь произнес по случаю усыновления юного Мурсили и назначения его наследником престола. Царь обращается к народу свободно и естественно, не ограничиваясь рамками жесткой литературной формы. Приведем несколько отрывков, которые наглядно демонстрируют непосредственный и энергичный стиль этого воззвания:

«Великий царь Лабарна{23} обратился к воинам Собрания и сановникам [со словами]: «Смотрите, я заболел. Того молодого Лабарну, которого я объявил перед вами, [сказав: ] «Он сядет на трон», — я, царь, называл его своим сыном, обнимал его, восхвалял его и заботился о нем постоянно. Но он выказал себя таким юнцом, на какого и смотреть не подобает: он не проливал слез, не выказывал жалости, он был холоден и бессердечен. Я, царь, призвал его к своему ложу (и сказал): «Что ж! Пусть никто [в будущем] не воспитывает сына своей сестры как своего приемного сына! Слово царя он не принял к сердцу, а слово своей матери, змеи, он принял к сердцу». <…> Довольно! Он мне не сын больше! Тогда его мать взревела, как вол: «Они разорвали утробу в моем живом теле! Они его уничтожили, а ты его убьешь!» Но разве я, царь, причинил ему какое-то зло? <…> Смотрите, я дал моему сыну Лабарне дом; я дал ему [пахотную землю] в изобилии, [овец] в изобилии я дал ему. Пускай теперь ест и пьет. [Пока будет вести себя хорошо], пусть приходит в город; но если он выступит (?) [как смутьян], <…> то пусть не приходит, а остается [у себя дома].

Смотрите, Мурсили ныне — сын мой. <…> На место льва бог [возведет] другого льва. И в час, когда раздастся призыв к оружию, <…> вы, мои слуги и лучшие граждане, должны будете [прийти на помощь моему сыну]. Когда истечет три года, он выступит в поход. <…> Если вы возьмете его с собой в поход [когда он будет еще ребенком], приведите [его] обратно [невредимым]. <…>

До сих пор ни один [из моей семьи] не подчинялся моей воле; [но ты, мой сын] Мурсили, ты должен повиноваться. Соблюдай слово [своего отца]! Если ты будешь соблюдать слово своего отца, ты будешь [есть хлеб] и пить воду. Когда зрелость [войдет в] тебя, ешь два или три раза в день, и это пойдет тебе во благо! [Когда же] старость войдет в тебя, тогда пей досыта! И тогда можешь забыть слово своего отца.

[Ныне] вы, мои главные слуги, вы [также] должны [соблюдать] мои слова, [слова] царские. Вы ешьте [только] хлеб и пейте воду. [Тогда] Хаттуса будет выситься крепко, и земля моя [будет] в мире. Если же не соблюдете вы царское слово <…> то не останетесь в живых — погибнете.

Мой дед объявил своего сына Лабарну [наследником трона] в Санахуитте, [но после] его слуги и лучшие граждане отвергли (?) его слова и посадили на трон Пападилму. Ныне сколько же лет минуло и [сколько из них] избежали своей участи? Дома тех лучших граждан, где они? Или они не погибли? <…>

А ты, [Мурсили], не мешкай и поддавайся лени. Если ты промедлишь, [это навлечет на тебя] все то же старое несчастье. <…> Что вложено в твое сердце, сын мой, на это всегда и полагайся в своих деяниях!».

В начальных словах этого текста уже присутствует прототип той вводной формулы, которая обычно встречается в позднейших надписях. Интересен также исторический пример (упоминание о заговоре Пападилмы), ссылаясь на который царь предостерегает своих подданных от раздоров. Фрагменты других текстов того периода свидетельствуют, что это был излюбленный риторический прием. Сохранился один документ, целиком состоящий из «нравоучительных анекдотов», наподобие следующих:

«Цити был чашником. Отец царя приказал поднести госпоже Хестайари и Маратти сосуд-хархара вина. Он [т. е. Цити] поднес хорошее вино царю, а им дал другое вино. Первый [т. е. Маратти?] пришел и сказал царю: «Подали другое вино». Когда царь увидел это, он [т. е. Цити?] пришел и сказал, что это так. Тогда его увели и «разделались» с ним, и он умер.

Санта, человек из Хурмы, был дворцовым прислужником в Хассуве. Он служил хурритам и пошел на встречу со своим господином [т., е. царем хурритов]. Царь услышал об этом, и его изувечили».