Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок - Валерий Тихомиров

Гнида созрел на дело. Риск был огромный, но оно того стоило. Несколько опасных минут — и минимум месяц еды и питья! Об этом стоило задуматься. Не какой-нибудь хапок кошелька из пенсионерской сетки в троллейбусе. Стратегический план был намного серьезней! Гнида шел на ларек. Он присмотрел его еще тогда, ночью, когда они с Моченым впервые оказались на Лиговке.

Вор отхлебнул обжигающей жидкости, и во рту сразу приятно загорчило. В животе разлилось тепло, мозг прояснился, ДЕЛО показалось не таким уж безнадежным, несмотря на почти семьдесят лет налетчика-сердечника с одной стороны, и тридцать лет грузчицы-продавщицы — с другой.

Гнида хлебнул еще и начал одеваться. Сердце билось быстро, но ровно. Он надел сапоги. Игнорируя летнее тепло, накинул телогрейку, на случай если спать все же придется в казенной хате. Потом еще раз оглянулся на дом, ставший почти родным. И в это время раздался звонок в дверь.

Сердце рвануло вскачь. Будто позорные менты его просчитали заранее и пришли брать чисто за умысел. Стараясь ступать тихо, Гнида подошел к двери и посмотрел в глазок. На лестнице стоял незнакомый мужик в костюме и галстуке. Он улыбался белоснежными зубами и приветливо махал рукой, будто видел сквозь дверь. Гнида отшатнулся.

— Кто? — хрипло спросил он, надеясь, что его не услышат.

— Я! Открывай! — донеслось с площадки. Человек требовательно постучал по двери кулаком.

— Че надо? — снова спросил Гнида. — Голяк на базе. Я тут в одно рыло чалюсь. Канай в туман, фраер.

— Ты че, Санек? Нюх потерял? Это я, Глеб!

— Какой на… Глеб? — вырвалось у старика, затем он тихо охнул и принялся лихорадочно отпирать замки.

Впустив пахана, старый зэк присел, где стоял. Моченый встал в дверях и широко улыбнулся, раскрыв пасть, как голодная акула. Хотя теперь точнее было бы называть его Глебом. И желательно по отчеству. Тихим почтительным шепотом.

Гнида рассмотрел кореша и попытался упасть. Но поскольку он и так сидел на полу, падать оказалось некуда. Сердце его перестало биться и шмякнулось на желудок, вызвав приступ тошноты. Челюсть коротко лязгнула, прокомпостировав приступ изумления. Короткие, уложенные в идеально ровный пробор каштановые волосы на черепе папы и два шнифта [15] — этобыло уже слишком.

До ужаса натуральный протез в правой глазнице глядел в одну точку, не шевелясь. От этого Гниде стало совсем худо. Остальное можно было бы не перечислять… а надо! Тридцать два керамических зуба на металлических стержнях, вживленных прямо в челюсти, могли бы разгрызть проволоку, не то что хрящи пресловутой говядины. Светлый льняной костюм сидел как на манекенщике модельного агентства. Хотя в облике Моченого от педераста ничего не было. Если бы не легкая хромота и поскрипывание нового протеза, никто не смог бы догадаться, что реально ноги просто нет.

— Куда намылился? — спросил Моченый. Он поставил на пол две огромные сумки и сел рядом с другом.

— На дело. Жрать нечего. Пойдешь прицепом? Или теперь в падлу? — Гнида с вызовом посмотрел на пахана.

— Не баклань [16], кореш. Сейчас растолкую, что куда.

— И как бабки скрысятничал? — Гнида встал, готовясь ответить за базар.

— Обидеть хочешь? — спокойно произнес Моченый и подвинул ногой одну из сумок: — Твоя доля.

Молния поползла по сумке с противным скрипом. Сверху лежал конверт. Тот самый, в котором раньше были деньги.

— Можешь не ерзать. Все в пополаме. Секи, в сидоре — шмотье и шкары. На любую погоду. Можно даже в Саху сгулять без этапа. По памятным местам! — хохотнул Моченый и хлопнул друга по плечу: — Поедем?

Гнида умоляюще посмотрел на него.

— Да шучу я. Так ты на дело мылишься? Небось на ларек зарядился? А, Санек? — Он толкнул ногой вторую сумку. — Забей. Там все — просрочка. Залежалый товар. Хана сроку годности. Как у нас с тобой. Вот реальная жратва! У тебя чифира нет? Покалякать надо!

На Гниду обрушилось простое человеческое счастье. Пахан попросил чифира! Моченый вернулся к жизни! Правда, из-за этого Гнида чуть было не двинул коней, но это уже труха. Главное, что каждой шестерке положен пахан, а каждому вору — кореш! И у Гниды он снова появился!

Они сидели на кухне и отхлебывали обжигающий чифир из алюминиевых кружек, которые Гнида случайно обнаружил в прикроватной тумбочке «камеры». Еда на столе поражала воображение не столько содержанием, сколько упаковкой.

— У нас че? Рыбу перестали ловить? — удивленно вскинул брови Гнида и подкинул в руке ломтики семги, запечатанные в яркую вакуумную упаковку. — Ни одного русского слова! Это и хавать стремно! Ведь отравят! Бля буду, отравят!

— А мы им за это атомную бомбу — херак! — Моченый сильно стукнул кулаком по столу. — И они это знают. Так что жри! Не отравят. В магазине, где я брал, меня уже шугаются.

Гнида с уважением посмотрел на пахана. Стоило ему буквально на неделю выйти из квартиры, а его уже где-то боялись. Моченый явно начал просекать новую жизнь.

Еду, которую и хавкой-то было не назвать, растолкали по полкам в помытый холодильник. Морепродукты под чифир пошли не очень. Крабов, икру и импортную семгу запихали туда, где должны были быть яйца. Дальше праздник пошел под конфетку. Забирало быстро.

— А я тебе так скажу, Санек. Сейчас у них, — Моченый махнул рукой в сторону входной двери, — все можно. Только бабки максай. Обуют, конечно, как лохов. Слово скажешь — крышу подгонят. Платить не будешь — душу вынут. На хату разведут. А заплатишь — ты здоров и в полном шоколаде. Приколись, Санек. У них, — он снова махнул в сторону двери, — за бабки даже болт новый пришить могут!

Гнида слушал пахана и хлопал глазами. Моченый разговаривал на непонятном ему, каком-то птичьем языке. Общий смысл, конечно, разобрать было можно. Но предчувствие, что ему тоже придется учить эту новую феню, противно грызло язык.

— У них врачи — днем за зарплату корячатся, а вечером там же — платная клиника! Прикинь! То же самое, только почему-то за бабки. Кругом муть и беспредел. Понял? Я там на одном отделении с реальными пацанами парился. Покорешились. Так они меня поднатаскали, что к чему. Нам «телок» для дела пригодится. «Корову» по уму на бабки разведем.

— Так че, хавать его не будем? — с надеждой спросил захмелевший Гнида.

— Будем, — твердо ответил пахан. — Но «корове» об этом не скажем. И бабки получим, и «телка» сожрем. Так-то вот, Санек.

— Слушай, папа! — Гнида неуверенно поднялся на ноги и посмотрел прямо в лицо Моченому. — Я спросить тебя хочу. Ты только не кипешись.

— Валяй.

— Ты себя в зеркале видел?

— И не один раз.

— В кайф?

— Не понравилось бы — переделали.

— Так ведь не по понятиям это. А? Ведь срисует кто из корешей — смеяться будут.

В кухне повисла неприятная тишина. Было слышно, как к лампочке подлетела муха, села, обожгла ноги и заорала что-то матом на лету.

— Я тебе так скажу, Саня. Пусть уж лучше кореша надо мной смеются, чем по мне плачут.

Он помолчал, как после речи над могилой, и добавил:

— Ты думаешь, мне эту робу носить приятно? Она ни хрена не весит. Целый день как в пижаме хожу. А надо! Для дела надо! И ты завтра, как мудак, оденешься и будешь ходить. Потому что работа тонкая. Бабки реальные. Мы за богатым прикидом — как за каменной стеной. Там, на улице, теперь, кроме бабок, никто ничего не видит. Ты при бабосах — тебе все можно. Понял? Менты очкуют, братва уважает; шпана не связывается, лохи шугаются. Ты при бабках — ты король. Такая жизнь нынче, Санек.

Глава 19

…ЗАВЯЛИ ПОМИДОРЫ

Ночь выдалась беспокойной. Откуда ни возьмись на Альберта Степановича напали эротические сновидения. Алик проснулся возбужденным. Впрочем, он всегда таким просыпался. Правда, на этот раз причина имела определенную форму, большой размер и помещалась в короткое, но емкое слово из четырех букв — «ЛЮДА». Вставать он не торопился, наслаждаясь каждой минутой этого удивительного дня. Дня, к которому Алик с мамой шли почти сорок лет. Сегодня все случится! Сегодня он признается ЕЙ, и она не сможет отказать. Она, ранимая и тонкая, раскроет его душу сильными руками, как любимую книгу, и сразу все поймет!

Доктор Ватсон, свернувшийся теплым серым комочком на соседней подушке, переживаний друга не разделял. В ушастую прожорливую голову они не влезали. Только пища. Зато много.

— Доброе утро, сэр. — Альберт Степанович поднял над собой хомяка, держа за шиворот двумя пальцами. — Сегодня я тебя с ней познакомлю.

Хомяк продолжал спать. Лапки безжизненно болтались, из уголка рта текла слюнка. Его мало трогали любовные страдания странного человека в очках. Ему было тепло и спокойно.

— Мама! Я проснулся! — Алик вылез из-под одеяла и бережно перенес Ватсона в тряпочный домик, стоящий на полу возле двери. — Что у нас на завтрак?