Туннель - Бернгард Келлерман

И эти толпы оставшихся отправлялись по шпалам и щебню в четырехсоткилометровый путь. Чем дальше они продвигались, тем более грозно звучали возгласы: «Мак, твои дни сочтены!»

Но за ними, далеко позади, шли еще толпы, другие, еще и еще…

Начался страшный бег по туннелю, бег ради спасения жизни, которым впоследствии полны были газеты.

Чем дальше бежали толпы, тем яростнее и бешенее они, становились. По дороге они разрушали все склады и машины. Их ярость и страх не уменьшились даже тогда, когда они достигли места, где еще горел электрический свет. И когда появился первый спасательный поезд, который должен был всех увезти, они боролись друг с другом за места с ножами и револьверами в руках, хотя находились уже вне всякой опасности.

Когда глубоко в туннеле произошла катастрофа, в Мак-Сити была еще ночь. Было пасмурно. Тяжелые, плотные тучи на небе тускло багровели в зареве светлых ночных испарений самого бессонного города этой бессонной эпохи.

Мак-Сити лихорадил и шумел, как днем. Земля до самого горизонта была покрыта непрестанно двигавшимися раскаленными потоками лавы, от которых подымались искры, вспышки огня и клубы пара. Мириады огоньков сновали туда и сюда, как инфузории в микроскопе. Стеклянные крыши машинных залов на уступах выемки трассы сверкали, как зеленый лед в лунную зимнюю ночь. Резко звучали свистки и звонки, кругом гремело железо и сотрясалась земля.

Поезда мчались вверх и вниз, как обычно. Огромные машины — динамо, насосы, вентиляторы — наполняли шумом сверкавшие чистотой помещения.

Было прохладно, и рабочие, возвращавшиеся из туннельного пекла, зябко прижимались друг к другу. Как только поезд останавливался, они, стуча зубами, бежали в буфет выпить кофе или грога. Затем с веселым гамом вскакивали в трамвай, который развозил их по рабочим казармам и домам.

В самом начале пятого часа уже распространился слух о том, что в туннеле случилось несчастье. В четверть пятого разбудили Гарримана, и он, заспанный, едва волоча ноги от усталости, пришел в главную контору.

Гарриман был энергичный и решительный человек, закаленный на полях индустриальных битв. Но как раз сегодня он был в самом жалком состоянии. Он всю ночь проплакал. Вечером ему была доставлена телеграмма, сообщавшая, что его сын, единственная радость, оставшаяся у него в жизни, скончался в Китае от лихорадки. Горе его было безмерно велико, и в конце концов он принял двойную дозу снотворного порошка, чтобы заснуть. Он и теперь еще спал, когда звонил по телефону в туннель, чтобы узнать о подробностях катастрофы. Никто ничего не знал. Гарриман апатично и безучастно сидел в кресле и спал с открытыми глазами. В то же время осветились сотни рабочих домов в поселках. Послышались голоса и шепот на улицах, тот испуганный шепот, который почему-то доходит до слуха даже крепко спящих людей. Стали сбегаться женщины. Из южных и северных поселков, приближаясь к сверкающим стеклянным крышам над выемкой, темными массами двигались к главной конторе группы женщин и мужчин.

Они собирались перед унылым высоким зданием. И, когда образовалась большая толпа, послышались возгласы:

— Гарримана! Мы хотим знать, что случилось!

Вышел клерк с вызывающе равнодушной физиономией:

— Мы сами не знаем ничего определенного.

— Долой клерка! Не желаем разговаривать с клерками! Нам нужен Гарриман! Гарриман!!!

Толпа росла. Со всех сторон стекались темные фигуры, Присоединявшиеся к толпе перед зданием конторы.

Наконец Гарриман вышел сам, бледный, старый, усталый и заспанный, и сотни голосов на разных языках, с различными интонациями бросили ему один и тот же вопрос:

— Что случилось?

Гарриман сделал знак, что хочет говорить, и водворилась тишина.

— В южной штольне у бурильной машины произошел взрыв. Больше нам ничего не известно.

Гарриман едва говорил. Язык прилипал у него к гортани.

Дикий рев был ответом на его слова:

— Лжец! Мошенник! Ты скрываешь от нас правду!

Гарриману кровь бросилась в лицо, глаза выпучились от гнева, он сделал над собой усилие, хотел заговорить, но голова отказывалась работать. Он ушел и хлопнул за собой дверью.

В воздухе пронесся камень и разбил оконное стекло в первом этаже. Видно было, как один из служащих испуганно обратился в бегство.

— Гарриман! Гарриман!

Гарриман снова показался в дверях. Он умылся холодной водой, и бодрость начала возвращаться к нему. Его лицо под шапкой седых волос побагровело.

— Что за безобразие бить стекла! — громко крикнул он. — Мы знаем только то, что я вам сказал. Будьте благоразумны!

Из толпы закричали, перебивая друг друга:

— Мы хотим знать, сколько убитых! Кто убит? Имена!

— Вы — стадо дураков! Бабы! — гневно закричал Гарриман. — Откуда я могу сейчас это знать?

Гарриман медленно повернулся и опять ушел, бормоча ругательства.

— Гарриман! Гарриман!

Женщины протискивались вперед.

Вдруг посыпался град камней. Народ, обычно беспрекословно подчиняющийся установлениям юстиции, в подобные моменты создает свои законы, вытекающие из врожденного правосознания, и тут же применяет их.

Взбешенный Гарриман снова вышел, но не промолвил ни слова.

— Покажи нам телеграмму!

Гарриман помолчал.

— Телеграмму? У меня нет телеграммы. Я получил сообщение по телефону.

— Давай его сюда!

Гарриман и глазом не моргнул.

— Хорошо, вы его получите.

Через минуту он вернулся с листком из телефонного блокнота в руке и громко прочел написанное. Далеко разносились слова, на которых он делал ударение: «Бурильная машина… южная штольня… взрыв во время подрывных работ… от двадцати до тридцати раненых и убитых. Хобби».

Гарриман передал листок стоявшему поблизости и вернулся в дом.

В один миг листок был изорван в клочья, — так много людей хотело прочесть его. Толпа на некоторое время успокоилась. От двадцати до тридцати убитых — это, конечно, ужасно, но это не такая уж большая катастрофа. Не нужно отчаиваться. Разве непременно он должен был оказаться около бурильной машины? Больше всего успокаивало их то, что телефонное извещение исходило от Хобби.

И все-таки женщины не расходились. Странно! Их снова охватило прежнее волнение, глаза сверкали, сердца учащенно бились. Тяжесть легла на их души. В толпе обменивались робкими взглядами.

— А что, если Гарриман лгал?

Женщины устремились к станции прибытия поездов и ждали, дрожа от холода, кутаясь в платки и одеяла. Со станции видна была линия железной дороги до самого устья туннеля. Мокрые рельсы блестели в свете дуговых фонарей, сливаясь вдали в тонкую нить. Внизу зияли две серые дыры. В одной из них показался свет, вспыхнул ярче, затем появилось огненное пятно, и внезапно, сверкая глазом циклопа, на линию вынырнул поезд.

Поезда ходили еще вполне регулярно. Через равные промежутки времени спускались поезда с материалами, и по обыкновению без расписания вылетали вверх поезда с камнями, то один, то три, то пять, то десять подряд, как это происходило изо дня в день вот уже шесть лет. Это была картина, которую все они наблюдали тысячу раз. И все же они с растущим напряжением встречали подымавшиеся поезда.

Если в поездах приезжали сменившиеся рабочие, толпа обступала прибывших и забрасывала их вопросами. Но те ничего не знали, так как выехали еще до катастрофы.

Непонятно, как через каких-нибудь десять минут после катастрофы мог распространиться слух о ней. Неосторожное слово инженера, невольный возглас у телефона, — этого было достаточно. Но теперь ничего не было слышно. Ничего! Известия тщательно скрывались.

До шести часов новые партии рабочих и товарные поезда, как обычно, уходили в туннель. (По особому распоряжению поезда шли только до пятидесятого километра!)

В шесть часов очередной смене сообщили, что сошел с рельсов поезд с материалами и надо расчистить путь. Рабочие должны быть наготове. Опытные проходчики качали головами и обменивались многозначительными взглядами: «Должно быть, там совсем неладно! О господи!»

Женщинам приказано было очистить станцию. Но они не подчинились. Повинуясь какому-то инстинкту, они стояли как вкопанные на рельсах и смотрели вдоль выемки вниз. Толпа все разрасталась. Дети, молодые парни, рабочие, любопытные.

А туннель выплевывал камень — без конца, без передышки.

Вдруг толпа заметила, что поезда с материалами стали отправляться реже. Сейчас же беспорядочно загудели голоса. Потом отправка поездов в туннель прекратилась совсем, и толпу охватило еще большее беспокойство. Никто не верил басне о том, что сошедший с рельсов поезд загородил путь. Все знали, что такие случаи бывали ежедневно и что движение поездов от этого не прерывалось.

И вот совсем рассвело.