Игра кавалеров (Иллюстрации П. Парамонова) - Дороти Даннет

О'Лайам-Роу рассказал все, что знал, все, что бессонная ночь, полная мучительных раздумий, сделала для него очевидным. Лаймонд использовал его, а затем отделался самым высокомерным образом, когда необходимость в нем отпала, угостив пинком на прощанье. Все было взвешено, выверено и использовано, даже его дружба с Уной О'Дуайер.

О'Лайам-Роу без колебаний назвал ее имя. То, что пришлось поведать эту историю человеку безразличному, копаться в интимных подробностях, когда время уже поджимало и следовало переходить к великим, по-настоящему значимым истинам, было самым трудным, а может, и единственно трудным из всего, что предпринимал за всю свою жизнь. Слушая, Стюарт ощутил внутри себя, как в старые трудные времена, пламя горечи и насмешки, злоречия и ревности. Он сказал:

— Ты голову потерял от этой холодной бесстрастной киски, не так ли? О Боже… — И, снова почувствовав прикосновение сильных рук, удерживающих его на крышах Блуа, в ту славную, полную жизни ночь, добавил: — Мы оба с тобой сваляли дурака. Она — шлюха О'Коннора… Она пыталась убить тебя. Ты знаешь это?

Стараясь владеть своим обритым, гладким, как у ребенка лицом, О'Лайам-Роу. ответил:

— Она пыталась убить соперника О'Коннора.

— Тебе следовало бы высечь ее, — заявил Робин Стюарт с легким пренебрежением. — А потом захватить и женщину, и место О'Коннора, У тебя есть люди, земли, имя. Ты ничем не хуже Кормака О'Коннора и также можешь управлять Ирландией.

Сейчас, стоя на последнем пороге, он с легкостью давал советы и все проблемы казались разрешимыми.

— Но у меня нет желания управлять Ирландией, — заявил О'Лайам-Роу с поразительной, неистовой искренностью. — Теперь я только хочу сбросить дьявола, что оседлал меня.

Бесцветное лицо голодающего чуть дернулось, веки поднялись, адамово яблоко судорожно задвигалось, и сухие губы приоткрылись.

— Он и из тебя сосет кровь, этот ублюдок? Что ты хочешь услышать от меня? Прекрасный вышел бы из меня учитель, если бы я знал, как управиться с Кроуфордом из Лаймонда. Но пустой мешок не будет стоять, парень. А я опустошен, вычищен, высушен и выброшен. Знаешь, как это случилось? Очень просто. Доверишься еще одному такому, как Кроуфорд, или парочке таких и кончишь так, как я.

— С Хариссоном ты расправился, — заметил О'Лайам-Роу.

Глаза Стюарта с горечью смотрели из темных впадин.

— Потому что от меня этого ожидали. Они стояли в стороне, люди Уорвика, и не вмешивались. Хариссон и его свидетельства не должны больше беспокоить его милость. Думаешь, у меня не было достаточно времени, чтобы понять это?

— Но ты свел счеты? — возразил О'Лайам-Роу. — Если ты до сих пор не расквитался с другими, твоими обидчиками, можешь пенять на себя.

— Это было бы великолепно, не правда ли, если все было бы так просто, — медленно произнес больной. — А у меня, видишь ли, никогда ничего не складывается просто. И если я надумаю послать кого-то ко всем чертям, всегда найдется другой, который присвоит себе всю выгоду. Боже, лиши его… Моим проклятьем Фрэнсису Кроуфорду станет мое молчание.

Ничто не отразилось в голубых глазах О'Лайам-Роу. Он сказал:

— Мне очень жаль. Я как раз пришел умолять тебя пустить в ход свой язык. Мне казалось, что, когда мы с тобой вернемся во Францию, там найдется немало людей, которых потрясет неожиданная новость: изящный герольд Кроуфорд и парень, который дурачил весь французский двор под именем одного и того же лица — Тади Боя Баллаха.

Где-то в глубине угасшего духа, казалось, что-то загорелось.

— Разоблачить его?

— Почему бы и нет? Он будет ждать тебя во Франции. И это даст повод нашему баловню удачи поразмыслить о чем-то еще, кроме скрытых слабостей своих собратьев.

Мешок костей, некогда прозывавшийся Робином Стюартом, лучником шотландской гвардии христианнейшего монарха Франции, с огромным усилием приподнялся на стуле.

— Кто поверит мне? Разве если ты… Ты поддержишь меня? — спросил он.

— Всей душой, — ответил О'Лайам-Роу. -При условии, если ты выдашь человека, которому служил.

Последовала длинная пауза.

— Какого человека? — наконец медленно спросил лучник.

— Отец небесный, откуда мне знать? — воскликнул О'Лайам-Роу. — Однако каждому ясно, что такой человек существует и, осмелюсь предположить, очень скоро окажет тебе медвежью услугу, если ты его не опередишь. Я решил позаботиться о девочке, но она будет в безопасности, пока кто-то из вашей предприимчивой шайки продолжает действовать. Я не спрашиваю у тебя его имя. Но разоблачи его, расскажи все, что знаешь о нем, когда будешь во Франции, и я поддержу все твои обвинения против Тади Боя Баллаха.

Еще не закончив своей тщательно продуманной речи, он понял, что победил.

— …Иисусе Христе, — сказал Стюарт. — Иисусе Христе… — Его запавшие глаза лучились, иссохшая грудь вздымалась: казалось, за пределами каменных стен он увидел нечто, способное преобразить длинное, изрезанное морщинами, изможденное от голода лицо, наполнить огнем потускневший взгляд. — Я их обоих смогу обыграть. Сначала одного, затем другого. Иисусе Христе, я еще поквитаюсь с обоими.

Ввалившиеся глаза устремились к окну, озаренному яркими, живыми лучами: сквозь него проникали в комнату запахи пыли, зелени, лошадей — большая, полная народа крепость жила своей хлопотливой жизнью. Затем Стюарт повернулся, и его прояснившийся взгляд остановился на бледном спокойном лице О'Лайам-Роу.

— Вот это да, — сказал лучник и с изумлением уставился на принца. — Что случилось с твоими усами? Парень, парень, да ты похож на овцу, только что вышедшую из стригальни!

Вернувшись на постоялый двор, где заказал отдельную комнату на неопределенный срок, О'Лайам-Роу ч написал короткое послание Фрэнсису Кроуфорду в Дарем-Хаус. Там значилось:

«Он поедет во Францию и согласился свидетельствовать против своего хозяина, но пока не хочет называть имен. Его единственное условие состоит в том, что ты не должен ехать с ним, но мы с тобой оба должны находиться под рукой, а может, даже и рядом, когда ему настанет время ответить на предъявленные обвинения перед французским королем. Это я пообещал. Твое дело все устроить. Меня можно найти по указанному адресу, когда придет время отъезда».

Затем он принялся ждать. В конце концов приглашение пришло, но лишь через три недели, в течение которых Стюарт с помощью тюремщиков постепенно восстанавливал свое здоровье, а французский посол и Лаймонд ожидали инструкций из Франции. Седьмого мая они пришли. Среди выражений глубокого удовлетворения и восхищения неколебимой английской честностью, столь убедительно проявленной, крылось недвусмысленное требование короля Генриха немедленно доставить Стюарта вместе с подписанным и заверенным признанием. Через канал за счет англичан.