Игра кавалеров (Иллюстрации П. Парамонова) - Дороти Даннет

— От Робина Стюарта мне было мало радости, как, впрочем, и ему от тебя, но мне не хватит мужества наблюдать, как он завертится холодный, словно рыба, захлебываясь в мощном, величественном потоке, что зовется долгом Фрэнсиса Кроуфорда. Я пойду в Тауэр. Деньги на столе, — стараясь уязвить побольнее, чуть ли не единственный раз в своей жизни, сказал О'Лайам-Роу, — твое содержание за этот вечер — большего я не могу предложить.

Глава 7

ЛОНДОН: ДАР ГОЛОДАЮЩЕМУ

Тот, кто не приносит дар голодающему, самый недобрый из всех; тому, кто пренебрегает этим, не заплатят ни люди, ни Бог.

Такой человек утратил свое достояние, не обладает ничем зримым и незримым, и все его богатство — только мякина. Ему не дано право на совет ни в болезни, ни в здравии, и ему нечего будет есть до тех пор, пока он не украдет или не продаст тем или иным образом свою честь. Его луга опустеют, и он будет голодать, пока кто-нибудь не подаст ему Христа ради. Его свобода будет тоже ничтожна, как и цена его когда-то доброго имени.

Стюарта поместили в одну из высоких башен, в комнату с толстыми каменными стенами, с окном и камином, так как он был лучником королевской гвардии, политическим узником и гражданином дружественной державы.

О'Лайам-Роу, поднимающемуся по выщербленным ступеням вместе с лейтенантом Маркхэмом, казалось, что от места этого веет не безнадежностью, а скорее поверженным тщеславием: алый дамасский порошок, которым присыпана грязь. Маркхэм что-то бормотал насчет условий заключения.

— Он склонен к самоубийству. На что надеются, чего ждут от меня? Что ж, мне поместить его в будуар? Мне и так пришлось поселить одного из моих лучших стражников в его комнате, не давая тому ни отдыха, ни срока. — Так как О'Лайам-Роу продолжал хранить молчание, лейтенант с раздражением бросил: — Надеюсь, вы по крайней мере преуспеете больше, чем тот человек, которого прислали в прошлый раз. Когда мы вошли в камеру, узник уже вскрыл себе вены. Кровь была повсюду. Тому парню пришлось уйти, даже не взглянув на него, а мы сами разбирались во всей этой кутерьме.

Лаймонд не рассказал о случившемся. Привычная беспечность покинула его, и О'Лайам-Роу погрузился в тяжелое раздумье о том, как сможет он избавить узника от самовлюбленной тени Фрэнсиса Кроуфорда, когда именно разочарование в нем и стало причиной отчаяния Стюарта. Но вот Маркхэм остановился перед дверью и вставил ключ в замок.

Стюарт, как во сне, услышал голоса: так ребенок, лежащий в колыбели, улавливает гомон и смех старших детей, играющих на улице. Он узнал голос О'Лайам-Роу, но был слишком слаб. Уже три дня он отказывался от пищи, а в пятницу потерял чуть ли не половину своей крови. У него теперь не было сил на такую же вспышку ярости, какая охватила его, когда он услышал за своей дверью мягкий, певучий голос Тади Боя Баллаха. От ирландского акцента не оставалось и следа, но он все равно узнал бы этот голос, хоть на краю земли.

После того как он убил Хариссона, ему иногда казалось, что маленький предатель солгал. И Баллах-Лаймонд, безусловно, мертв. Но тот не умер. Потом, когда ему перевязали запястья, а в комнате обосновался хмурый стражник, Стюарт улегся на подоконник и стал смотреть вниз, наблюдая за тем, как они уходят.

Суетящийся Маркхэм вышел первым, затем показалась незнакомая светловолосая голова, отливающая серебром. Оба удалились под деревья. Маркхэм и его стройный спутник — последний, как заметил Робин, с тросточкой в руке. Хромающий человек неожиданно обернулся, и в почти бескровном неожиданно лице, под широким бледным небом, он увидел призрак Тади Боя Баллаха. На минуту ему показалось, что пронзительный взгляд устремлен прямо в его глаза. Но вскоре светловолосый человек, которого Стюарт думал, что отравил, повернулся и твердой походкой отправился восвояси.

Теперь он прислал О'Лайам-Роу, может, чтобы тайно позлорадствовать, а скорее — убедить признаться в том, что он должен был скрыть: Уорвик пообещал ему жизнь именно в обмен на молчание, а возможно, О'Лайам-Роу попытается принудить его жить до тех пор, пока он не понесет достойной кары во Франции. Предложение Уорвика утаить его признание для Стюарта ничего не значило: в любом случае он собирался умереть. Но ему не хотелось делать никаких одолжений О'Лайам-Роу.

Итак, принц Барроу, входя в маленькую, обжитую комнату с тяжелым столом, табуретами, сундуками, походной кроватью, установленной в углу, зарешеченным окном, залитым солнечным светом, явственно ощутил почти непреодолимый барьер неприязни Робина Стюарта еще до того, как дверь наглухо закрылась и они остались наедине. Но принц заговорил уверенно, только его гласные звучали мягче, чем обычно.

— Мне необходима твоя помощь, — начал О'Лайам-Роу, — чтобы содрать шкуру с безжалостного дьявола по имени Фрэнсис Кроуфорд и выворотить ее наизнанку, пока не сыщется хоть одно живое место на нем, куда можно поставить пробу.

Это конечно же был какой-нибудь трюк. Откинувшись на спинку стула с запавшими глазами, с темными, влажными складками морщин, что пролегли на его сокрушенном лице, Стюарт не произносил ни звука, в то время как ирландские слова жужжали в его ушах, словно пчелы, хлопотавшие у улья.

Долгое время он вообще не слушал. Голос скользил как отблески волн на прибитых к берегу обломках, не проницая кромешной тьмы. В ушах грохотал бесконечный камнепад неудач и поражений. Всю свою жизнь Робин Стюарт страдал от того, что именно он вынужден усердно трудиться ради поддержания своей жизни — и ни счастливый случай, ни благоприятный поворот судьбы ни разу не помог ему сгладить путь.

Трижды в дебрях своего незаслуженного одиночества он находил человека, способного пробить брешь в радужный мир успешно завершаемых предприятий и легко завязываемых дружб, и трижды был покинут и предан. И теперь он окончательно понял, что причины всего происшедшего кроются не в его недостатках, а в том, что почитал он своими достоинствами — во всем складе его характера. А был он старательным дураком, со способностями ниже средних, которого заставили поверить, будто бы усердный труд поможет добиться цели.

Поможет, если ты — человек заурядного, приветливого нрава, чьи способности можно развить. А его способности застыли на одном уровне: жалкие, неподвижные, тугие — и ничто в нем никогда не изменится, пока он жив. И ему наплевать на жизнь. Затем он обнаружил, что теплый, терпеливый голос О'Лайам-Роу продолжает звучать, что принц Барроу рассказывает медленно, недвусмысленно и без прикрас историю миссии Лаймонда во Франции. И пока он говорил, Робину Стюарту внезапно пришло в голову, что это его товарищ по несчастью.