Двенадцать несогласных - Валерий Панюшкин

– Нет, я не подпишу.

И направилась к выходу. Это ее «нет» означало потерю покровительницы и отчисление из лицея «Гаудеамус». «Нет» означало, что ради простуженной одноклассницы Люды Наташа упустила свой единственный шанс. Девочка подошла к двери, распахнула дверь и шагнула вон из класса, как святой Симеон – в глухонемые объятия смерти. Но если у святого Симеона за спиной гулюкал Младенец, то у Наташи за спиной был грохот отодвигаемых стульев, ропот и топот ног. Весь класс выходил за ней следом. И даже не оглядываясь, Наташа поняла, как это, как это бывает, когда тебя поддерживают люди, когда люди, черт их возьми, идут за тобой. И никто не отчислил ее из лицея «Гаудеамус». И в одиннадцатом классе, увлекшись против ожиданий не математикой, не физикой, а социологией, Наташа написала научную работу про возможности скрытого психологического влияния на молодежь, и директор лицея с гордостью послал эту Наташину работу на конкурс ученических научных работ в Москву.

Трик-трак! Дверь в камеру для депортированных открылась. Давешний офицер ввел бессловесного и испуганного таджика. Таджик присел на краешек лавки, а офицер вышел и снова запер дверь.

– Здравствуйте, – улыбнулась Наташа. – Вас тоже депортировали?

Таджик не отвечал. Он, кажется, не знал по-русски или взял себе за правило никогда ничего не говорить в этой чужой стране, а просто беспрекословно подчиняться. Он был тщедушный человек в разодранной одежде. Его, кажется, избили, прежде чем депортировать. И он все равно молчал. «Может быть, – подумала Наташа, – и мне надо было взять себе за правило всегда молчать? Может быть, надо было молчать с того самого дня, как я приехала в Москву?»

Она приехала в Москву на конкурс ученических работ, когда ей было семнадцать. Она даже получила какой-то приз на этом конкурсе. Но дело не в этом. Москва была первый большой город, который Наташа увидела в жизни. Разноцветные огни, разноцветные люди, большой и сверкающий мир, про который раньше Наташа только мечтала, что увидит его хоть одним глазком. Она ходила в музеи, посетители которых сплошь казались ей умными. Она ходила в театры один другого лучше. Она не заходила в дорогие магазины на улицах, но покупатели дорогих магазинов казались ей невероятно красивыми.

Конкурс происходил в университете. Наташа зашла на университетскую территорию, огромные учебные корпуса обступили ее, обхватили ее, как каменные ладони. И она подумала, что больше всего на свете хочет учиться здесь. И летом того же года она вернулась в Москву – поступать на социологический факультет.

В Молдавии, когда дети едут поступать в университет, принято, чтобы вместе с детьми ехали и родители. Они едут на целый месяц и с огромным скарбом. Они живут у московских родственников. Они везут с собой продукты: круглые перцы гогошары целыми банками, серую и заранее плачущую брынзу, неисправимо кислое вино. Через месяц, когда ребенок в университет не поступает по причине плохой подготовки и отсутствия денег на взятки, они возвращаются домой и целый год рассказывают, как ездили в Москву, как там все бегут и толкаются и как их задерживала милиция за отсутствие московской регистрации.

Наташа же настояла на том, чтобы поехать одной. Поездка с мамой стоила бы вдвое дороже, и Наташа знала, что даже на один ее билет до Москвы и обратно денег маме пришлось у кого-то занять. Накануне отъезда мама посмотрела по российскому телевидению программу «Человек и закон» про взятки в вузах, в этой программе сказали, что взятка за поступление на социологический факультет МГУ – это двадцать пять тысяч долларов. Больше, чем стоила их кишиневская квартира.

– Не езди никуда, – сказала мама. – Это бесполезно.

Но Наташа все равно поехала. Из всех абитуриентов отлично сдали экзамен по математике только четверо, и Наташа была среди них. Из всех студентов, поступивших на бесплатное обучение, только четверть поступила без взяток, и Наташа была среди них. Сбылась великая мечта. И тем страннее, что не прошло и пяти лет, как Наташа рассорилась с научным руководителем, подняла студенческое восстание против декана и устроила сидячий пикет в приемной ректора.

Она писала курсовые работы и диплом на кафедре политологии. Ее научный руководитель возглавлял предвыборный штаб одного из лидеров партии «Единая Россия», баллотировавшегося в Московскую городскую думу. Однажды он велел всем своим студентам прийти туда в штаб на практику: отвечать по телефону, бегать по мелким поручениям. И все пришли, а Наташа не пришла. На следующий день при всех студентах группы профессор швырнул Наташину курсовую работу так, что листки разлетелись по аудитории. И он кричал, что Наташа никогда не получит более серьезной работы, чем подносить начальнику кофе. И он потребовал, чтобы после семинара Наташа зашла к нему в кабинет.

Она зашла.

– Почему ты не была на практике? – спросил профессор.

– Это противоречит моим убеждениям, – отчеканила Наташа. – Я пальцем не пошевелю, чтобы «Единая Россия» опять пришла к власти. Если нужна практика в предвыборном штабе, то я работаю в предвыборном штабе у Ильи Яшина из партии «Яблоко» и еще в предвыборном штабе у Виктора Шендеровича, который баллотируется в Госдуму. Я принесу вам справку. И характеристику.

Профессор помассировал себе виски пальцами, встал, прошелся два шага до стены и два шага обратно.

– Деточка… Я узнаю в тебе себя в молодости. Я был такой же бескомпромиссный, – он как будто оправдывался. – Но ты вырастешь. Жизнь сложнее. Я не помогаю «Единой России», я помогаю конкретному человеку, и он хороший человек… – Наташа улыбнулась, а профессор продолжал: – Ну да, он член «Единой России», но это ничего не значит…

На следующий день на заседании кафедры профессор этот говорил, что все его студенты работают прилично и есть только одна студентка, у которой ничего не получается, – Наталья Морарь. Наташе пришлось сменить кафедру и написать диплом на неинтересную ей и не политическую тему.

А с деканом социологического факультета Добреньковым было еще отчаяннее. Этот Добреньков велел развесить всюду на факультете свои верноподданнические интервью, розданные разным газетам, и во всех интервью неизменно говорилось, будто Владимир Путин – это счастье для страны. Все преподаватели, имевшие сколько бы то ни было оппозиционные взгляды, постепенно были деканом с факультета уволены. Зато особый спецкурс начал читать человек, написавший книжку про евреев, которые, дескать, с целью захватить для себя жизненное пространство изводят русский народ.

– Простите, – спрашивал на семинарах Наташин однокурсник Илья Азар, – мне очень понравилась ваша книга, но что же мне делать, что же мне делать, профессор, если я еврей?

Еще, Наташа выяснила это точно, декан Добреньков отдал своему сыну лицензию на содержание факультетского кафе. Кафе было дорогое. Суп стоил триста рублей, салат – двести пятьдесят, жаркое с картошкой – пятьсот, в то время как на других факультетах в студенческих столовых на пятьдесят рублей можно было наесться не слишком вкусной, но вполне питательной студенческой еды.

«Мы хотим есть!» – таков был лозунг, с которым Наташа и ее друзья устроили первый пикет на социологическом факультете. Они даже не требовали закрыть дорогое кафе. Они требовали открыть другое, дешевое. Протесты голодных студентов легко находили отклик у журналистов, мечтавших описывать студенческие волнения, и с трудом вызывали гнев у президента и депутатов Госдумы, которым декан Добреньков писал письма, что, дескать, ОД-групп представляет собою угрозу политическому строю, финансируется Центральным разведывательным управлением США, пропагандирует гомосексуализм и склоняет молодежь к оранжевой революции, как на Украине. Про гомосексуализм декан писал потому, что у Наташи был тогда роман с девушкой. Про оранжевую революцию писал потому, что в Кремле оранжевой революции боялись. Но приказом ректора кафе все же было закрыто, и сын Добренькова потерял этот бизнес.

ОД-групп – так называлась компания студентов, организовывавших эти протесты. Аббревиатуру ОД журналисты склонны были расшифровывать как «ответ Добренькову». На самом же деле ОД значило «Отряд Дамблдора» – дети начитались сказки про Гарри Поттера.

И они не остановились на устройстве дешевого кафе на факультете. Они потребовали возвращения инакомыслящих преподавателей. Они потребовали сторонней комиссии, которая проводила бы конкурс на замещение профессорских должностей. Они врывались в приемную к ректору, садились на пол двадцать человек, галдели и не уходили до тех пор, пока ректор не выходил к ним и не выслушивал требования, что студенты, оказывается, хотят не только есть, но и учиться.

Впрочем, к окончанию университета, о котором она так мечтала, Наташа уже знала, что в университете только сдает экзамены, а учится за пределами университетских аудиторий. Она сорвала при входе в главное здание стикер с портретом Михаила Ходорковского, недавно посаженного в тюрьму. Ходорковского ей было жалко: у него был благотворительный проект «Открытая Россия» – образование для провинциальных детей, и она, девочка из города Хынчешты, слишком хорошо знала, каким чудом в ее маленьком городе стала бы одна из организованных Ходорковским школ, если бы город был российским, а не молдавским.