Лаки - Джеки Коллинз

– Иногда, – заключила Лаки глубокомысленно, – дешевый товар оказывается не менее эффективным, чем дорогой.

ГЛАВА 18

И он – произвел.

Фурор!

У Фокси его приняли на «ура». Ленни нашел себе дом.

Фокси предложил ему трехмесячный контракт, который предусматривал перерывы для съемок на телевидении, когда такие предложения поступят: Ленни не очень хотел связывать себя на такой длительный, по его меркам, период времени, но новый агент убедил его согласиться. Агента звали Исаак Лютер, он был молод, полон энтузиазма и исключительно настырен. А то, что он негр, думал Ленни, даже к лучшему – будет больше стараться. Лютер хорошо поработал с Джоем Фирелло, который в первую голову и рекомендовал его. Ленни понравился подход Исаака. Оба ставили перед собой одну и ту же конечную цель – славу, большие деньги и, по возможности, творческую независимость.

– Не ломайся, – посоветовал ему Исаак. – У Фокси бывают все по меньшей мере раз в месяц. Для тебя там самое подходящее место.

Итак, Ленни подписал контракт, освоился и скоро понял, что никогда в жизни не имел лучшей стартовой площадки для карьеры. «Фоксис» оказался не просто клубом – это был образ жизни. Люди, каждую ночь заполнявшие его зал, представляли из себя сборище самых интересных, эксцентричных и занятных типов, каких когда-либо встречал Ленни. И им действительно нравилось то, что он делал. Особенно – постоянным посетителям. Им никогда не надоедали его старые хохмы, и у них всегда наготове имелись добрые советы и слова поддержки.

Фокси и сам постоянно наставлял Ленни. Сделай это, сделай то. «Мне нравится миниатюра о проститутке-пуэрториканке. Выбрось сценку о грабителе». Он отличался тонким слухом на диалог и замечательно мог предвидеть, что сработает, а что – нет. С нарушителями порядка среди публики Фокси всегда разбирался сам лично, как тигр бросаясь на них из-за своего личного столика и осыпая их ругательствами, либо приказывал двум своим громадным вышибалам выставить их вон.

– Я не потерплю у себя хамства, – объявлял он по меньшей мере раз за вечер. – Если вы пришли к Фокси, то будьте добры вести себя как люди. Мне не нужно здесь всякой швали.

Постоянные посетители обожали Фокси. Они обменивались с ним оскорблениями и колкостями, а раз в неделю он брал микрофон и угощал их двадцатью пятью минутами своего особого юмора. Он походил на состарившегося Дона Риклеса с примесью Бадди Хэккета и Чарли Калласа.

И в восемьдесят пять лет его чувство времени оставалось непревзойденным.

Лучика в городе не было.

– Гостит у сестры в Аризоне, – пояснил Фокси. – Ты знаешь моего Лучика?

Ленни рассказал об их знакомстве – раньше ему не хотелось этого делать.

Фокси расхохотался – его смех скорее напоминал отрывистые всхлипы трубы.

– Тесен мир! Так ты сын Алисы Голден! Уж я-то помню Тростинку Алису. – Он приоткрыл в хитрой усмешке полный комплект желтых от табака зубов – ни одного искусственного. – Она, наверное, думает, что я ее не помню. Но я никогда не забываю настоящих артистов.

Его ухмылка стала совсем уж двусмысленной, и Ленни вдруг реально представил Алису и этого маленького похабника в постели. Он сделал вид, что ничего не понял, но все же, ну и Алиса! Имелся ли предел ее эскападам?

Просто наблюдать за Фокси было само по себе поучительно. Имелось и еще одно замечательное занятие – наблюдать за работавшими в клубе стриптизерками. Их было трое. Роскошная мексиканка с ниспадавшими ниже пояса черно-голубыми волосами. Блондинка – шведка с грудями, неподвластными силе притяжения. И восточного типа девушка, которая выступала с такой неизъяснимой грацией, что слово «стриптизерка» едва ли к ней подходило.

– Их всех обучала моя Лучик, – хвалился Фокси. – Теперь мало кто умеет красиво раздеться. Мы здесь не выставляем напоказ срамные места, мы даем представление. Если хочешь поглазеть на лобок – там дальше по улице есть несколько порнобаров, иди туда и дрочи в компании таких же недоносков. У нас продают искусство.

Ленни не назвал бы это искусством. Но он не мог не признать, что то, что делали девочки Фокси, они делали со вкусом.

Теперь, устроившись, он пару раз позвонил Джесс, но всякий раз нарывался на немногословного Вэйланда. После третьей попытки Ленни оставил свой номер телефона и попросил перезвонить.

– Вы не забудете передать ей?

– Разумеется, – ответил Вэйланд и забыл в ту же секунду, как только повесил трубку.

Еще Ленни позвонил Иден. Трижды. В первый раз ответил тот же мужской голос, так что Ленни не стал ничего говорить, а просто бросил трубку. Во второй раз телефон звонил и звонил. И в третий – безликий голос автоответчика попросил его оставить имя и номер телефона. Ленни промолчал. Он хотел поговорить непосредственно с ней.

Джой рассказал, что у нее появился новый дружок.

Ну и что? Наплевать. Между ними далеко не все кончено, и она тоже прекрасно это знала. Рано или поздно они снова сойдутся вместе.

Все шло по раз и навсегда начертанному кругу. Джесс заранее знала свой день наизусть. Ехать в больницу, найти свободное место для стоянки, отметиться в регистратуре, сесть на лифт и подняться на четвертый этаж. Она могла проделать все это с закрытыми глазами. И порой, когда проходила по женскому отделению для неизлечимых больных, ей действительно хотелось зажмуриться. Каждую неделю больничные койки меняли своих хозяек. Уходила одна, и миллионы других со временем займут ее место. И пришедшие навестить больных родственники с одинаковым выражением на лице – «зачем я здесь?» – выражением, которое Джесс знала слишком хорошо.

Подходя к матери, она всегда вымучивала из себя улыбку. Джесс всегда приносила с собой что-нибудь, порой всего лишь новую фотографию сына, и мать каждый раз радовалась любому подарку.

Каждый день она сидела по сорок пять минут около спартанского вида больничной койки. Доктора сказали ей, что мать безнадежна и это только вопрос времени. Иногда время тянется слишком медленно.

Когда Джесс уходила, ее всегда била дрожь и прошибал холодный пот. Иногда она не могла ни о чем нормально думать и была вынуждена посидеть некоторое время в машине и выкурить «косячок», чтобы привести мысли в порядок.

В субботу, ровно в два часа, она снова подъехала к больнице. В регистратуре попытались ее задержать, но она все равно прошла на четвертый этаж.

Кровать ее матери стояла пустая, простыни – убраны. Чернокожая сестра мягко обняла ее за плечи и сказала:

– Мы позвонили вам вчера днем. Разве вам не передали?

Джесс знала, что это не должно было быть для нее ударом. Она знала, что произошло то, к чему она подготавливала себя уже многие месяцы.