Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861) - Мишель Ламарш Маррезе

С конца XVIII в. и до кануна отмены крепостного права дворяне обоих полов получали доступ к собственности на нескольких этапах жизненного пути. Важнее всего, конечно, было наследование семейных владений, но, кроме того, дворяне и дворянки выступали наследниками целого множества родственников, как мужчин, так и женщин. Инвестиции в землю выросли настолько, что продажи купленных земель достигли 45% у женщин и 33% у мужчин[131]. Русские дворянки, которые не были намного консервативнее мужчин, реагировали на изменения экономического климата, продавая земли и по-иному размещая свой капитал. Иногда женщины расставались с имениями, чтобы расплатиться с кредиторами, но цифры показывают, что они также продавали имения с целью округлить свои земельные владения или купить более доходную землю, когда она появится на рынке. В этом отношении землевладелицы в России расходились с американками, владевшими недвижимостью на Юге до Гражданской войны. Последние, приобретя недвижимость, редко с ней расставались. По словам одной исследовательницы, «лозунгом женщин как группы была осторожность. Они покупали землю, но, как показывают документы сделок, старались не выпускать ее из рук»{318}.[132] У русских же помещиц не заметно никакого перевеса в сторону продажи или покупки земли.

Дополнительным источником богатства для дворян были императорские пожалования земель с крестьянами в знак расположения или в награду за службу. Историк С.С. Шашков считал, что при императрицах женщины часто получали земли с крестьянами, «благодаря которым они могли жить совершенно независимою жизнию»{319}. Екатерина II жаловала имения и другое имущество княгине Дашковой в награду за ее преданную службу{320}. Мужчины, занимавшие престол после Екатерины, тоже дарили женщинам имения. Император Павел в 1798 г. подарил 2 тыс. десятин земли с необозначенным количеством крестьян Матрене Сердюковой в возмещение жертв, понесенных ею в войне с Турцией. Речь идет, вероятно, о ее родных, погибших на поле боя{321}. В 1824 г. жена лейтенанта Бруннера получила 3 тыс. десятин, хотя в дарственной не объяснено, за что этот подарок{322}. Но такие примеры были скорее исключением, чем правилом. Дворяне гораздо чаще и в больших масштабах, чем дворянки, пожинали весомые плоды в награду за службу государству. Так, среди 105 человек, получивших пожалования из дворцовых земель с 1700 по 1749 г., было только 12 женщин{323}.

Приданое и женские состояния

Как ни странно, даже в начале XVIII в. приданые деревни представляли собой для дворянок, продававших имения, не столь значительный компонент владений. Давать дочерям приданое старались в денежной форме и в виде движимого имущества, которые они затем обращали в недвижимость. В самом деле, если дворяне получали жалованья и пенсии за многолетнюю государственную службу[133], то у большинства дворянок было только два источника капитала: деньги, полученные в приданое или в наследство, и доход с имений. Историки по традиции утверждают, что землю включали в рядные записи, благодаря чему осуществлялся оборот земель в среде дворянства{324}. Но эта посылка не подкрепляется ни данными купчих записей, ни росписями приданого, сохранившимися в документах Крепостных контор. В целом недвижимую собственность давали своим родственницам в приданое два вида донаторов: бедные дворяне, у которых было мало движимого имущества, так что они ничего не могли наскрести для дочери, кроме части деревни, и, наоборот, богатые семьи, вполне способные дать щедрое приданое в любой форме: землю, движимое имущество, наличные деньги.

Указ о единонаследии вызвал резкое изменение состава приданого. До 1714 г. недвижимое имущество включали в приданое как само собой разумеющееся. Из 35 росписей приданого, зафиксированных в Москве в 1703 и 1714 гг.{325}, 28 документов (80%) включали в себя землю, и только 7 (20%) состояли из одной движимости и дворовых людей{326}. К тому же цена приданых, зарегистрированных в Москве, была весьма существенной: движимость, включенная в приданое в 1703 г., стоила в среднем 542 руб., а в 1714 г. эта средняя цифра выросла до 1240 руб. Зато в росписях приданого, составленных после 1731 г., земля появлялась редко. Несмотря на отчаянные протесты дворян, утверждавших, что они не в состоянии обеспечить дочерей, не деля на части свои имения, к 1731 г. они приспособились к новому положению дел. Из 61 списка приданого, заверенного Юстиц-коллегией в Москве за 1731, 1750, 1760 и 1780 гг., только один включал в себя землю: в 1760 г., выйдя замуж за Николая Бахметьева, Софья Милославская получила от своей вдовой матери поместье в 246 душ крестьян в дальнем Арзамасском уезде, а также движимость на сумму 4500 руб{327}. Но приданое Милославской было исключительным случаем; прочие московские невесты довольствовались движимым имуществом, наличностью, редко кому доставалась дворовая девка{328}.

Если в приданое родственницам не давали земель, то не из жадности и не из-за финансовой несостоятельности. Средняя цена приданого в вышеприведенной выборке за 1731 г. составляла 2800 руб., за 1750-й — уже 5827 руб.[134] Московские росписи приданого говорят не только о том, что донаторы расставались с драгоценностями, одеждой и другими вещами, но и о том, что в большинство приданых входили солидные суммы, специально предназначенные для покупки земли. Типичная рядная запись гласит, что стольник Кошелев дал за дочерью, выходившей замуж в 1731 г., 1800 руб. «на покупку деревни»{329}. В 1750 г. Андрей Сабуров, помимо кровати, одежды, белья на сумму 3277 руб., добавил к приданому дочери 3000 руб. «на покупку вотчин»{330}.

Приемы распределения богатства в провинциальных семьях, среди менее зажиточных дворян, были совершенно другими. Из 58 списков приданого, зарегистрированных в 1751 — 1868 гг. во Владимире, Кашине, Тамбове, Курске и Сызрани, 26 (45%) включали в себя небольшое количество земли, а еще 32 (55%) состояли в разных пропорциях из вещей, денег, дворовых людей{331}. Контраст между придаными, зафиксированными в Москве и в губерниях, подчеркивает разрыв, отделявший тонкий слой богатых аристократических семей от мелкого дворянства. Последнее большей частью не могло предложить дочерям ничего, кроме единственного дворового человека или крохотного клочка земли. В 1753 г. помещик Поярков, не сумев наскрести ничего в приданое дочери, в конце концов дал ей крестьянку с маленьким сыном{332}. В 1776 г. вдова Патрекеева рассудила, что из отцовского имения ее дочь может рассчитывать лишь на одно крепостное семейство и еще двух неженатых парней{333}. Более обеспеченная курская вдова Пузанова смогла снабдить дочь почти всем необходимым: в 1778 г. она зарегистрировала на имя дочери длинный перечень домашней утвари, в том числе кровать с шелковым пологом, десять подушек, двенадцать салфеток и девять скатертей{334}.

На другом имущественном полюсе женщины из богатых семей могли, наряду с деревнями, домами и денежным капиталом, рассчитывать на наследство из движимого имущества — иконы, драгоценности, одежду, мебель. Сведения о приданом, сохранившиеся в семейных архивах знати, свидетельствуют о средствах, которыми располагали эти семьи: из 35 брачных договоров за 1731 — 1868 гг. 17 (49%) включали в себя землю, а 18 (51%) — только вещи и деньги{335}. Но даже невесты, выходившие замуж без недвижимости, начинали семейную жизнь с солидным набором всяческого добра. Наталья Приклонская вышла за Ивана Мусина-Пушкина в 1733 г. Мать выделила ей на 2 тыс. рублей движимого имущества и 500 рублей наличными. Среди предметов, перечисленных в Натальином приданом, были иконы, украшенные драгоценными камнями, польская шуба, немецкие парчовые отрезы{336}. В некоторых случаях люди, давая приданое, отмечали, что выделяют дочерям денежные средства вместо их доли родовых земель, причем оговаривали, что приданое равно полному наследству, положенному дочери. Так, сенатор Федор Иванович Глебов дал в 1787 г. в приданое дочери 1400 душ крестьян и 29 175 рублей в виде ликвидных активов, а она подписала еще и другой документ, в котором обещала больше ничего не требовать из отцовских богатств{337}. Однако подавляющее большинство соглашений о приданом не мешало его получательницам участвовать в разделе семейного имущества после смерти обоих родителей. Эти документы представляют нам письменное свидетельство того, что для большинства дворянок приданое являлось авансом наследства, а не окончательной долей причитающегося им семейного имущества.

Ликвидные активы в форме наличных денег и движимого имущества давали женщинам средства на покупку собственной земли, чем и объясняется видная роль женщин как инвесторов в недвижимость, начиная с середины XVIII в. Даже приданое, составленное из драгоценностей и одежды, можно было использовать как доходное имущество. В начале XIX в. Софья Щербатова продала драгоценности, полученные к свадьбе, а на вырученные деньги купила землю в плодородных южных губерниях. «Эти покупки заложили основу семейного состояния», — писала ее праправнучка{338}.[135] Мужчины также использовали капитал своих жен. Дворянки, как и купчихи, давали средства на начинания своих мужей. Знаменитый граф С.Ю. Витте вспоминал, как его отец с разрешения матери вложил ее солидное приданое в литейный завод на Кавказе. Мать Витте всю жизнь сожалела о своем решении, когда муж умер, не заплатив долги, и оставил семью в крайне стесненных обстоятельствах{339}. Но чаще всего русские женщины избегали «скрытых» семейных инвестиций и использовали средства, полученные в приданое, на покупку своих собственных земельных владений.