Пагубная самонадеянность - Фридрих Август фон Хайек

Для величины совокупного продукта и для объемов производства отдельных товаров решающим обстоятельством является то, каким образом комбинируются во времени и пространстве знания миллионов людей (конкретные знания о конкретных ресурсах), складываясь в один-единственный вариант из огромного разнообразия возможностей, и почему получается именно этот вариант. Нельзя какой-то из них признать наиболее эффективным, если нет информации об относительной редкости его элементов, показателем которой являются их цены.

Решающим шагом на пути к пониманию роли соотношения цен в определении наиболее эффективного способа использования ресурсов стало открытие Рикардо принципа сравнительных издержек, о котором Людвиг фон Мизес совершенно справедливо заметил, что его следует называть рикардианским законом образования связей (1949: 159–64). Только соотношение цен подскажет предпринимателю, в какое конкретное дело ему выгодно вложить свой ограниченный капитал: в то, где прибыль в достаточной степени превышает издержки. Такие сигналы направляют его к невидимой цели – удовлетворению потребности далекого и неизвестного покупателя конечного продукта.

Экономическое невежество интеллектуалов

Понимание сути торговли и роли предельной полезности для определения относительной ценности имеет решающее значение для понимания порядка, от которого зависит пропитание огромного количества живущих ныне людей, и каждому образованному человеку следует разбираться в таких вопросах. Однако этому мешает то пренебрежение, с которым интеллектуалы склонны относиться к данному предмету. Теория предельной полезности проясняет следующее: прямой задачей каждого, кто обладает знаниями и навыками, является содействие в удовлетворении потребностей сообщества путем внесения вклада по собственному выбору. И этого факта не принимает как первобытное сознание, так и владеющий множеством умов конструктивизм – и, разумеется, последовательный социализм.

Без всякого преувеличения можно сказать, что такое понимание означает свободу индивидуальности. Система разделения труда, знаний и навыков – основа передовой цивилизации – существует именно благодаря развитию духа индивидуализма (см. главы 2 и 3 выше). Современные исследователи экономической истории (к примеру, Бродель (1981–84)) начинают понимать, что именно стремящийся к прибыли презренный обыватель сделал возможным существование современного расширенного порядка, современных технологий и огромный рост населения. Способность (а равно и свобода) руководствоваться собственными знаниями и решениями, а не следовать стремлениям группы, является тем достижением интеллекта, за которым не поспевают наши эмоции. Опять-таки, члены первобытной группы легко согласятся с тем, что их вождь обладает недоступным им высшим знанием, но их же соплеменник, открывший способ без видимых усилий получить то, что другим достается тяжелым трудом, будет вызывать у них сильнейшую неприязнь. Скрывать и использовать дающую преимущества информацию для личной или частной выгоды – для многих это по-прежнему «недостойно» или, по крайней мере, не по-товарищески. Первобытные реакции сохраняются и поныне, хотя специализация уже давно стала единственным способом использовать информацию во всем ее разнообразии.

Такие реакции и в наши дни влияют на взгляды и поступки политиков, препятствуя наиболее эффективной организации производства и питая ложные ожидания, внушаемые социализмом. Человечество, обязанное имеющимися у него ресурсами торговле не в меньшей степени, чем производству, презирает первую, но бесконечно уважает второе. Такое положение вещей не может не искажать политические взгляды.

Непонимание функций торговли поначалу пугало, а в Средние века приводило к попыткам неграмотного регулирования; лишь сравнительно недавно подобное невежество уступило место более полному осознанию, однако возродилось в новой псевдонаучной форме. Это попытки технократических манипуляций, которые неизбежно терпят неудачу и тем самым порождают недоверие ныне живущих людей к «капитализму». Однако если рассматривать еще более трудные для понимания процессы дальнейшего (более сложного) упорядочивания – то есть процессы денежно-финансовой сферы, – то дело оказывается еще хуже.

Недоверие к деньгам и финансам

Недоверие ко всему непознанному порождает предрассудки, и тем более этого можно ожидать в отношении таких вещей, как абстрактные институты развитой цивилизации. От них зависит торговля, они связывают самые общие, косвенные, отдаленные и невидимые последствия действий отдельных людей. Такие институты необходимы для формирования расширенного порядка, но обычный сторонний наблюдатель не сразу поймет принципы их работы – речь идет о деньгах и возникающих на их основе финансовых институтах. Как только бартерный обмен заменяется опосредованным (при котором используются деньги), исчезает понимание смысла происходящего, так как начинаются абстрактные межличностные процессы, выходящие далеко за пределы восприятия даже самых образованных людей.

Поэтому деньги, «средство» повседневной коммуникации, остаются вещью непостижимой и являются объектом глупейших фантазий – пожалуй, как и секс, который одновременно завораживает, озадачивает и отталкивает. На тему денег написано больше книг, чем на любую другую. Даже беглое знакомство с предметом заставит человека согласиться с автором, еще в древние времена заявившим, что именно из-за денег, и не из-за чего-то другого, даже не из-за любви, столько людей лишились ума. «Ибо корень всех зол есть сребролюбие» – так говорится в Библии (Первое послание к Тимофею, 6:10). Но, пожалуй, еще чаще можно встретить двойственное отношение к деньгам: они одновременно оказываются и мощнейшим инструментом свободы, и страшным орудием угнетения. Отношение к деньгам – широко распространенному средству обмена – отражает все недоверие, которое люди испытывают по отношению к процессу, который не могут понять, который и любят, и ненавидят; каких-то последствий его они страстно желают, а какие-то находят отвратительными – но эти последствия неотделимы друг от друга.

Оборот денег и функционирование кредитно-денежной системы (так же как язык и мораль) – эти явления спонтанных порядков труднее всего поддаются доступным теоретическим объяснениям и по-прежнему остаются предметом серьезных разногласий между специалистами. Даже многие профессиональные исследователи не согласны с тем, что отдельные подробности недоступны нашему восприятию и что сложность целого заставляет довольствоваться описанием абстрактных схем спонтанных образований; подобные схемы хотя и помогают многое прояснить, однако не позволяют предсказать какой-то конкретный результат.

Понимание таких явлений, как деньги и финансы, беспокоит не только ученых. К деньгам (как и к торговле, по тем же самым причинам) всегда относились подозрительно и моралисты – у них целый ряд причин не доверять такому универсальному средству обретения власти и тайного манипулирования ею в самых разных целях. Во-первых, если довольно легко посчитать, сколько используется каких-то объектов богатства, то гораздо труднее оценить конкретные последствия использования денег (нами или другим человеком). Во-вторых, даже если некоторые из этих последствий очевидны, деньги можно потратить как на хорошие, так и на дурные дела, то есть универсальность денег делает их полезными для обладателя и подозрительными для моралиста. И наконец, создается впечатление, что раз умелое использование денег и связанные с этим богатство и могущество не имеют отношения к физическим усилиям или заслугам – как и торговля, – то у них вообще нет никакого материального основания; они подобны «сделкам, существующим только на бумаге». Если боялись