Тренировочный день 4 (СИ) - Хонихоев Виталий

— Ну. Двадцать пять лет прошло и ее выпустили, а она теперь взрослая уже. Вернулась туда, где сладкое мясо ела. Говорят, если человек однажды человеческого мяса попробует, то потом на всю жизнь людоедом станет!

— Да брешешь ты все!

— После войны даже процесс был над ленинградскими людоедами! Они продолжали людей есть, даже после того, как война кончилась и уже еды было вдоволь. — уверенно говорит Женька: — у него следователь и спросил — зачем вы дескать мясо человеческое продолжаете кушать, ведь голода уже нет. А тот ему отвечает — вот вы, говорит, молодой человек ели человечину? Нет? Ну значит вы меня не поймете.

— Я вот шоколад люблю. И мороженное. — говорит Никита: — но я же могу не есть их.

— До конца жизни?

— До конца жизни без шоколада было бы трудно. — признается Никита: — а что, человечина на вкус как шоколад?

— Говорят как курятина, только сладкая. — с видом знатока вещает новый знакомый: — конечно разные части по-разному. Это если мясо есть, а если, например сердце или печень — то по другому. Печень наверное с луком тушить нужно и потом с гречкой… а сердце лучше жарить и с картошкой.

— Не, ну без курятины я как-нибудь проживу. — говорит Никита: — особенно без сладкой. Фу!

— Хватит трепаться как девчонки. — говорит Женька: — так что, пошли в Старый Корпус?

— А чего там делать, если призраков там нет? — спрашивает Володя Лермонтович. В Старый Корпус ему неохота и не потому, что он призраков боится. Не боится он никого. Просто… ну темно уже. И Ритка-комсорг, и Попович-физрук ему потом такого нагоняя дадут… но самое главное даже не это. Самое главное то, что граната у него учебно-тренировочная, а не настоящая. А вдруг там и правда Танька-Людоедка? Что он ей сможет сделать? Ну да, хлопает граната громко, но и только. Это ж муляж, макет, она специально сделана так, чтобы никого не убить. Просто хлопок. Громкий, но, наверное, настоящая граната намного громче хлопает. Не хлопает, а взрывается. И осколки разбрасывает. Ну пойдут они в Старый Корпус, выскочит Танька-Людоедка с ножом, кинет он в нее гранату, та хлопнет, а Людоедка его ножом пырнет. И потащит в свое подземное логово, где подвесит на крюк, чтобы он висел и видел, как она из Никиты котлеты крутит… срезает с него мясо кусками и в мясорубку кладет.

— Призраков там может и нет. Но вот Людоедка точно там засела. — убежденно говорит Дюша: — мы подкрадемся и ей в берлогу гранату бросим! Она ее убьет, а про нас потом в газете напишут, в «Пионерской Правде». А может даже в журнале «Огонек». Мол так и так, бесстрашные пионеры обезвредили опасную преступницу-людоедку. И фотографии наши. У Ириски глаза на лоб вылезут.

— Кто такая Ириска? — задается вопросом Володя.

— Да это старшая вожатая наша. — объясняет Женька: — походу у Дюши к ней чувства. Но она классная, я бы вдул.

— Эй! Вдул бы он. После меня. — толкает его в плечо Дюша.

— Ну и ладно. После тебя бы вдул. — покладисто кивает Женька: — все равно после кого. Жалко что она не Добрая Вожатая, я бы с ней в душевую сходил, пусть даже вместе со всем отрядом.

— А, это та, которая Ирина Владимировна? — Володя вспоминает девушку, которая встречала их по приезду в лагерь, такая, с веснушками и прической каре. Чем-то девушка неуловимо напоминала Нину из «Кавказкой Пленницы», только с веснушками и каштановыми волосами. Мозг послушно выдал картинку, когда Нина, связанная по рукам и ногам, извивалась в руках Никулина, Моргунова и Вицины. Он сглотнул. Если представить старшую вожатую вот так… связанную и беспомощную… хотя конечно на месте старшей вожатой и Натальи Варлей ему больше всего Лизка Нарышкина представлялась, как он ее спасет от рук разъяренных бандитов, а она — навстречу ему податься и подставит губы для поцелуя. И все разрешит. Так и скажет — делай со мной что хочешь, Лермонтович, можешь даже не развязывать… но где бандитов взять? Трус, Балбес и Бывалый на горизонте не маячат, да и справится с Бывалым имея в руках лишь мудяж гранаты он не сможет. А вот если он спасет Лизу и весь лагерь от Таньки-Людоедки…

Он представляет, как стоит и принимает поздравления, почему-то на спортивном пьедестале с цифрами. На первом месте стоит он, на втором — Никита Тепляков. А этот Женька — на третьем вообще. Как к нему подходит Попович и вешает медаль на шею и говорит, что вот он Попович, — восхищается Володей. Потому что Володя — смелый и сильный, умный и красивый, настоящий пионер. А он, Попович — всего лишь жалкий червяк под его ногами. После чего Попович плачет и убегает, понимая, что ему тут ловить нечего. А Лиза Нарышкина его взглядом провожает и во взгляде — разочарование. А его, Володю Лермонтовича — тут же куча девушек окружают и все поцеловать хотят и начать встречаться, даже та краля-волейболистка, которая в окно прыгнула. И тут подходит к нему Альбина Николаевна и руку на плечо кладет и говорит, что раньше она не понимала какой все-таки он, Володя Лермонтович — великий человек, не понимала и ей стыдно за это. Потому она ему сейчас пятерку в четверть и за год авансом по своему предмету поставит и еще, если Володя захочет, то может взять ее, Альбину Николаевну в школьном туалете в любое удобное для него время. И Зинка Ростовцева тут же подскочит и скажет, что она, Зина — только сейчас поняла, как она любит его и готова сжать его бедрами и тоже в любое удобное для него время.

И вот тут на глазах у Нарышкиной появятся слезы, и она поймет, что всегда любила только его, только Володю и упадет она на колени и скажет — делай со мной что хочешь, Володя, я сейчас разденусь догола и делай со мной что хочешь, только не бросай… потому что я — глупая баба, а ты — настоящий мужчина и пионер!

— Вовка, ты чего тормозишь⁈ — толкает его в бок Никита и Володя — моргает глазами, отвлекаясь от ярких картинок в голове.

— А? — говорит он: — идем в Старый Корпус!

— Круто. — кивает Женька: — пошли. Как отойдем от лагеря чуток, в лес зайдем — можно будет фонарики включить. Пошли, чё…

Они идут в полутьме, напрягая глаза и периодически спотыкаясь. Наконец, когда огни лагеря скрываются за деревьями, — включают фонарики. Выяснилось, что фонариков всего два вместо четырех. Володя вовсе не брал с собой фонаря, а у Дюши батарейки сели и его фонарь сперва выдал тусклый желтоватый круг, а потом и вовсе погас. Несмотря на совет вынуть батарейки, встряхнуть их, поколотить друг об дружку и снова вставить — фонарик не заработал. Так что пришлось ограничиться двумя фонариками — один у Никиты и еще один у Женьки. Тем не менее свет фонарей вселил в сердце Володи уверенность.

Подумаешь, Людоедка, так думал он, она же как увидит гранату, так и обосрется. Все, кому он ее показывал — очень удивлялись и пугались. Он специально в автобусе ее Нарышкиной показал. Нарышкиной и Коломиец, пусть знают. То-то удивленное лицо было у Лизки… такое же у нее будет, когда он всех победит и притащит связанную Таньку-Людоедку в лагерь. И ему медаль вручат и грамоту, и благодарность объявят. Вот тогда она сразу заплачет и будет за ним таскаться, а он такой — не уберегла ты себя, Нарышкина, не уберегла. И в плащ завернется как граф Монте-Кристо. От таких мыслей сладко сосало под ложечкой и ноги сами собой ускорялись, стремясь вперед.

— Долго еще? — пыхтит сзади Никита: — это же Старый Корпус, почему так далеко от лагеря?

— Это же Старый Корпус не летнего лагеря, а бывшего туберкулезного диспансера, — снисходительно объясняет Дюша: — там где тубдиспансер был — нельзя санатории и летние лагеря строить. Вообще ничего нельзя, там бациллы остаются на сотню лет вперед. Везде там — в воздухе, в почве, в воде…

— Говорят, что тех, кто чахоткой болел на кладбище не хоронили. — добавляет Женька: — а просто рядом с диспансером в ямы закапывали. Представляете сколько там мертвецов в земле лежит? Разве можно там лагерь детский строить?

— В городе на месте, где раньше кладбище было с часовней — Парк Культуры и Отдыха построили и танцульки каждые выходные делают. — замечает Никита: — и ничего. Никаких призраков или рассерженных мертвецов.