Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински

смех, считая, что я слишком круто замахнулся и слишком важничаю. Мнения своего он не изменил, но когда узнал, что я хожу на курс машинописи, то решил, что может использовать мои новые навыки себе на пользу.

– Хочешь стать писателем? Отлично. У меня есть кое-что для тебя. Напишешь о том, как я застрял в России во время войны.

Ага, всю жизнь мечтал.

С тех пор как отец вернулся из Европы, прошли уже десятки лет, но он до сих пор был уверен, что мог бы задорого продать свою историю, если бы пресса отнеслась к ней более внимательно. Ну а теперь, когда в доме был свой писатель, или, на худой конец, удивительно быстрая машинистка в моем облике, то почему бы не попробовать продать ту же историю еще раз. И вот каждый день я приходил из школы и садился за старую, 1930 года выпуска машинку Royal American, которую отец купил в местном кабаке всего за десять баксов.

Она годами стояла на полке над баром и была элементом интерьера, а вовсе не рабочим инструментом. Все это время никто и не думал даже почистить ее и привести в порядок. Клавиши заедали, лента высохла, рычаг перевода строки периодически не работал, а сам валик был весь в щербинах и зазубринах. Мне приходилось с силой бить по каждой клавише, чтобы буква отпечаталась на бумаге. После этого рычаг медленно отходил назад на свое место и тихо замирал, словно отдыхая после тяжелой работы.

ТОГДА Я ЕЩЕ НЕ ПОНИМАЛ РАЗНИЦЫ МЕЖДУ «ДРАМОЙ» И «МЕЛОДРАМОЙ», «КРАТКОСТЬЮ ПОВЕСТВОВАНИЯ» И «ВЫСОКОПАРНЫМ СЛОГОМ», И ТЕКСТ МОЙ СЛИШКОМ ЧАСТО БЫЛ СЕНТИМЕНТАЛЬНЫМ И ОДНОВРЕМЕННО ЗАНУДНЫМ.

Отец назвал свой опус (в действительности же всю работу от «а» до «я», приходилось делать мне[21]) «Каникулы, которые так хочется забыть». По мере того как он описывал каждый этап своего путешествия, я делал подробные заметки. После этого уходил в свою комнату и начинал писать, пытаясь придать тексту литературный вид. На самом деле я только перегружал текст различными словами и выражениями. Тогда я еще не понимал разницы между «драмой» и «мелодрамой», «краткостью повествования» и «высокопарным слогом», и текст мой слишком часто был сентиментальным и одновременно занудным.

Ниже я привожу начало истории, которое печатал на слух, и некоторые свои комментарии.

«Когда мать сказала нам, что мы едем в Европу, мы с сестрой на несколько дней впали в восторг[22]. Наконец наступил день отплытия. Несмотря на то что путешествие должно было продлиться всего три месяца, мы везли с собой столько вещей, что хватило бы и на год[23].

Я был мальчиком десяти лет[24], сестре было восемь, у нее был полиомиелит, и доктор сказал, что поездка за границу может пойти нам на пользу.

Вечером 6 июня 1939 года небольшая группа наших друзей собралась на пирсе в Хобокене, Нью-Джерси, чтобы пожелать нам счастливого пути. Мы поднялись на палубу польского лайнера „Бэтори“, который должен был доставить нас в Польшу, к родственникам.

Жизнь на лайнере была наш настоящий праздник каждый день[25]. Почти все время мы проводили на палубе, наслаждаясь морским бризом, а на пятый день путешествия встретились в океане с лайнером „Пилсудский“, абсолютной копией нашего „Бэтори“. Он шел из Польши в Америку. Оба судна поприветствовали друг друга серией гудков, и целая толпа людей махала нам с того корабля, ну и мы помахали им в ответ[26].

Путешествие длилось десять дней, и 16 июня 1939 года мы прибыли в польский порт Гдыня. Вход лайнера в порт[27] приветствовали оркестры, люди пели и танцевали. Нас очень хорошо встретили.

Сегодня, когда я вспоминаю те дни, то хорошо понимаю, какими счастливыми мы были тогда. Мы и не подозревали о том, какой ужас сторожит[28] нас в недалеком будущем».

Все написанное было ужасным. В конце каждого предложения звучало трагическое «Та-да-да-дам-м!» Единственное, что меня оправдывает, – это мой юный возраст и то, что я работал с отвратительным материалом и на смертельно раненой машинке.

Отец становился все более и более словоохотливым, вспоминая все новые и новые детали. А потом случилось кое-что любопытное[29]: мы добрались до того периода, когда он, Тереза и София жили на железнодорожной станции Богданово, захваченной немцами. Отец на мгновение замолк, словно пытаясь решить, как лучше рассказать о чем-то, чтобы не сболтнуть лишнего.

– А теперь о Вишнево, – сказал он наконец.

Я весь напрягся. Это было то самое слово, которое тетка использовала, чтобы поставить папашу на место. Я подумал, что наконец-то узнаю о том, что оно значило.

Он сказал, что ближе к концу августа 1942 года на станцию прибыл отряд солдат СС. Соединившись там с одним из подразделений гестапо, они отправились в направлении деревни Вишнево.

Вот отрывок из текста, записанный по его словам:

«Я шел за ними, держась на расстоянии. Они прошли мимо православной церкви и повернули направо, по направлению к еврейскому кладбищу. Я пересек поле, спрятался в развалинах старого бункера времен Первой мировой войны и стал ждать. Через несколько минут привели евреев, и гестаповцы вместе с полицией оттеснили толпу евреев к заранее выкопанным ямам. Раздавались крики, я не очень хорошо слышал, что кричали, но, думаю, им приказали построиться в шеренгу перед ямами. Многие двигались медленно и нерешительно. Других же силой оттесняли к ямам. Наконец раздалась команда. Грянули выстрелы, громко протыкая небесное спокойствие.

Пленные медленно оседали на землю и падали в ямы. Кто-то пытался спастись, но я не уверен, что кому-то это удалось. Из бункера, в котором прятался, я видел, что некоторые еще были живы, но похоронная команда сталкивала их в ямы и засыпала землей».

После этого отец описал еще один случай, который случился там же, в Вишнево, но немного позже:

«В августе 1942 года помощницы[30] моей матери пришли на работу очень рано. Эдмунд Ланг[31] по секрету сказал матери, что у него есть информация, что в скором времени в Вишнево должно кое-что произойти. Мать рассказала об этом своему дяде, который гостил у нас в то время. Я случайно подслушал их разговор и сразу же отправился в Вишнево. Через час я уже был на месте и обнаружил, что на площади и вокруг царила какая-то суета. Здесь было много грузовиков, изредка раздавались пистолетные выстрелы, а поперек дороги стоял немецкий грузовик, заблокировав выезд из деревни, и солдаты никого не выпускали из деревни.

Я спросил у человека, стоявшего рядом со мной, что происходит, и он ответил, что немцы вытесняют евреев из гетто и пытаются собрать их всех в конце