Знак Сокола - Дмитрий Хван

В эти дни царские посланцы сумели осмотреть все укрепления, хозяйственные постройки и мастерские Владиангарска. Петренко не скрывал от них практически ничего, кроме оружейных складов, потому что не без оснований считал вверенное ему хозяйство образцовым. Городок свой он устраивал максимально похожим на военную часть, где когда-то проходил службу. Только тир был не в подвале казармы, а в леске неподалёку. Везде, естественно, царил идеальный порядок. Загорающиеся ночью прожекторы, когда зажжённая лампа помещалась в фокус нескольких зеркал и давала яркий свет, как и паровая машина, поднимающая без участия человека по желобам воду из Ангары на окружающие поля, произвели неизгладимое впечатление на московитов.

По прошествии недели одним из тёплых и маловетреных вечеров к Петренко в гости напросился Беклемишев, пришедший с одним из юношей, что были в посольстве. Уже в воеводском доме Василий Михайлович представил его как своего сына Петра. Ярослав в ответ познакомил Беклемишевых со своими детьми — четырнадцатилетним курсантом Ростиславом, девятилетней Ярославой и пятилетним Святославом.

Во время ужина приказный голова учил своего сына пользоваться вилкой и усердно кормил варёной картошкой, то и дело спрашивая, нравится ли ему земляное яблоко. Тот отвечал утвердительно, вызывая этим улыбку у Елены Мышкиной — жены Ярослава. Несмотря на кажущееся благолепие, царящее за столом, вежливые вопросы и не менее благочинные ответы, нечто тяготило воеводского гостя. Это заметила и Лена, чувствуя, что Беклемишеву есть что сказать и Василий Михайлович лишь ждёт удобного момента. Наконец дети поели, а две пожилые женщины забрали грязную посуду, принеся чай и печенье с вареньем в вазочках.

— Василий Михайлович, — сказал Петренко, наливая в чашку ароматного горячего напитка. — У вас есть к нам какое-то серьёзное дело? Так вы говорите, чего ждать.

Лена переглянулась с мужем — уйти ей или остаться? Ярослав в ответ налил чаю и ей, и Петру.

— Да, воевода, имеется у меня просьбишка, — по серьёзнел Беклемишев. — Сына этого своего, молодшенького, желаю у вас в учении оставить. Зело головастый он, ума живого. Надобно ему ратному делу, в Ангарии принятому, обучиться, дабы на Руси служить в чести.

— Это можно, — кивнул Петренко. — Князь против не будет, я думаю. Ещё что-то сказать хочешь, Василий Михайлович?

— Есть и ещё малая просьбишка, — облегчённо улыбнулся бородач. — Воевода Ярослав Ростиславлевич, друг любезный, не откажи. Продай мне земляного яблока сего два мешка!

— Не продам, — нахмурился Петренко. — Подарю!

— Я уж отдарюсь, воевода! — благодарил Беклемишев Ярослава. — Ей-богу, отдарюсь. А то мне раз князь Сокол мешок пожаловал, так в острожке всё пожрали, ироды! Не уследил я, да и голодно в том годе было.

К концу месяца разгрузились и два других парохода. Население Ангарского княжества за счёт этого каравана пополнилось на тысячу четыреста двадцать человек. Из них было три сотни башкир да несколько сотен людей, называемых Беклемишевым черемисами. Сами же себя они называли мари.

— Ишь, марийцев прислали, — удивлялась тогда Дарья. — В следующий раз, интересно, кто будет?

По прибытии Соколова во Владиангарск Афанасий Ордин-Нащокин обещал к концу весны привести ещё шесть сотен черемисов-марийцев. В язычестве поганом пребывающих, сразу же оговорился он. Сокол против язычников не возражал. Передав ангарскому князю царские грамоты, посланец, прогуливаясь с князем по дорожкам военного городка, пояснил их содержание:

— С сего лета государь наш, Михаил Фёдорович, слать до вас людишек христианских зарекается. Ибо грех се есть великий. А матушка наша, церковь православная, изволила гнев учинить на оные порядки. Смуту в народе сеять с сего лета более не мочно.

«Кончилась халява, — нахмурился Соколов. — Или золото отыскали».

— Афанасий Лаврентьевич, церковь против того, чтобы люди переселялись жить в наше княжество?

— Так и есть, — подтвердил дьяк. — Божиею милостию святейший кир Иосиф молвил слово своё супротив оного.

— А посылать язычников не грех? — прищурился Соколов. — Ибо не люди они?

— Я слово передал. — Афанасий дал понять, что ему неуместно обсуждать этот вопрос.

Далее Вячеслав повёл разговор об оплате за просимое царём оружие. На что приказной дьяк с хитрецой отозвался:

— А полоняниками — чудью да немцами али свеями и эстами, а хуть и лопарьми. Возьмёшь ли? — наклонил голову царский дипломат.

— Нет, — не согласился Вячеслав, оговорив, что и в долг он давать ничего не будет.

И добавил, что ещё неизвестно, будут ли у русских войск полоняники. Но предложил дать оружие за только что приведённый караван, обещая, как и раньше, за четырёх человек, среднюю семью, по мушкету, а за шесть сотен марийцев — две двухпудовые осадные мортиры, сработанные Иваном Репой по собственному проекту. Стреляли они бомбами, начинёнными зажигательной смесью, либо взрывчаткой.

— А золота и серебра более не дам, коли патриарх Иосиф запрет свой ввёл, — заявил решительно Вячеслав.

На что Ордин-Нащокин разочарованно протянул, остановившись:

— На ведение войны требуемо злато!

— Мне это ведомо, — согласился Соколов. — Но у нас с Михаилом Фёдоровичем был уговор!

Было видно, что приказной дьяк и сам сильно расстроен подобным оборотом дел, а уж как ему хотелось порадеть Отечеству перед шведской войной!

Поёжившись на прохладном вечернем ветру, Соколов пригласил Афанасия в воеводский дом, где у камина да за чашкой крепкого сладкого чая можно было всё хорошенько обдумать. На что дьяк с радостью согласился.

Спустя некоторое время с немалой помощью самого Ордина-Нащокина Соколовым и Петренко были составлены основные принципы дальнейшего сотрудничества. Наиважнейшим для ангарцев стало предложение царю Михаилу. Отказавшись от людских караванов, в составе которых людей забирали, не интересуясь их мнением, предлагалось осуществлять наем работников в княжество. За каждого учтённого человека, который соглашался добровольно переселиться на берега Ангары, Сокол платил бы налог. Либо золотом, либо серебром, либо оружием. Дьяк посоветовал заранее не отказываться от полоняников.

— Всё одно будут, резону отказ учинить нету никакого, — убеждал Афанасий. — Пахать и всяк немец горазд, коли принудить! — рассмеялся он.

— Хорошо, Афанасий Лаврентьевич, вижу, договор мы учиним, — улыбнулся дьяку Соколов. — Вижу в тебе рвение да желание Отчизне своей помощь учинить. Это радует. И вот ещё что, — помедлил Вячеслав. — Будут вам советники наши и рота стрелков.

На том беседа с приказным дьяком и закончилась, расстались недавние собеседники весьма довольные друг другом. Соколов молча сидел, глядя на огонь камина. Петренко тоже помалкивал до поры.

— Полковник решил лично отправляться в поход?

— Да, — не оборачиваясь, кивнул Вячеслав. — Отговаривать не буду.

После чего в каминном зале повисла тяжкая пауза, внезапно прерванная ангарским князем.

— У нас нет столько винтовок, Ярослав, — флегматическим тоном проговорил Соколов, всё ещё держа в руках еле тёплую чашку.

— На складах должен быть запас, — заметил Петренко, нахмурившись, — ему не нравилось такое состояние ушедшего в себя Вячеслава.

— Есть, — согласился тот, начав перечислять: — Две сотни готовых винтовок, полторы сотни карабинов для отправки на Сунгари и около шести сотен стволов-заготовок. Я связывался с Радеком в тот же день, как узнал о заказе.

— Что ты намерен делать? — Владиангарский воевода встал из-за стола и положил несколько поленьев в камин, пошурудив там кочергой.

— Я сниму винтовки с вооружения ангарских посёлков, — не отрывая взгляда от огня, с радостью набросившегося на новую порцию пищи, сказал Соколов.

— Извини, не понял? — повернулся к собеседнику Ярослав.

— Посёлкам на Ангаре ничего не угрожает, и пока местным гарнизонам можно сдать винтовки, — пояснил Вячеслав.

— Теперь понятно, почему в мире Матусевича даже памяти о нашем обществе нет, об Ангарии ходят лишь мифы, которые обсуждают немногие историки! — воскликнул Петренко.

Это послезнание о незавидной участи будущего Ангарии довлело над умами всех членов пропавшей экспедиции с того момента, как Матусевич, Сергиенко и прочие рассказали о нём всё, что могли. Тогда казалось, что пришедшие из иной России люди сознательно сгущают краски либо что-то недоговаривают. Ну не может быть так, чтобы Ангария занимала в учебниках истории лишь пару строчек в канве некоего «княства» беглых казаков с их выборным князем! С тех пор все усилия ангарцев были направлены на то, чтобы такая история не повторилась, в людях говорило несогласие с таким будущим. Получалось, что все усилия напрасны? Однако были и те немногие, кто не видел в этом ничего страшного, дескать, влились мы в родную страну, что в этом плохого?