Екатерина Великая - Анри Труайя

Через несколько часов императрица и великий князь, успевший к тому времени переодеться, занимают место в спальне, чтобы присутствовать при появлении младенца. На этот раз Екатерина рожает дочь. Она хочет, чтобы умилостивить царицу, назвать ее Елизаветой. Императрица безразлична к такой чести и выбирает имя Анна, как у ее старшей сестры, матери великого князя. После чего крестит новорожденную малым крещением и уносит ее в свои апартаменты, так же как и первого ребенка. Екатерина не возражает. Таково правило. Вновь она получает дар от императрицы (шестьдесят тысяч рублей), и опять ее оставляют одну, без ухода, в своей спальне. Но, под предлогом защиты от сквозняков, она приказала поставить возле алькова большие ширмы, отгораживающие часть комнаты. За ними она принимает, по секрету от императрицы, ближайших друзей, и в том числе Станислава Понятовского. Он, как всегда, неузнаваем в белокуром парике и, когда страж спрашивает: «Кто идет?» – спокойно отвечает: «Музыкант великого князя». Если постороннее лицо спрашивает, что прячет это нагромождение ширм у постели, Екатерина отвечает: «Стульчак». Так, пришедший от императрицы граф Шувалов застает великую княгиню одну, лежащую в печальной позе, а в двух шагах от нее, за ширмами, друзья «давятся от смеха, присутствуя при этой сцене».[43]

Но смех и игра не мешают Екатерине с тревогой следить за судом над Апраксиным. Старик-фельдмаршал умер «от апоплексического удара» во время первого же допроса, но следствие продолжается. С каждым днем становится все очевиднее, что канцлер Бестужев будет замешан в деле. Его сопернику, вице-канцлеру Воронцову, не терпится занять его место, и он наговаривает на него как на предателя императрицы. Братья Шуваловы, дяди фаворита Елизаветы, открыто поддерживают обвинение. По их словам, этот сильный и несгибаемый человек, пятнадцать лет державший в руках внешнюю политику России, всего лишь неблагодарный интриган. Вместо того чтобы слепо продолжать служить царице, он втайне сблизился с «молодым двором», стал на сторону великой княгини и даже делает святотатственную ставку на близкую кончину Ее величества. Посол Австрии граф Эстергази и посол Франции маркиз де Л'Oпиталь поддерживают кампанию, проводимую Воронцовым и Шуваловым.

Как-то в феврале, в воскресенье, когда «молодой двор» готовился отпраздновать двойную свадьбу (Льва Нарышкина и графа Бутурлина), Екатерина получает записку от Станислава Понятовского, где он сообщает, что накануне арестованы Бестужев и ювелир Бернарди, чьими услугами она часто пользовалась для пересылки писем, Ададуров, бывший ее учитель русского языка, и Елагин, один из ее верных друзей. Екатерине тотчас стала ясной вся серьезность грозящей опасности. Несомненно, враги Бестужева представят ее как главную соучастницу. Произведут обыск у смещенного сановника, перероют все бумаги. Писем, написанных ею Апраксину и Бестужеву, а также известного проекта наследования престола будет достаточно, чтобы ее осудить. Так что же, пришел конец ее свободе? «Скрепя сердце» отправилась она в церковь. Никто не заговаривает с ней об арестах. Лишь великий князь, никогда не любивший Бестужева, изображает радость. Подчеркнуто держится в стороне от жены, как будто хочет показать, что не имеет отношения к преступлениям, в которых ее обвиняют.

Вечером, после двух свадебных церемоний, Екатерина должна была как ни в чем не бывало еще присутствовать на ужине, потом на балу. Но оставаться в неизвестности выше ее сил. С холодной решительностью подходит она к Никите Трубецкому, одному из вельмож, которым поручено дознание, и спрашивает: «Нашли ли вы больше преступлений, чем преступников, или больше преступников, чем преступлений?» Удивленный такой смелостью, тот бормочет: «Мы делали лишь то, что нам приказали, но преступлений пока не нашли. Поиски безрезультатны». Тогда она обращается с тем же вопросом к другому исполнителю, маршалу Бутурлину, и тот со вздохом отвечает: «Бестужев арестован, но пока мы даже не знаем за что».[44]

На следующий день посланник Гольштейна Штамбке передает Екатерине записку от арестованного канцлера, он ее успокаивает: вовремя успел «все бумаги сжечь». Она тут же следует его примеру. Ночью «сжигает все»: бумаги, книги счетов, старые письма, разные черновики. Все чисто. Если арестуют, никаких доказательств политических переговоров. Тем временем дознаватели обнаружили несколько бумажек, написанных Понятовским Бестужеву. Этого достаточно, чтобы императрица потребовала в категорической форме от короля Польши отозвать Станислава. Потрясенный молодой человек объявляет себя больным и прячется дома. «Днем он не покидал своего особняка, а по ночам таинственно появлялся у великой княжны», – пишет Ж. Кастера. Екатерина умоляет Станислава пореже приходить к ней. Видя, с каким остервенением царица преследует ее друзей, она не решается никого приглашать к себе. Она изолирована, ее избегают, как зачумленную, шепотом поговаривают, что ждать грозы уже недолго. Ждет ее в лучшем случае немилость императрицы и высылка в Германию, а в худшем – пытка, тюрьма и смерть.

Глава IХ

Решающие встречи

Последний день карнавала 1759 года. В придворном театре должна идти комедия русского автора. Станислав Понятовский убедительно просит Екатерину присутствовать, чтобы положить конец слухам о ее якобы заточении в собственной спальне по приказу императрицы. Екатерина заказывает кареты себе и свите, но граф Александр Шувалов, с лицом, постоянно дергающимся от тика, сообщает ей, что великий князь против этого выхода в свет. Она тотчас понимает причину этого резкого отказа: если она поедет на спектакль, ее должны будут сопровождать фрейлины, в их числе фаворитка Петра Елизавета Воронцова, с которой он, по-видимому, намеревался провести вечер.

Екатерина настаивает, прибегает Петр и кричит «с каким-то странным орлиным клекотанием». Она возражает ему и Александру Шувалову тоже. Она пойдет в театр, если надо – одна и без кареты. Но сперва она напишет императрице о том, как третирует ее муженек, и будет просить разрешения покинуть двор и вернуться в Германию, в свою семью. Великий князь уходит, за ним несколько озадаченный Александр Шувалов, а Екатерина тотчас берется за перо. «Я стала писать письмо императрице по-русски, в максимально патетическом стиле, – вспоминает она в своих „Мемуарах“. – Начала с перечисления благодарностей за милость и благодеяния, мне ею оказанные со дня приезда моего в Россию, и добавляла, что, к сожалению, я их не заслужила, ибо навлекла на себя ненависть великого князя и явное неудовольствие Ее величества, что я очень несчастна и умираю от скуки в своей спальне, где мне запрещают самые невинные развлечения, а посему настоятельно прошу ее положить конец моим мучениям и отослать меня обратно к моим родственникам тем или иным способом, по ее усмотрению. Поскольку живу я хотя и в одном доме со своими детьми, но их не вижу, мне все равно, нахожусь ли я рядом или за сотни километров от них; я знаю, что она окружила их заботой, какой им не обеспечат мои скромные возможности, и осмеливаюсь просить ее продолжать эти заботы и что в надежде на это я проведу остаток жизни среди своих родных в молитвах Всевышнему за ее здоровье, за здоровье великого князя, детей моих и всех, кто делал мне добро или причинял зло, но состояние моего здоровья, из-за всех пережитых горестей, таково, что мне приходится опасаться за жизнь мою, а посему и обращаюсь к ней с просьбой отпустить меня лечиться на воды, а оттуда – к родителям».