Волгарь - Марина Александрова

Покуда вырубили новую оглоблю да на место приладили, упрели и бабы, и ребятишки и времени потеряли изрядно. Сумерки уж опускались, а до деревеньки еще далече было.

Возком правила Ануш, более всех страдавшая от холода. После возни с колесом, распаренная, напилась она студеной воды из припасенной баклажки, а вот теперь холод забирался ей под тулуп, заставляя ежиться. Да не беда, ежели б токмо мороз досаждал едисанке: выпитая вода не давала ей покоя. Наконец терпение Ануш иссякло, и она обратилась к Николке, чтобы тот сел на облучок и подержал вожжи, а сама углубилась недалече в придорожный лесок по малой надобности.

Николка держал вожжи и разглядывал заснеженные деревья, являвшие собой в сгущавшихся сумерках весьма причудливое зрелище. Утомленная Дарья высунулась из возка, желая узнать, что за заминка такая случилась и как скоро они тронутся дальше. Сердце было не на месте у вдовы, когда поняла она, что не поспеют они засветло добраться до деревеньки.

Вдруг раздался отчаянный крик Ануш:

– Николка! Гони! Ско...

Страх подстегнул мальчика, он дернул вожжи и с криком «Пошла! Пошла!», принялся нахлестывать ее кнутом. Ошалевшая кобыла понеслась с места галопом. Не думая о том, что впотьмах возок может перевернуться, Николка гнал бедную лошадь до тех пор, пока не показались огни деревни. Лишь тогда страх отпустил и его, и Дарью, которая все время, пока длилась эта лихая скачка, побелевшими губами шептала молитву.

Переведя дух, Николка обратился к матери:

– Господи, матушка, а как же Анушка-то? Мы ж ее-то бросили...

– Что ж теперь, сынок, видно так было Богу угодно, чтоб спасла она нас, собой заслонила. Да и, может, жива она еще. Помолимся за нее. Хоть и басурманка, а все душа Божья.

Николка присоединился к материнской молитве, но успокоения ему это не принесло. Мальчик сильно переживал из-за того, что не поспешил на выручку Ануш, поступил, как не должно поступать мужчине.

Когда ж добрались они до деревеньки, то хлопоты по обустройству на ночь помогли Николке отрешиться от тягостных дум.

ГЛАВА 15

...Казаки страсть как обрадовались, когда увидали, что вошла в лес баба, да еще, по всему видать, молодая. Эдак до ночи успеют они на заимку возвернуться, в деревеньку-то теперь вовсе нет нужды тащиться. Кинулись они разом на девушку, только и успела она крикнуть Николке, чтоб уезжал скорее. О себе нисколь не думала едисанка, лишь старалась задержать подольше лихоимцев. Вот и пришлось им с ней изрядно в снегу побарахтаться: как дикая кошка сопротивлялась Ануш, расцарапала одному всю рожу, а другому прокусила руку. Но где ж было сладить девчонке-невеличке с двумя дюжими мужиками? Скрутили они ей руки за спину, чтоб не царапалась, и потащили к избушке.

Поначалу едисанка сопротивлялась, поливая казачков проклятиями на родном языке, но после пары увесистых тычков в спину, решила, что лучше ей пока идти своей волей. Убивать ее пока никто не собирался, хотя мужик с прокушенной рукой весьма злобно косился на девушку, ворча себе под нос при этом что-то про черномазую ведьму. Другой же спокойно умыл снегом расцарапанное лицо и со смешком сказал товарищу:

– Не ворчи, Михася, такие-то завсегда слаще.

...Казачки в ожидании посыльных изрядно нагрузились вином и пребывали в весьма подогретом состоянии. Когда же послышался на крыльце шум, упреждающий о возвращении «охотничков», то вся честная компания радостно загомонила, предвкушая новую потеху.

Ануш чуть не вывернуло на изнанку, когда ей в нос ударила волна удушливой вони из распахнувшейся двери. Мужики, что привели ее сюда, подтолкнули девушку в спину, и она, едва устояв на ногах, оказалась в большой, плохо освещенной избе. Едисанка несколько раз сглотнула, пытаясь побороть дурноту – смрад стоял в избе ужасающий. Дым от плохо слаженной печи смешался с табачной застоялой вонью, кислый запах давно немытых человеческих тел мешался с запахом испорченных остатков пищи. Заросшие бородищами сальные рожи огромного, как с перепугу показалось Ануш, числа мужиков уставились на нее похотливо блестящими глазами.

Словно затравленный зверек переводила девушка взгляд с одного мужского лица на другое, пытаясь уловить хоть малость сочувствия, но ее надежды пропадали вотще. Один из приведших ее, тот, кого называли Михасем, разрезал веревку, стягивающую запястья девушки за спиной, и сдернул с нее тулуп вместе с прочей теплой одежонкой, оставив лишь полотняную тонкую рубашку, которая, взмокнув от пота, прилипла к телу Ануш, обрисовав все изгибы ее стройного юного тела. Изголодавшиеся без баб, мужики встретили столь соблазнительное зрелище восторженными криками:

– Эк, ребяты, подвезло вам!..

– Славненькая басурманочка!..

– Поцелуй, красавица, перстенек подарю!..

– Глазищами-то вон как зыркает! Хоть тоща, да видать, горячая!...

– Спляши, черноглазенькая, потешь душеньку!..

Ануш, прижавшись к стене, широко раскрытыми от страха глазами смотрела, как надвигается на нее толпа мужиков, и каждый протягивает ей кольцо, ожерелье, браслет или богатую шелковую шаль, а один потрясал невесть откуда взявшимся бубном. Постепенно в душе ее зародилась надежда на спасение, девушка улыбнулась, превозмогая отвращение, игриво выгнула бровь, повязала бедра алой шалью и, выхватив из чьей-то протянутой руки бубен, подняла его над головой и звонко по нему ударила.

Казаки немного притихли. А девушка, ритмично встряхивая бубном, принялась соблазнительно покачивать бедрами, извиваться всем телом, делая маленькие шажки по кругу. Постепенно круг увеличивался, Ануш стала напевать высоким гортанным голосом, убыстряя темп танца, а мужики принялись бить в ладоши, подхватив выбранный ритм. Когда едисанка оказывалась лицом к кому-либо из них, каждый старался нацепить на девушку какое-нибудь украшение, так что в скорости она могла соперничать по количеству драгоценностей с любимой наложницей падишаха.

Распаленные мужики пожирали взглядами гибкое тело Ануш, а она выжидала время, чтобы улучить момент и схватить со стола огромный нож, что забыл там один из казаков. Словно утопающий за соломинку, ухватилась девушка за мысль, что, вооружившись, сможет вернуть себе свободу.

Ануш вновь изменила ритм танца, пытаясь раздвинуть сгрудившихся мужиков, чтобы скорее добраться до желанного ножа. Но тут в избу вошел Ефим и, не видя этого, девушка, совершая очередной соблазнительный пируэт, влетела в его объятья.

Целая буря чувств отразилась на лице Ануш, когда признала она в обнимавшем ее казаке Ефима. Отчаянье сменилось безудержной радостью и тотчас погасло, едва поняла она, что не узнает ее Ефим. А он, крепко держа девушку за плечи, слегка отодвинул ее от себе и окинул оценивающим взглядом. Была в этот миг как никогда хороша Ануш: черные волосы разметались, очи горели, бурно вздымалась грудь после танца. Удовлетворившись осмотром, Ефим с усмешкой обратился к казакам: