Похищение королевы - Аркадий Карасик

Наконец, я нашел отзывчивого человека - седоголового полного мужчину, щелкающего компьютерными клавишами. Он показал мне рабочее место Пудова. Возле окна. Именно здесь журналист отдыхает от домашнего труда, что-то правит, что-то дописывает.

Но сейчас - пусто. Неужели азартный репортер гоняется за очередной знаменитостью, выдаивая эпохальное интервью? Тогда придется напрашиваться на ночлег к Машеньке, где меня поджидает вечно пьяный пасынок.

Только не это! Лучше переночевать на улице в обществе грязных бомжей! О ночевке у Стулова речи быть не может - сыщик живет с женой в двухкомнатной хрущебе, тревожить их покой невежливо. С другими приятелями и знакомыми связи разорваны.

Остается либо Витька, либо - бомжи.

- Вы не знаете, где Пудов?

Женщина средних лет оторвала взгляд от монитора. Устало потерла ненакрашенные глаза.

- Лежит в больнице...

Витька и больница - понятия несовместимые. Как небо и земля, кошка м собака, пол и потолок. Он не раз хвастался своей медицинской непрошибаемостью, которую не преодолеть ни рядовым врачам, ни маститым академикам.

- Заболел? Чем?

- Ранение... Три дня тому назад поздно вечером неизвестный стрелял в него. Никто ничего толком не знает. Даже милиция.

Вот это новость! Правда, то, что сейчас происходит почти на каждом шагу, новостью назвать трудно. Взрывают и стреляют, похищают и режут, грабят и расчленяют. Как правило, преступники остаются непойманными. Возбужденные уголовные дело миролюбиво пылятся в шкафах.

Вон как выразилась журналистка: никто ничего толком не знает, даже милиция... Скорей всего, особенно милиция. Создание оперативных штабов, возбуждение уголовных дел, призывы сообщать все, что жителям Москвы известно, походит на демонстрацию активной деятельности, а не на саму "деятельность"... Достаточно вспомнить убийство Листьева, Меня...

Я помчался в указанную мне больницу. По пути прихватил связку бананов, несколько помидорин и огурцов. Пудов - холостяк, друзья по редакции замотаны, им не до посещений коллеги, хоть я подкормлю беднягу.

Лежит, небось, Витька бледный, обмотан бинтами, на которых выступают зловещие пятна крови, вокруг - хлюпающая и мерцающая аппаратура, хирурги с ланцетами-пинцетами. Сестрички вытирают слезы. Холостяк, красавчик и на тебе, погибает на глазах. Не пойман в семейные силки, не окольцован теми же сестричками... Какая несправедливость!

Все оказалось не таким уж страшным.

Витька, правда, изрядно бледный, но все такой же веселый, лежит выпростав из-под одеяла нервные руки с пальцами пианиста. Грудь обмотана бинтами, но крови не видно. Белохалатная девица порхает рядом, но - без слез и причитаний. Врачей со зловещими ланцетами не заметил - наверно, трудятся над другими пациентами в соседних палатах.

Короче, привидевшиеся мне ужасы - плод больного воображения, навеянный недавним происшествием на об"ездной дороге.

- Здорово.

- Пашка? Молоток, мужик, навестил... А тут, понимаешь, прокол, да еще какой - две дырки в груди, хорошо - не в башке... Нацелили меня на зарубежного футболиста - верзила под потолок, плечища - в дверь не войдет. Охраняют парня - страх. И во время общения с прессой, и, наверно, в сортире. Такие же "шкафы" стоят под дверьми - не прорваться... Но ты меня знаешь - не отступлю. То да се, подговорил ресторанного официанта, сунул ему пару бумажек. Не устоял - разрешил попользоваться униформой... Разговор с футболистом получился классный. Друг доугу пришлись по душе, опростали пузырь, разговорились. Короче, освободился часам к одинадцати вечера, снял частника и - домой. Башка - чугунная, руки-ноги дрожат... Сам понимаешь, состояние... Вхожу в под"езд, темно, свет вырублен. Пробираюсь ощупью к лифту. Лампочки пацаны бьют только так, электрики не успевают вкручивать новые... Спрашивается, чем им мешает свет? Сексом заниматься? Так говорят, при свете лучше получается...

Когда Витька переходит на сексуальные темы, говорить о чем-то другом не способен. Не остановишь - так и будет описывать всевозможные приемы и приемчики, позы и об"ятия до бесконечности. В общении с женщинами до глупости стеснительный, все время смущается, краснеет, а о сексе говорит взахлеб, компансируя, видимо, позорную для настоящего мужика скромность.

- Кончай заниматься онанизмом, - прикрикнул я. - Кто стрелял?

Витька одарил меня презрительным взглядом. Еще и мужиком называется, и штаны носит с ширинкой! Настоящая баба! Но все же возвратился к происшествию в темном под"езде.

- Выступают из темноты две фигуры в колпаках. Выстрелы - будто палкой ударили по груди. Я естественно - навзничь. Глаза закрыл - авось, подумают: мертвяк и не добьют. Один зажег спичку, поглядел. Говорит: не тот. Второй усомнился. Как так не тот, когда от самого вокзала пасли. И предлагает добить. На всякий случай. Раз моргалами шевелит - живой. Ну, думаю, все, не напечатаю футбольного интервью, положат его со мной в гроб. Вместо ордена, который не успел заслужить... Вдруг слышу: не надо, пусть живет, оклемается - его счастье... После этих слов я и поплыл в черноту... Говорят, старик выводил собаку на прогулку и она нашла меня. По запаху... Он у меня особый, за версту чуют. Особенно, девахи. Очнулся в реанимации. Врач говорит: две пули выковыряли. Слава Богу, они не задели ни сердца, ни печенки... Вот так, Павлуха, долго жить буду. Переплюну деда Костю.

Вспомнил все же, обормот! В гардеробе нашего факультета работал дед Костя - так его звали за глаза и в глаза. Ходили упорные слухи, что старикан давно перешагнул столетний порог и поклялся дожить до стотридцатого.

Неожиданно Витька поманил меня рукой. Я склонился к его бледному лицу.

- Похоже, киллеры на тебя нацелились, я им подвернулся случайно... Не вздумай посещать мою квартиру - достанут... Вот что, паря, ночуй у Ларки. Девка сдобная, без комплексов, уступаю на время. Можно сказать, от сердца отрываю. Возьми адресок. Будет желанние - заглядывай... К Ваське приехал?

Спазмы перехватили дыхание. Все же Витька - хороший парень, можно даже сказать - великолепный. И не только потому, что уступил "на время" свою редакционную шлюшку. Волнуется, сопереживает. Ведь понимает, что на меня открыт сезон охоты. Словно на боровую дичь.

- К нему.

- Передавай привет. Молчун он, правда, первостепенный, но парень классный, таких сейчас мало... И Ларке тоже - приветик. Пусть не особо с тобой старается, оставит на мою долю... Шучу, конечно. Девчонка она тоже классная. В редакции все мужики прилипли к ее подолу, а она - ко мне. Вот оклемаюсь - женюсь. Пацанов и пацанок разведу... Как думаешь - пора?

- Давно пора. А то засохнешь на корню, никто на тебя даже не посмотрит.

Добрый Витька парень, до глупости добрый. Все люди, окружающие его "классные", все - "молотки".

- Пока. Позови врача - что-то рана стала прибаливать, как бы копыта не отбросить. То-то радости будет у главреда. Здорово я ему соли на хвост насыпал...

Побледнел еще больше - до синевы. Глаза закрылись.

Хирург прибежал на зов мгновенно, будто дежурил в коридоре, ожидая моего появления из палаты. С ним сестра со шприцем, еще кто-то. Меня невежливо затолкали в лифт.

Ничего страшного, уговаривал я сам себя, покинув больницу, Витька оклемается, его жизнелюбия на троих хватит, такие не умирают. Ноги сами собой, без вмешательства головы, вели меня к Стулову. Побеседую с сыщиком и помчусь на вокзал. Ночевать у неведомой Ларисы не собираюсь. Пусть она остается для Пудова.

Предостережение Витьки не особенно взволновали меня. Скорей всего, киллеры ошиблись, их целью был не тощий писатель, а совсем другой человек. Возможно, Пудов. Опубликовал заметку, в которой подковырнул какого-нибудь уголовного авторитета - достаточная причина для немедленной расправы.

Или...

Неожиданно вспомнились угрожающие взгляды, которыми обменялись мой пастух и "автомеханик". Уж не в веселого ли парня стреляли? Вполне вероятная версия.

И все же, не надо забывать, меня пасут. Не безопасные, в принципе, топтуны - убийцы. Если Витька прав и они нацелились на меня - не успокоятся пока не всадят пару пуль в грудь, контрольную - в голову. Кто пойдет за гробом? Ну, баба Феня в черном платочке, ну, Гулькин в парадной форме, ну, Надин. Машеньки не будет, ей никто не скажет о безвременной кончине безалаберного муженька...

Стулов был дома. Сидел за столом, обложившись любимыми четвертушками исписанной бумаги, переставалял их местами. Будто раскладывал пасьянс. Я обратил внимание на то, что центр "пасьянса" неизменно оставался пустым, не занятым.

Увидел меня - не поднялся, сердито буркнул.

- Проходи, баламут, садись...

Почему я вдруг превратился в "баламута" известно одному автору унизительного прозвища. Но обижаться глупо. В смысле прозвищ Стулов редкий фантазер. То я - "скорпион среднеазиатский", то - "антрацит". В прошлый раз ни за что, ни про что обозвал меня "каракулем".

Я приветливо улыбнулся и вытащил из кармана блокнот, куда аккуратно заносил не только добытые сведения, но и придуманные версии. Занял стул напротив хозяина. Откашлялся.