Покорители студеных морей (с иллюстрациями) - Константин Бадигин

Когда пропели третьи кочета, два судна купца Жареного быстро шли по течению. Мрачный Ливонский замок давно скрылся из виду. Гребцы дружно ударяли веслами. Кормщики, налегая на тяжелые потеси,[48] весело покрикивали на дружинников.

Вот и река Россонь широким рукавом влила свои воды в Нарову. На стрелке раскинулось большое русское село. Здешние жители занимались постройкой речных и морских судов.

Острые глаза Жареного еще издали различили среди рыбачьих русских судов кургузый корпус немецкого корабля. Развернувшись, карбасы Федора Жареного вошли в Россонь и, найдя место потише, стали на якоря.

Не теряя ни минуты, Жареный велел спустить на воду лодку; кликнув толмача и двух гребцов, он уселся за руль и поспешил к ганзейскому кораблю.

Несколько хороших взмахов веслами, и лодка стукнулась о толстые доски обшивки. Почти в тот же миг откуда-то изнутри раздался крикливый голос.

— Ругается кормщик, почему-де мы судно ломаем, — сказал толмач, обернувшись к Жареному.

— Брань на вороту не виснет, — ответил купец. — Пусть бранится, лишь бы для дела сговорчив был.

Купец с толмачом влезли по скобяной лестнице на палубу «Быстрого оленя» и столкнулись с полным, круглолицым моряком.

Новгородцы вежливо поклонились.

— Из лучших торговых людей, новгородский купец, — представил Аристарх Жареного.

Толстяк не замедлил поклониться в ответ.

— Господину купцу нужен хозяин, — говорил Аристарх.

— Я хозяин этого судна, — ткнув себя в грудь, с достоинством изрек мореход. — Я Ганс Штуб! Чем могу служить господину купцу?

— Скажи ему, Аристарх, — медленно говорил Жареный, — купец-де хочет отвезти свой товар в Любек. Товар у него — чистый воск, а другого товару нет.

— Хозяин спрашивает, — переводил Аристарх, — сколько пудов воску хочет везти уважаемый купец?

— Сто капей у меня воску, а в капи двенадцать пудов новгородских, а ливонских восемь.

— О-о!.. — высокомерно сказал хозяин. — Это для меня небольшое дело. Мое судно берет груза много больше. У меня в трюме было шесть тысяч новгородских пудов соли, — хвастливо продолжал он, — а судно не было загружено.

— А далече он соль возил? — заинтересовался Федор Жареный.

— В Новгород вез, — откликнулся разговорчивый немец, — да новгородцы наших ганзейцев обидели. Только подумать, соль на вес продавать заставляют, вино — полными бочками, а сукно — на обмер. Это несправедливое, нехорошее требование, как никогда раньше.

— Довольно вам на наших хребтах ехать, — рассердился Жареный. — Раньше-то вы на ласт[49] пятнадцать мешков с солью давали, а теперь двенадцать… Кто кого обидел?

— Перестань ты, ради бога, Федор Тимофеевич! Зачем немца тревожить?

— А ты не переводи, я в сердцах.

— Другие купцы, — помолчав, снова заговорил немец, — у Котлина тайно свой товар русским продали. Пфуй, как нехорошо. Я честный человек, я выгрузил соль в здешнем складе.

— Много ли товаров в сей год до Великого Новгорода не дошло, по пути застряло?

Ганзейский купец поднял глаза, словно призывая небо в свидетели.

— Склады в Ревеле и Риге забиты разными товарами. Две сотни судов, ежели не больше, повернули обратно. Я честный человек, я прямо скажу: для нас, купцов, это убыточно, это плохая торговля, — замотал он головой.

— Спроси, Аристарх, что он за провоз моего воска в Любек возьмет, — перешел к делу Жареный.

Немец помолчал, почесал за ухом, посмотрел за борт на шумевшую под коргом воду.

— Я честный человек, — начал он, — я буду доволен, если мне заплатят четвертую часть от цены за весь воск. Возить русский воск в такое время — опасная коммерция. Я честный человек, пусть мне поверит господин купец…

Ганзеец думал, что русский станет торговаться, и приготовился тут же сделать скидку, но, к его удивлению, Жареный согласился:

— Ну и гусь! С живого норовит шкуру снять. Пусть так, плачу. Переводи, Аристарх. А коли за провоз берет дорого, пусть хорошее жилье мне и моим людям даст. Пусть напрасно не стоит, а, погрузивши воск, в море немедля уходит.

Услышав, что новгородец согласен, хозяин оживился.

— Да, да, я честный человек, — затараторил он, — я дам хорошее жилье русским, пусть господин купец не беспокоится, а идти в море одному опасно — море кишит разбойниками. Лучше подождать другие попутные суда.

— Скажи хозяину, мои люди все хорошо вооружены и отобьют любых разбойников. Пусть он не боится.

— О-о-о, э-э-э!.. — на все лады долго повторял ганзейский купец, размышляя, как ему быть.

Наконец он решился: высокая плата за провоз перетянула.

— Хорошо, — сказал он. — Я честный человек. Я согласен выйти один в море: я знаю, новгородцы — смелые люди.

— Хорошо, очень хорошо! — повторял Федор Жареный, возвращаясь к своим судам и потирая от радости руки. — Теперь горбатому нас не достать. Погрузим воск — и в море.

Новгородцы перетаскали воск на ганзейское судно и прилегли отдохнуть. Жареному немец уступил часть своей каюты.

Выйдя на палубу, Ганс Штуб посмотрел на ветер, на воду, вызвал матросов и хотел было поднимать якорь и уходить в море, как вдруг большая рыбацкая лодка подошла к борту. На палубу поднялся человек в черном плаще с крестом, из-под которого торчал конец сабли. Он подошел к Гансу Штубу вплотную и, дохнув на него густым хмелем, негромко сказал:

— Где хозяин?

— Я хозяин, — откликнулся мореход. — Чем могу служить господину?.. — Мельком взглянув на незнакомца, он заметил, что лицо его когда-то было накрест рассечено саблей.

Незнакомец наклонился и что-то прошептал Гансу Штубу.

— О-о! — только и мог сказать немец.

— Пройдемте, дорогой хозяин, в укромный уголок — нас никто не должен слышать.

Хозяин повел незнакомца на нос, и там, усевшись на бухту толстого якорного каната, они начали тихо разговаривать.

— Нет, это невозможно! — привскочил Ганс Штуб, выслушав незнакомца. — Я не могу это сделать: я честный человек.

— Ганс Штуб, — повысил голос незнакомец, — вашего согласия никто не спрашивает! Мы приказываем вам! Покажите, где мы можем расположиться.

— Я не обязан выполнять приказы вашего магистра — я горожанин вольного города Любека. Я честный человек. Я буду…

— Мы не привыкли повторять приказания! — надменно оборвал купца незнакомец. — Если вы не хотите добром, то… — Он положил руку на рукоять сабли.

— Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, — вскипел Ганс Штуб, — я подниму крик, и русские превратят вас в трупы! Это было неожиданно. Незнакомец размышлял.