Съедобная экономика. Простое объяснение на примерах мировой кухни - Ха-Джун Чанг

просто потому, что в учебном заведении, куда они подали документы, когда-то учились их родители, а то даже бабушка или дедушка). Сможем ли мы сказать, что теперь должны принять любое неравенство, существующее в таком обществе, ибо у всех людей был одинаковый шанс конкурировать в одной и той же игре и по одинаковым правилам?

К сожалению, нет, не сможем.

Объясняется это просто. Тот факт, что все имеют равные возможности конкурировать по одним и тем же правилам, еще не означает, что конкуренция действительно справедлива. Мы же не назовем спортивный забег справедливым только потому, что все стартуют с одной и той же стартовой линии, если у кого-то из бегунов только одна нога или кто-то слеп на один глаз?[184] Точно так же и в реальной жизни тот факт, что в теории все имеют равную возможность попробовать себя на любой желаемой работе, не делает конкуренцию честной, если у некоторых участников изначально отсутствует необходимый для этого минимум способностей; скажем, у кого-то из-за скверного питания в детстве хуже развит мозг, а у другого хуже с образованием, потому что он вырос в неблагополучном районе со скудным финансированием школ. Иными словами, равенство возможностей — понятие бессмысленное, если каждый член общества не обладает необходимым минимумом способностей для того, чтобы этими возможностями воспользоваться.

Таким образом, если мы хотим сделать забег жизни по-настоящему справедливым, необходимо, чтобы все дети, прежде чем к нему присоединиться, развили минимальные способности. Для этого они все должны быть обеспечены адекватным питанием, получать достойное медицинское обслуживание и образование, иметь нормальный доступ к играм (важность которых в развитии ребенка все больше признается специалистами). А все это, в свою очередь, требует не слишком большого различия в жизненных условиях и обстоятельствах тех, кто этих детей воспитывает: родителей, родственников и опекунов. Ну, если мы, конечно, не собираемся в будущем воспитывать всех детей в специальных учреждениях вроде описанных в романе «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли или так, как это уже сегодня делается в Северной Корее (хотя даже там, как мне рассказывали, имеются отдельные, лучшие детсады для отпрысков политической элиты). Так или иначе, одного равенства возможностей недостаточно; нам нужна также относительно высокая степень равенства результатов.

Большего равенства результатов можно добиться с помощью регулирования рынков. Подобные постановления защищают экономически слабых от тех, кто силен. Так, в Швейцарии и Южной Корее сокращают неравенство доходов путем защиты мелких ферм (например, ограничивая импорт сельскохозяйственной продукции) или небольших магазинов (скажем, вводя ограничения для крупных розничных торговых сетей). А еще его можно сократить за счет финансового регулирования (например, ограничивая высокодоходную, но сопряженную с высоким риском спекулятивную деятельность финансовых институтов) или посредством регулирования рынка труда (скажем, обеспечивая население достойной минимальной зарплатой, увеличивая выплаты по больничным и так далее). Однако, как мы видим на примере европейских государств всеобщего благосостояния, приблизиться к равенству результатов эффективнее всего удается с помощью перераспределения доходов через государственную систему: либо посредством прямой передачи доходов менее обеспеченным людям, либо гарантируя равный доступ к качественным «базовым услугам», таким как образование, здравоохранение и вода (см. главу «Рожь»).

Дискуссия о неравенстве долгое время велась в направлении, уводящем нас в неправильную сторону, потому что люди думали только о результатах и возможностях, забывая при этом о потребностях и способностях. Левые считали (и по-прежнему считают) уравнивание результатов для всех людей справедливой целью, игнорируя тот факт, что разные люди имеют разные потребности и способности. Правые же убеждены, что достаточно равенства возможностей, и не понимают, что по-настоящему честная конкуренция одного поколения требует определенного равенства в способностях, которое невозможно гарантировать без значительной степени равенства в результатах поколения их родителей, достигаемой, в свою очередь, за счет перераспределения доходов, гарантии доступа к качественным базовым услугам и регулирования рынков.

Мы же с вами не хотим летать авиалиниями, которые считают справедливым, когда пассажиру-вегетарианцу всучивают курицу без каких-либо вариантов выбора? Но нам вряд ли хотелось бы и летать авиакомпанией, которая предлагает огромное меню на любой вкус и с учетом любых потребностей (в котором, возможно, есть сразу несколько блюд из курицы), если перелет в ней стоит огромных денег и мало кто может себе его позволить.

Глава 13. Перец чили

В которой перец чили помогает увидеть, насколько серьезно мы недооцениваем домашний труд, несмотря на то что он лежит в основе нашей экономики и общества

Кимчи из перца чили (корейский рецепт моей свекрови)

Зеленый перец, маринованный в молотом красном перце чили, рубленом чесноке и мюльчи-джуте (корейском соусе из ферментированных анчоусов)

Многие люди боятся остроты перца чили, и это понятно. Тем, кто не привык к этому продукту, его огненный вкус может показаться источником целого спектра крайне неприятных ощущений: во рту словно огонь горит, из глаз рекой текут слезы, прошибает потом, а иногда еще и боль в желудке, а то и вовсе спазмы кишечника. Но есть места, которые я называю «Поясом чили»: он тянется от Мексики (откуда пошло название этого перца), через Перу, страны Карибского бассейна, Северную Африку, Южную Азию, Юго-Восточную Азию, Китай и далее на север до моей родной Кореи. И вот для его жителей невыносима сама идея трапезы, не сопровождаемой несравненным «горячим» восторгом от поедания этого острого перчика.

На самом деле острота чили — это не вкус, а боль. В сущности, тут мы имеем дело со сложнейшим химическим фокусом, придуманным этой ягодой (да, это замаскированная ягода; см. также главу «Клубника»). Несмотря на жгучую боль, которую он причиняет нам, особенно нашим слизистым оболочкам, капсаицин, основной источник остроты перца чили, в действительности не наносит тканям никакого прямого ущерба. Это химическое вещество просто обманывает наш мозг, заставляя его поверить, будто телу больно. Капсаицин связывается с одним из наших сенсорных рецепторов, которые «позволяют организму обнаруживать сильно повышенную либо пониженную температуру тела, контакты тканей с кислотными или агрессивными веществами и чувство трения любого вида»[185].

Острота перца чили — настолько важный вопрос, что для ее измерения даже разработали специальную шкалу. Называется она шкалой Сковилла — в честь Уилбура Сковилла, американского фармацевта, который в 1912 году предложил эту идею. Для того чтобы измерить остроту перца, изготавливают его экстракт: высушенный образец растворяют в спирте. Затем разбавляют смесь подслащенной водой и предоставляют группе из пяти дегустаторов решать, чувствуется ли острота[186]. Согласно данной системе, если большинство (как минимум трое из пяти) дегустаторов не чувствуют остроты, когда одна часть оцениваемого перца разбавлена, скажем, 10