Выбор - Анна Белинская

22. Максим

Чертовски раскалывается голова.

Я опять накосячил на работе, за что и получил отцовских люлей.

В кухне суетится Любаня. Она носится как оглашенная от холодильника к столу, при этом светится так, будто ей дали отпуск, в котором она не была, кажется, уже несколько лет.

Оглядываю пространство, охваченное полнейшим беспорядком, словно по нему прошелся Мамай: стол завален продуктами, раковина — грязной посудой, а столешница — обрезками овощей и фруктов, присыпанные мукой.

Почесываю затылок и всматриваюсь в женщину, чтобы разглядеть в её лице признаки торжества и ликования. Правда, что ли, отец сжалился и вызволил Любаню из рабства, отчего она решила наготовить нам на каждый день своего отпуска?

— Любаша, привет! — приветствую, наливая в стакан воды.

Женщина проносится мимо, игнорируя мое присутствие. Она, очевидно, витает в собственных мыслях, не замечая никого вокруг себя. На обратном пути к раковине ловко ловлю ее в объятия и крепко сжимаю. Люба вздрагивает и только тогда обращает на меня внимание.

— Мать честная, — перекрещивается, — Максим! Напугал, окаянный.

— Я тебя звал, но ты где-то летаешь. Что случилось? — киваю на кухонный беспредел.

В тот момент, когда я задаю свой вопрос, слышу музыку, врывающуюся в приоткрытую форточку.

Выпускаю женщину из силков и подхожу к окну.

— Что происходит? — киваю на полный аншлаг.

Люба подходит и становится рядом со мной, вглядываясь в окно. Задний двор усыпан людьми, половина из которых мне хорошо знакома. В беседке празднично накрыт стол, играет музыка и расставлены цветы.

В этой толпе я идентифицирую своего брата. Он сияет начищенным рублем и белоснежной улыбкой, фотографируясь с девчонками.

— Этот дом давно не слышал столько смеха, — блаженно мурлычет Люба, покачивая головой. Хмурю вопросительно брови. — Когда в последний раз здесь отмечали праздники? – чувствую, как женщина смотрит на меня и ждет ответной реакции.

— Так это праздник? – я не поворачиваюсь к ней, шаря глазами по присутствующим.

— Конечно, Максим! — возмущенно вспыхивает Люба. — Это наша Сашенька все организовала! Ну какая она, все-таки, умница!

Меня передергивает от её слов.

«Наша Сашенька»…

И когда она успела стать нашей?

Мой взгляд выдергивает пшеничные распущенные волосы. Девушка одета в белую футболку и широкие джинсы, достаточно просто, чтобы выделяться среди толпы.

Она сидит за столом и пьет чай. Ее взгляд отрешенный и задумчивый, будто её что-то тревожит. Рыжая бездумно подносит чашку ко рту и делает глоток совершенно механически, как робот. О чем она думает? И почему не улыбается своей фирменной добродушной улыбкой?

Прослеживаю за перемещением брата, который подъезжает слишком близко для отношений «врач — пациент». Он берет ее за руку совершенно не по-дружески, а у меня сжимаются руки в кулаки, которые начинают чесаться, чтобы разукрасить ими чью-нибудь рожу.

Девчонка испуганно вспыхивает и возвращается в реальность, долго разглядывая их переплетенные пальцы.

— Посмотри на свою мать, Максим. На Даню. Как все они счастливы. Эта девочка вернула счастье в дом. Хоть бы у них все получилось, – Люба складывает ладони на груди в молебном жесте.

— В смысле? — из всей её восторженной бравады я цепляюсь лишь за последнюю фразу.

— Максим, ну ты правда ничего не видишь? У ребят же взаимная симпатия. А еще, — Любаня переходит на заговорщицкий шепот, — Даня предложил Александре быть вместе. И она согласилась, — женщина смущенно улыбается и вздыхает. — Они — такая красивая пара, — с придыханием шепчет.

Я стою, как пришибленный, и пытаюсь переварить услышанное, которое почему-то не вяжется с увиденным: довольный брат, похожий на влюблённого придурка, и совершенно не фонтанирующая счастьем девчонка.

Не знаю, что со мной происходит, но мне хочется перевернуть стол, полный праздничной закуски, и разогнать на хрен всю собравшуюся толпу. В области солнечного сплетения неимоверно жжет, а руки сжимаются в кулаки до посинения пальцев. Стискиваю челюсть так, что скрипят мои зубы, и ударяю ладонью по навесному шкафу, отчего раскрываются его створки.

Ненавижу ее.

Как, все-таки, она ловко провернула свой план по охмурению брата-инвалида. Стерва. Зараза. Рыжая ведьма.

Тогда какого черта плыла подо мной там, в моей комнате, будучи в отношениях с братом?

Сука.

Мне же не могло показаться, как долбило ее сердце под весом моего тела, как полыхали ее глаза, полные желания, как часто дышала от возбуждения и ожидания?

Меня и самого в тот момент шарахнуло так, что искры из глаз брызнули. И, слава яйцам, сдержался. Как оказалось не зря.

Ненавижу. Двуличная сука.

Хватаю ключи от Камара и вылетаю с этого праздника жизни, где мне нет места.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍