Большевики - Михаил Алексеев

«То, что сказал Матвей… вы его не слушайте, товарищи, врет все он, шкурник. Свою шкуру спасаючи. Не время, говорит, выступать. А почему ты знаешь, что не время выступать нам? А»?

«Знаю», — раздался из толпы голос Матвея.

«Ни черта ты не знаешь. Меньшевистский ты шкурник. Рабочему всегда время выступать, когда на него с ножом прут… Тебе, конечно, ничего, лишь бы ты жив остался. Шкура барабанная… А вот наших товарищев повесят, это ничего? А? А потом и до нас доберутся. Эх, ты, а еще говорит, — я социалист… Ты… тормоз вестингауз для нашего рабочего дела, а не социалист… Что твой брат рабочий гибнет — это тебе ничего… Таких предателев, как ты, в нашей семье нет и не будет… Так, что ли, товарищи?»

«Верно, Котлов», — загудело много голосов из толпы.

Лицо и фигура у Котлова были могучими и властными.

«Потише товарищи, — сказал он, — я теперь не речь вышел говорить. После поговорим. Всем нам известно, что делать, на то мы и рабочие… Я хочу сказать вам, что мы не одни здесь».

Головы рабочих повернулись к выходу. «Нет, товарищи, туда нечего смотреть. Я вам говорю, что мы здесь не одни потому, что к нам для связи приехал начальник партизанского отряда, товарищ Борин».

«Уррра», — закричали сотни голосов. «Покажись. Нача–а–а‑альник. Тащи его на верстак, ребята. Эй, дай дорогу. Дорогу»…

Борин шел узким проходом между двух стен рабочих. Стал на верстак рядом с Котловым. «Ура», — продолжали кричать многие голоса.

Борин снял картуз и когда толпа затихла, стал говорить.

«Товарищи. Крепкий привет вам от нашего партизанского отряда… Товарищи. Долгих речей говорить теперь некогда. Я вам хотел сказать вот что. Ваших делегатов непременно арестуют и, возможно, повесят… Но, товарищи, разве нас запугают смертью? Нет. Наши борцы, погибшие в бою, никогда не умирают. Мы должны будем выступать. Неправ товарищ Матвей… Но только нам теперь выступить невыгодно. Вы одни, товарищи. Нужно подождать несколько дней, неделю. Не больше. А тогда вместе с нашим отрядом выступите. За свое дело мы всегда готовы умереть. Но теперь нам никак невыгодно выступать. И мы не будем выступать. Товарищи, мы на провокации теперь не поддадимся. В ответ же на белый террор, мы пока объявим забастовку. А теперь, товарищи, разойдемся по домам. Казаки наверное уже едут сюда. Побольше выдержки, товарищи, получше подготовьтесь к выступлению. Вооружитесь и ждите».

Борин сошел с верстака. После него опять говорил Котлов.

«Вы слышали, товарищи, что сказал нам начальник отряда. Я думаю, что никто из нас возражать не будет… Разве только Матвей. Пошли, товарищи, по домам. Нечего зря свои спины подставлять под казачьи нагайки… Каждый готовься к выступлению, но с осторожкой… Обыски будут… Может и арестуют кого из нас… Мы ко всему готовы… Пошли, товарищи. Будем ждать. Пусть так и скажет начальник отряда партизанам, что, мол, рабочие будут ждать. А завтра утром соберемся здесь».

Толпа рабочих, как бы повинуясь Котлову, тронулась массой к выходу. Кто–то из рабочих, растрепанный, худой, в бородке клинышком, вскочил на верстак. Было видно, как он делал нечеловеческие усилия, чтобы перекричать громкий говор уходящей толпы. Наконец, он взялся рукою за горло, как видно, надорвав его. Безнадежно махнул рукою и сошел к трем ожидавшим его у верстака товарищам.

Сквозь шум Борин услышал его слова: «Прозевали мы Надо было бы нам выступить раньше. Ей–богу, рабочие вышли бы на улицу. Я, вот и красный флаг приготовил». Он высунул из за пазухи кусок ярко–красной материи. «Эх, сорвалось, теперь уже не вернешь их». Проходя к выходу, мимо Борина, он гневно сказал: «Большевистские демагоги, саботажники революции. У‑у, погодите».

— Кто это? — спросил Борин у Котлова.

— Наш анархист, с приверженцами.

У выхода на улицу стояли Григорий Петрович, Федор и Железкин.

— Надо спешить, — сказал Григорий Петрович, — сюда едут казаки. Да вон они уже движутся. Смотрите.

На самом деле, в дальнем конце железнодорожного полотна показались небольшие конные фигуры. Они быстро приближались, увеличиваясь в размерах.

— Едут по полотну цепью, — шепнул кто–то.

— Ну, мешкать нечего. — Пошли. Григорий Петрович помчался наперерез через полотно железной дороги, пролезая под вагонами. Все последовали за ним гуськом. Перешли полотно. Путь преградила бетонная стена с колючей проволокой наверху.

— Здесь нужно перемахнуть, — сказал Григорий Петрович. — Снимайте куртки, кладите на проволоку. Так. Ну, теперь кто поздоровее, Котлов, — подставляй спину. Борин, лезь.

Борин быстро перепрыгнул через стену. За ним остальные. По эту сторону железнодорожного полотна город был совсем похож на деревню. Они шли улицами, наполненными сугробами пыли и лужами грязи. По дороге попадались густо измазанные в черную грязь свиньи с поросятами. Часто крыши домов были крыты соломою. Так прошли несколько улиц. Близко к окраине разбились на две группы. С разных сторон вошли в маленький проулочек. Постучали в двери небольшой деревянной избы у канавы, с крыльцом. Раскрылось окно. В него высунулась, черная взлохмаченная голова. Посмотрела. Протянула букву а–а–а‑а и скрылась обратно. Двери раскрылись, вышел тот же взлохмаченный человек, в галошах на босую ногу и в исподнем белье. Он зевал, закрывал рот одной рукою, а другой придерживал спадающие кальсоны. «Заспался, извините, — сказал он. — Заходите, господа». И прибавил шопотом: «товарищи».

Зашли в темную комнату, с единственным столом и одной скамейкой у стены. Расселись на скамью.

— Ты что так долго спишь, Андрей, и не стыдно? — пожурил взлохмоченного человека Григорий Петрович.

— Заспался, — оправдывался Андрей. Я лег в постель, т. е. на стол всего два часа назад.

— Почему?

— Печатали воззвание к населению.

— О чем? Почему мы не знали?

— Поздно пришла сводка. Вчера в десять часов ночи получили сводку с фронта. Наши наступают. Заняли за неделю триста верст территории, шесть крупных городов и захватили 21 тысячу пленных и трофеи.

Все в комнате сразу стали оживленно разговаривать. Засуетились. Кто–то начал кричать «ура!», но ему зажали рот.

— Замолчи, сумасшедший!

— Еще что?

— Наш фронт от города всего в ста верстах.

— Благодать, — расплылся в улыбке Федор. — Покажи листовку.

Андрей, придерживая одной рукою спадавшие кальсоны, другою принялся рыться под дровами в печке. Достал папку, из папки вынул небольшой листок бумаги. Федор прочел напечатанное на нем вкривь и вкось гектографом.

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

«Всем честным труженикам. Товарищи. Победоносная Красная Армия заняла ряд городов, территорию в 300 с лишним верст. Тридцать тысяч пленных и невидимые трофеи! Белые банды бегут. В их стане разложение. Красные герои уже в нескольких верстах от города. Не пройдет и двух дней, как царские палачи, генералы, будут уничтожены навсегда и Красный стяг труда взовьется над городом и над всей трудовой Республикой!

Дорогие товарищи! Военно — Революционный Комитет, который сейчас организован в губернии, соединяет воедино силы для могучего выступления в тылу у врага. Он призывает вас всех готовиться к этому выступлению, не покладая рук. Но на провокации одиночных выступлений не поддавайтесь, товарищи. Врозь мы слабы, вместе — непобедимая, всесокрушающая сила.

Уже сейчас в наших рядах имеется такая могучая войсковая единица, как партизанский отряд, оперирующий в N уезде, насчитывающий в своих рядах более десяти тысяч человек. В городе мы тоже насчитываем их несколько тысяч. Через пару же дней мы будем превосходить гарнизоны численностью и мощью.

За работу, товарищи!

Вооружайтесь, кто чем может! Время не терпит!

Долой белых палачей, вешателей!

Да здравствует непобедимый Союз Трудящихся!

Да здравствует Рабоче — Крестьянская Красная Армия!

Да здравствует мировая пролетарская Революция!

Губревком».

— Хорошее воззвание, — похвалил Федор. — Только насчет численности нашего отряда преувеличили, братцы. Даже меня покоробило. У нас, когда мы уходили из отряда, вместе с батальоном было 1.200 человек.

— Ничего — ответил Андрей — Где нынче тысяча повстанцев, там их завтра будет десять тысяч.

— Распространили листовку? — спросил Борин.

— Уже расклеили в городе около двадцати штук. Остальные послали в уезды.

— Сегодня будут повальные обыски, — сделал вывод Григорий Петрович.

— Не думаю. Нас под вечер вчера обыскивали. Поэтому мы и печатали здесь.

— Когда же соберется Комитет? — спросил Борин.

— Здесь, в три часа дня.

— Будем ждать. Поесть–то дашь нам что?

— Ступайте в сенцы, там есть молоко, яйца, ветчина, а я сосну часок, другой. — Андрей быстро залез на стол, под пальто и мигом захрапел.