Кайнокъ - Юрий Козлов

У Варвары щеки и лоб побледнели, на скулах красные пятна выступили. Она тоже представила, что будет потом, тоже испугалась кишащей темноты, будто тем, кто расстался с жизнью, все еще не безразлично это, будто всем живущим уготован другой, не такой мрачный исход.

А Пирогову было близко состояние бойца в первом бою — легкое и почти веселое, интересно и понятно, потому что тогда, стоя за лиственницей против двух револьверов, он тоже испытал азарт рискованного игрока, за тот час, пока стоял, вложил в азарт все силы и потом не мог ни двигаться, ни говорить, ни думать. Чудовищно клонило в сон.

— А у меня было, — сказал Брюсов, когда Павел замолчал и потянул из кармана кисет. — В том бою под хутором было ощущение, будто бы я у всех немцев на виду. Прячусь в воронке, а кажется, что все меня видят и только в меня стреляют.

— Потом и у меня такое началось. Но скоро прошло. И злость… Злость появилась. И на себя — за глупость, и на немцев — за то, что довели до такого состояния. Но и это прошло. Голова стала ясная. А в голове одна задачка — как его, гада, пристукнуть. А на душе тихо и мирно. Пусто вроде бы. Нс стало души.

— Варенька, не слушайте и не верьте ему, — поспешно сказал Брюсов, улыбаясь. — Он наговаривает на себя.

— Вот еще!.. — не понял боец.

— Наговаривает, наговаривает, — настаивал Геннадий Львович. — Поверьте, Варенька, есть у него душа. И, наверное, хорошая, потому как откровенная.

Козазаев сообразил наконец, о чем он хлопочет. Глянул на Варвару, и взгляд его был тепл и немного виноватый.

С улицы послышались громкие женские голоса. Пирогов живо оглянулся на дверь, ожидая шагов по ступеням. В последнее время он почти уверовал, что попал в полосу несчастий и неудач. Но на этот раз голоса стихли, удаляясь. Корней Павлович вздохнул с облегчением, сел удобней, возвращаясь к разговору, спросил:

— Надолго?

— На две недели.

Пирогов вздохнул. Невероятное дело — две недели отпуска. Хочешь — спи, хочешь — книжки читай. «Затерянный мир». Или ходи на свидания… Понятно, мина та могла упасть чуток в сторону. На спичечный коробок в сторону. Но ведь не упала. Лишь руку вот… Так что отпуск на поправку — законный. За рану, за тот страх быть убитым… И все-таки неправдоподобно звучит это по военному времени — отпуск.

Внимательно оглядел красноармейца, вторично отметил: рослый, плечи развернуты широко, округлые — полны рукава силушки. Глаза темные, строгие.

«Мне бы пару таких парней, — подумал Корней Павлович. — Пробежаться бы с таким Коченевским соленым распадком, поискать того шустряка, что солью балует… Соль и машина — цепочка…»

— Слушай, боец, а не заржавеешь ты за две недели лежания? — спросил осторожно.

— Так не каплет ведь!

— Над тобой не каплет. А над Варварой — каплет.

Павел недоуменно повел плечом, ожидая молча подробностей.

— Я в том смысле, что не могу ей отпуск дать, — продолжал Пирогов. — Даже на один день не могу. Работы накопилось — не передохнуть.

— Ширмачи, что ли, донимают?

— Разное, — уклончиво ответил Корней Павлович.

— У нас политрук был, так он говорил: сказал «а», скажи и «б».

— А «б» у меня такое: редко видеться придется вам… Понимаю, не о том бы речь вести, но такова правда. Пестова очень занята.

— Это все «а», — перебил боец. — Трудно, некогда… Ты скажи, какой выход.

— Выход? Выход один: иди на две недели ко мне работать.

— Я? Да что я умею?

Пирогов засмеялся.

— Варвара, конечно, родилась милиционером… Ты ж фронтовик! У тебя же опыт… Решительность… Отвага… Мне такой именно нужен. Пару пакостников подобрать в горах надо. Не с девчатами ж идти мне на них.

Козазаев молчал. Больно уж неожиданно получилось все. Брюсов тоже, как ломик проглотил, пялил выпуклые глаза на Пирогова… Варвара сидела не дыша, будто речь не о Павле шла, а о ней самой.

— Так что ответишь? — спросил Корней Павлович.

— Черт… Кошку бьют, снохе наветки дают… Больно уж удивительно для начала. — Прищурился, заглянул в лицо Варваре. Та потупилась, тоже не знала, как быть, как вести себя.

— Для начала вместе поработаете, — нажимал Пирогов. — У Постовой очень важное поручение. Не исключена встреча с… С типом. Ты бы пригодился ей в тот момент.

Павел вдруг засмеялся.

— Черт возьми… Знаешь, на какую болячку нажать!.. Ладно, завтра отвечу. Можно? Нельзя же с бухты-барахты принимать важное решение… А вообще-то — уговорил, лейтенант…

Ночь была, как и предыдущая, темная, тихая и свежая. Пирогов шагал к дому, вслушиваясь в тишину. Прямо перед ним над головой висела единственная звездочка. Она то засвечивалась ярко, то вдруг сжималась, делалась маленькой, почти незаметной. «Как человеческое сердце бьется, — подумал Пирогов. — Наверное, потому говорят в народе, что каждая падающая звезда означает чью-то смерть. Упала и не бьется больше. Остановилось сердце… Сколько же братских могил от границы до Дона и Волги раскинулось? Сколько звезд опустилось на красноармейские обелиски? Сколько опустится еще? Хватит ли их на небе, чтоб отметить каждого, умершего на этой бесконечной, жуткой войне?»

Глава двадцать третья

С утра он два часа пробыл в райкоме. Непчинов, просмотрев ежедневную рапортичку, рассердился, попросил, да что уж попросил — потребовал доложить соображения по происходящему: Якитов, Пустовойтов, ребятишки, множество дерзких краж.

— Якитов может здесь не появиться, — сказал Пирогов. — А остальное скверно все. И все наше. Похоже, в районе орудует шайка воров.

Ахнул вслух, о чем и себе остерегался открыться прямо. Непозволительно было обобщать, крупно величать всякие неприятности. Единичные преступления признавались неизбежными пережитками проклятого прошлого, массовые — как бы принижали способность власти и партии большевиков соблюдать порядок в отечестве, ставили под сомнение правильность и правдивость теории…

— Спасибо, прояснил, — съязвил Непчинов. — Но может, в районе есть милиция? Государство тратится на нее, значит, граждане вправе ожидать покой дома.

— Милиция есть, товарищ секретарь. Она ведет расследование каждого случая, анализирует состояние дел в районе. Своевременный правильный вывод определяет и тактику… борьбы.

— Ты мне грамотность свою не показывай. Сколько дней надо, чтоб порядок навести?

— Вчера и позавчера мы раскинули сеть по кругу: Ржанец — Покровка — Коченево — Кожа — Муртайка — Сарапки. Реденькая, но сеть. Думаю, шапка здесь скрывается. Иначе ей не выжить. Это подтверждается периодичностью набегов…

— Две недели хватит? — перебил Непчинов, заглянул в календарь. — До двадцатого числа.

Чем тебе не фронт, Пирогов? Может, еще похуже, потому как есть на войне разные разведки, есть настоящие солдаты. А здесь впереди сплошная неизвестность, сзади нетерпимый властный командир…

— Обязан уложиться, товарищ секретарь.

— Не то слово — обязан. Прахом лечь, костьми, но освободить район от нечисти. Иначе… Мначе партбилет оставишь здесь.

Вроде не кричит, ногами не топает Непчинов, но от чего-то не по себе делается Пирогову. Как в вольере для служебных овчарок, куда занесло его совсем зеленого бойца-пограничника по приезде на первую заставу. Послушные собаководу псы делали вид, что не замечают чужого, а Корней каждой клеточкой души и тела понимал, что это может продлиться до мгновения, когда пригрезится им команда — фас!

Непчинов задал еще несколько вопросов. О житье-бытье. О девушках, как они привыкают к необычной работе. Наконец кивнул, что у него обозначало окончание разговора. Протянул руку.

— Продумай, какая помощь от нас потребуется.

— Люди.

Товароведы за двумя подписями утверждали, что соль из голубого тряпочного мешочка и соль из газетного кулька — идентичны. Ниже следовал номер помола, цена. Пирогов поручил Ирине Петровне запросить от его имени базу облпотребсоюза, получить справку на товар, отгруженный в адрес рудника. Он не сомневался в профессиональном уровне районных товароведов, это был народ немолодой, набравшийся опыта на складах и факториях богатых торговцев. Но такое сомнение могло возникнуть у кого-то на заключительном этапе дела, и Пирогов решил предварить его, подкрепив один документ другим.

Отдав несколько распоряжений по текущим делам, он пригласил Полину Ткачук, выслушал ее рапорт, остался доволен нм. Полина доложила, что сю и группой ребят-добровольцев — положила список с четырьмя фамилиями — осмотрена широкая полоса вдоль Урсула. Следов шофера, а также банок, бидонов, муки, соли не обнаружено. Но на крутом спуске у Элек-Елани на дороге лежит битое стекло. Судя по чистоте осколков, лежит оно там недавно. — Она вынула из кармана носовой платочек, развернула, показана блестящие кристаллики. — По сведениям автобаз почтамта, облпотребсоюза, той самой, откуда Пустовойтов, автоколонны союзтранса, совхозтранса из тридцати семи машин, имеющихся в наличии, ни одна не теряла стекол. Если не считать того же Пустовойтова.