Повышение по службе - Александр Николаевич Громов

Прежняя жизнь отошла в тень, подернулась муаром и казалась пустой, как выброшенная коробка из-под пиццы, а о нелепой попытке самоубийства Василий не мог теперь вспоминать без едкой самоиронии. Пришлось по сути пережить второе рождение, заново учиться ходить, а не ползать, перестать агукать и начать говорить… Он понимал: все это пока семечки, дозволенные детишкам упражнения пополам с дозволенными же шалостями, но потом ведь придется отвечать за свои поступки, вот от чего холод по спине! А тут еще маячат перед глазами другие кандидаты со своими чудачествами и амбициями!

Не было Хорхе, отчего Василий чувствовал себя неуверенно. Курчавый панамец представлялся сейчас чем-то вроде спасательного круга. Похоже, он имел склонность брать шефство над теми, кто на данную минуту слабее его. Видимо, покровительство грело его панамскую душу. Не приходилось ли ему жалеть об этом впоследствии?

Да почти наверняка! В общем-то тяга к патронажу – неудобное качество, если принять за факт, что Рудра оставит только одного преемника. Помогать конкурентам, даже слабым, – плохая идея. Но… может, именно за это качество Хорхе до сих пор и не отчислен?

Василий подстриг взглядом ногти, полюбовался на них и на всякий случай отполировал. Не понравилось. Удалил полировку. Превратил ноготь большого пальца в миниатюрный экран, начал было смотреть онлайн кульминацию битвы при Нагасино и нашел, что в игровом фильме самураи Такэда валились с коней куда живописнее. Дунув на ноготь, убрал экран. Зевнул.

Никто ни шел – ни Хорхе, ни прочие кандидаты. Сейчас Василий обрадовался бы и Валентину с его манией ничтожности. Обязательно расспросил бы его, что можно делать в компании писателя, если нельзя ходить с ним в разведку. Не исключено, что услышал бы: хорошо выпить и плотно закусить. Из невысказанного: непременно поспорить о литературе, придя в итоге к консенсусу насчет убогости творений того или иного халтурщика.

Скучно.

Тем временем Борис Ефимович отпочковал от себя свою копию, причем в точности тех же размеров. Копия зависла рядышком и поправила очки. Копия и оригинал подмигнули друг другу. Наверное, Борис Ефимович мысленно приказал что-то второму Борису Ефимовичу, поскольку копия взяла под несуществующий козырек, огляделась и беззвучно растаяла. Странно, что не сказала «так точно, достопочтенный сэр!».

Копия исчезла, а оригинал, повисев еще немного, расплылся было медузой, затем собрался в шар и вновь принял человеческий облик, все это между полом и потолком, как аэростат. Зачем он это делал, оставалось неясным. Может, это вроде физзарядки, решил Василий.

А кто, собственно, сказал, что богам не нужна физзарядка? Ну, если не богам, так кандидатам…

– Есть ли бог? – вдруг выпалил Василий.

Борис Ефимович прервал свои странные занятия и обратил на него внимание.

– Рудра, – ответил он с недоумением в голосе.

– Рудра не настоящий бог, – возразил Василий. – Рудра, если я правильно его понял, ответственный за Землю и человечество. Шеф и координатор. Он сам себя им назвал. Не вижу оснований не верить, пока не доказано обратное. То есть получается, что он не более чем представитель значительно более высокоразвитой цивилизации, которой зачем-то понадобилось поддерживать во Вселенной хоть какой-то порядок… Он один из многих подобных ему, рядовой служащий. Я понимаю, что все его чудеса, вероятно, не более чем продукт очень продвинутых, но вполне рационально объяснимых технологий. Но я говорю о другом боге.

– О каком, сэр? О боге христиан, мусульман, иудеев, зороастрийцев, сикхов? – немедленно возразил Борис Ефимович. – Об ответвлениях и сектах я уж и не говорю. Куда ни повернись – везде свой бог, и у всех он, разумеется, единственно правильный… Впрочем, я, кажется, вас понял. Вы хотите вот прямо сейчас, сразу, получить полный и окончательный ответ, которого не знаете ни вы, ни я, ни, подозреваю, сам наш хозяин, укрывшийся под псевдонимом Рудра. Вы хотите иметь исчерпывающую информацию о том, что в принципе не имеет доказательств и что приходится принимать – или не принимать – на веру? Да вы оригинал, прекрасный сэр!

Его глаза за стеклами очков смеялись. Обидно не было. Пожалуй, Борис Ефимович, он же Аверс де Реверс, годился на то, чтобы иногда поболтать с ним на отвлеченные темы. И Василий спросил:

– Вы случайно не философ?

– Боже упаси. В той жизни я занимался наукой.

– А философия – не наука?

– Даже не лженаука. В лучшем случае – инструмент для примирения индивида с действительностью. Я вовсе не инструментальщик, сэр. Вы же не станете требовать от плотника, чтобы он самолично отковал себе топор?

Василий засмеялся. Он хотел было спросить, какой именно наукой занимался «в той жизни» Борис Ефимович, но тут стена справа вспучилась. На ней обозначился шевелящийся барельеф, через мгновение превратившийся в горельеф, а еще спустя мгновение в комнату вломилась статуя. К изумлению Василия, она была сработана из красного кирпича. Отчетливо виделись цементные швы, кривящиеся, но не крошащиеся при движении истукана. Сделав несколько шагов по направлению к Василию, статуя с грохотом рассыпалась. Василий вздрогнул.

– Глупые шуточки, сэр, – строго заметил Борис Ефимович и на всякий случай опустился ниже.

Из груды кирпичных обломков вырос безносый человек. Последний осколок кирпича подпрыгнул в воздух и, метко попав человеку в лицо, прирос к нему, поменял цвет с кирпичного на телесный и стал носом. Этим носом человек немедленно шмыгнул. Был он невысок, редковолос, изжелта-бледен и передвигался так, будто все его суставы по-прежнему сковывал цементный раствор. Больной, решил Василий. И старый.

– Опять… – послышался страдающий голос Хорхе. Василий и не заметил, как панамец возник в гостиной и занял место в кресле справа от него.

– Не опять, а снова, – сиплым голосом возразил вновь прибывший. Вместо того чтобы занять место в свободном кресле, он лег на ковер, подложив под голову желтую руку в узлах вен. – Мое присутствие угнетает тебя, Джордж?

– Мое имя – Хорхе, – сказал панамец.

– Не имеет значения, Жора, не имеет значения…

– Убирайся!

– Куда это я уберусь? Да и зачем? Тут у вас хорошее общество, а впрочем, не мешало бы ему быть получше. Вот я и решил улучшить его качественно – собой. Не возражаете?

– Возражаем, – сказал Хорхе.

– А ты не говори о себе во множественном числе. Другие вон не возражают. Это новенький, да? Молчи, молчи, сам знаю. Русский, москвич, зовут Василием. А я дядя Миша из Тамбова. Мигель. Михаэль. Майкл.

– Ты такой же Майкл, как я Жора, – зло процедил панамец.

– А я что говорю? – обрадовался лежащий. – Слышь, Базиль, он не понимает. Метит в преемники Рудры, ядрен батон, а сам не может даже вообразить себя гражданином Вселенной. Кандидатик! Ну не дурак ли