Шоковая волна - Дороти Девис

— Знаете, никакого гранта не было, — наконец сказал Форбс.

— Вы все это выдумали? — медленно спросила я.

— Чтобы произвести на вас впечатление. Это первое, что пришло мне в голову. А потом мне захотелось узнать, что чувствует человек в случае успеха. В Чикаго меня буквально уничтожили. Старик предсказывал мне это. Поэтому, возвращаясь, в поезде я придумал эту историю с грантом… Ради Бога, давайте остановимся и поговорим. У нас больше никогда не будет такой возможности.

— Хорошо, — согласилась я. — Только сойдем с дороги, в лесу нам легче укрыться.

Через несколько ярдов мы вышли на прогулочню тропу, где я впервые встретила Хиггинса и Лори. Ветер немного утих.

— Я придумал все так, как могло произойти на самом деле. Ведь я послал прошение несколько недель назад, понимаете. Я поехал потому, что просил у Фонда устного ответа. Почему-то я думал… — Он пожал плечами: — Впрочем, это неважно.

— На меня произвел впечатление ваш рассказ о получении гранта, — сказала я, и пошла, только теперь уже медленно.

— Вы поверили мне, а я подумал, что, может быть, вы скажете об этом Хиггинсу. К тому же, приятно праздновать победу. Вам это тоже известно. Поэтому я сказал об этом и Ловенталю, он тоже поверил мне и побежал рассказать Борку. Кончилось тем, что я сам стал этому верить.

— О, Рэндалл, — промолвила я. — Мне очень жаль.

— Не стоит жалеть меня. Я не для этого вам все рассказываю, чтобы вы тоже почувствовали вину. В чем-то я даже благодарен вам. Вы заставили меня увидеть то, что сам я никогда бы не увидел и не узнал. «Вина, дорогой Брут», ну вы это знаете? Даже здесь он заставил меня сделать так, как сделал бы он сам. Я всегда думал и даже чувствовал, что всему виною расположение моих звезд, но это совсем не так. Я мог бы все делать самостоятельно. О, Кэтрин, что если я сознаюсь во лжи, а они мне не поверят?

— Тогда вам придется поверить им, — ответила я, а про себя подумала: они поверят вам.

— Я, возможно, сумасшедший. Но я не чувствую себя таким. Это не случайно, когда подменяют это слово словом злость. Но я думаю совсем иначе, отсутствие злости делает человека безумным…

Я услышала хруст гравия и, подняв ладонь, предупредила Форбса, чтобы он помолчал. Человек в кепке, пригнув голову от ветра, ехал по дороге на велосипеде. Он направлялся к воротам поместья. Видимо, это был Пэдди.

Когда шум велосипедных колес по гравию затих, мы снова вернулись к разговору.

— Ловенталь сказал вам, что он едет в Лейпциг, не так ли?

— Именно для этого он и позвал меня к себе в университет. Он боялся, что ФБР каким-то образом прослушивает его дом. А в институтском кабинете он включил вентилятор еще до того, как мы начали разговаривать. Он при этом произнес фразу, которую я потом повторил в тюрьме, включая там вентилятор: «X равен У». Он не поверил мне, что никакого гранта от Фонда не было. Это самое странное во всей этой истории. Он наотрез отказывался мне верить. Ему было удобнее не верить мне, ибо он, используя мою фантастическую выдумку, уже готовился к бегству. Рэндалл-удачник, он самостоятельный ученый! Я уверял его, что это шутка, фантазия и что я даже испробовал ее на одной своей знакомой, и ему это необходимо знать. Тогда он сказал, что если это так, то я сделал это намеренно, чтобы выставить себя на посмешище, чему он отказывается верить: «У вас слишком много достоинства и гордости, чтобы сделать такое, Рэндалл. Слишком много гордости». Достоинство и гордость, и слезы в глазах, когда я буду просить его найти и мне место в Лейпциге. Я помню, как он сказал: «Мир, Рэндалл» — и направился к двери. Стрелки часов показывали десять тридцать, а секундная стрелка застыла на двух секундах. Не знаю, почему я помню это, но я это запомнил. А потом ничего…

Я представила себе циферблат часов и подумала, неужели он похож на эмблему мира? Не совсем. Мой разум не мог постичь этого.

— Ничего, ничего не помнил, пока не очутился в баре отеля «Марди-Гра». Я хотел увидеть вас. Только это я и чувствовал, но постепенно это чувство стало меняться, и мне уже хотелось простить вас, и снова вернулось то, о чем я сказал себе раньше: я прекрасно могу все сделать сам. Именно это я имел в виду, когда произнес слово: искупление. Я люблю мелодраму, не так ли? Но, Кэтрин, клянусь вам, в тот вечер я шел домой и повторял себе: я уйду от старика. У него есть сын. Я убегу из своего дома. А потом утром, когда меня подняли с постели, я был потрясен, травмирован, и меня охватила паника… я пытался заставить полицию забрать всю мою одежду. Если я убил его, то на одежде должна быть кровь…

Мы были уже у ворот, и я остановилась.

— Как вы подали в поместье? Разве ворота не были закрыты?

— Через сторожку. Обе ее двери были открыты.

— Знаете, что я сейчас сделаю, Рэндалл? Я создам у ворот шум и суматоху. Сейчас достаточно темно, особенно в тени дома. Вы можете исчезнуть тем же путем, которым попали сюда. — Вдруг я поняла, что держу его за руку.

— Я не могу вас оставить с ним.

— Это ненадолго, — ответила я. — Здесь будут большие беспорядки, а у вас и своих достаточно.

— Вы боитесь меня?

— Нет.

Он сжал мне руку и тут же отпустил.

— Но вы будете… Впрочем, прощайте.

Я оставила его, не сказав более ни слова. Сняв с руки часы, я положила их в карман, а затем, подойдя к сторожке, просунула в щель двери голову и увидела мрачного ирландца, сосущего трубку.

— Я потеряла свои часы, Пэдди, когда запирала сегодня ворота.

Моя хитрость удалась.

Глава 16

Хиггинс ждал меня, глядя в окно библиотеки. Я заметила, что, увидев меня, он тут же отошел от окна. Поэтому я направилась к главному входу, зная, что он откроет мне дверь. Мы не проронили ни слова, пока не вошли в библиотеку.

— Вы решили, что я собираюсь линчевать его?

— Ему нельзя было оставаться здесь, — ответила я. — Это лучше, что он ушел.

— Он не сможет так скоро убраться отсюда, разве что у него есть крылья. Вы считаете его виновным, Кейт?

— Я не знаю.

— Это утвердительный ответ. — Он взял графин с виски и два стакана.

Я сняла пальто и стала греть руки у камина, который только-только разгорелся. Я слышала как в доме шумят трубы отопления, наполняясь горячей водой.

Хиггинс принес два стакана, плеснув в каждый немного виски. Один из стаканов он протянул мне, свой же продолжал вертеть в руках.

— Я люблю свой виски чистым… Ваше здоровье, — отпив глоток и откинув голову, он долго не глотал виски, согревая им горло, глаза его были закрыты. Наконец он проглотил виски. Открыв глаза, он уставился на портрет президента Джексона.

— Что бы вы сделали на моем месте, мистер президент?

Я тоже невольно стала прислушиваться к наступившей тишине.

— Знаете, Кейт, дело не в том, чтобы спрятать человека, дело скорее в принципе.

Глотнув виски, я задумалась над его словами.

— Думаю, что он не согласился бы с вами, Стив. Не уверена, что для президента Джексона принципы могли быть дороже интересов народа. А если принципы оказывались ошибочными, он первым выступал против них.

Воцарилась недолгая пауза.

— Я готов учиться в вашей школе, Кейт, — промолвил Хиггинс.

— Упаси боже! Какой ужасный конец прекрасной дружбы.

Он улыбнулся и, подняв указательный палец, сказал:

— Учтите, есть одна или две вещи, в которых, по ходу дела, возможно, я смогу быть вашим учителем. — Хиггинс снова подошел к окну. За ним была ночная темень. — Хуже нет, чем ожидание, — сказал он.

— Варвары идут.

— Что вы сказали?

— Это из поэмы, — ответила я и пояснила, — слова из поэмы.

— Прочитайте ее мне всю.

— Не могу. Ну, в общем, ждали варваров, а они не пришли. Эдакое было разочарование. Последняя строка поэмы гласит: «Они были бы хоть каким-то решением».

Хиггинс хмыкнул. Такой конец его явно не устраивал.

— Я выключил все телефоны, — сказал он. — Теперь все зависит от Пэдди.

Но прежде, чем я поняла, что зависит от старика Пэдди, раздалось сначала жужжание, а затем звонок — по особой линии.

Хиггинс быстрым шагом пересек комнату.

— Да, Пэдди?

Я услышала голос ирландца из сторожки, ибо он не говорил, а кричал, как всякий человек, не привычный говорить по телефону. Хиггинс, молча выслушав, наконец сказал:

— Пошли ее ко мне, а ворота снова запри.

— Лори? — спросила я.

Он покачал головой.

— Энни… жена шерифа.

— Я, пожалуй, пойду в кухню и съем что-нибудь, — сказала я и взяла пальто.

Он молча смотрел на меня, пока я не дошла до двери.

— Какая, к черту, из вас журналистка, Кейт, если вы не хотите увидеть главного свидетеля?

Я вернулась, села в уже ставшее привычным для меня кресло у камина и приготовилась ждать.

— Она останется, Энни. Я пригласил ее, а вот тебя нет.