Ласковый голос смерти - Элизабет Хейнс

Мне неплохо жилось и без подобных сложностей.

Однажды в пятницу я шел из школы домой. Уже стемнело, — видимо, дело было зимой. Хелен шагала в полусотне ярдов впереди, но меня она совершенно не интересовала. Кажется, сперва она шла вместе с подружкой, а потом они распрощались и та свернула на другую улицу. Хелен продолжила путь, и я слегка притормозил, не желая сокращать расстояние между нами.

На вершине холма она пересекла дорогу и скрылась в переулке, уходившем за развлекательный центр и снова выныривавшем на Ньюарк-стрит. Переулок освещался единственным фонарем посредине.

Она двигалась все медленнее, что начало меня раздражать. Я почти остановился, чтобы не нагнать ее, злясь не только из-за ее тихоходности, но и из-за того, что она отвлекала меня от важных мыслей — о сложностях поддержания резонансной частоты в условиях максимального электрического тока.

Мы прошли примерно четверть переулка, когда я понял, что кто-то идет впереди нее — кто-то, кто тоже замедляет шаг. Несколько мгновений спустя Хелен остановилась, уже собираясь шагнуть в круг света от уличного фонаря, — собственно, он уже частично освещал ее, создавая оранжевый ореол вокруг головы. Она оглянулась, увидела меня и посмотрела в другую сторону.

Вероятно, я показался ей менее опасным, чем человек впереди, поскольку она повернулась и направилась ко мне, ускоряя шаг. Я что-то раздраженно пробурчал — мне не хотелось жаться к обочине в узком переулке, чтобы ее пропустить, и еще меньше мне хотелось улыбаться, кивать или делать то, что положено в таких ситуациях.

И все-таки внутри что-то дрогнуло — иначе описать не могу. Вряд ли дело даже было в странном выражении ее лица. Просто я впервые по-настоящему взглянул на нее и понял, что она смотрит на меня, а губы шепчут единственное слово: «Помоги».

Хелен подошла, и за ее спиной появилась еще одна шестиклассница — из тех, с кем я предпочитал не иметь никаких дел. Я даже не знаю, как ее звали. Она целеустремленно шагала к нам, а Хелен держалась позади, словно чего-то от меня ожидая, — что я встану между ними? Сыграю роль некоего буфера и мы разойдемся по домам?

Ситуация вырисовывалась весьма странная, и она мне не нравилась. Нет, я не боялся — мне просто было не по себе, причем куда больше оттого, что за спиной пряталась Хелен, а не из-за двигавшейся в нашу сторону девушки.

В руке она держала нож. Помню, я подумал — зачем она его вытащила? Как будто тогда все носили ножи, только выставлять их напоказ считалось моветоном.

— Что прячешься за этим придурком Колином? — крикнула девушка. — Думаешь, он тебе поможет?

Я остановился, широко расставив ноги и чувствуя странное возбуждение при мысли о предстоящей драке. Я всеми силами пытался ее избежать, но у меня появилось полное право дать отпор. В конце концов, мне угрожали. Даже если нож предназначался Хелен, сейчас он был направлен на меня.

— У нее нож, осторожнее! — послышался позади голос Хелен.

— Спасибо, вижу, — ответил я.

Хватило одного удара, чтобы сбить ее с ног. Я даже не предполагал, что все окажется так просто, — видимо, она даже не думала, что я ее ударю. Бить девушек было не принято, даже если они шли на тебя с ножом, и, скорее всего, она тем более не ожидала подобного от меня.

Хелен за моей спиной удивленно пискнула.

Старшеклассница обмякла бесформенной кучей у кирпичной стены, ограждавшей чей-то сад. Где-то неподалеку лаяла собака. Девушка не шевелилась. Я оглянулся на Хелен. Грудь ее вздымалась и опускалась от быстрого дыхания, рот приоткрылся от ужаса. К моему удивлению, в свете уличного фонаря я заметил на ее щеках слезы. Я даже едва не спросил: «Почему ты плачешь?»

Но она лишь перевела взгляд с девушки на меня, а потом пошла прочь, в сторону дома, все быстрее и быстрее, пока не понеслась бегом.

Я посмотрел на белые ноги лежащей на земле. Девушка судорожно вздрагивала и стонала, словно пытаясь набрать в грудь воздуха. Нож валялся на грязном асфальте там, где она его выронила.

У меня было множество вариантов, и любой мог в тот момент изменить мою жизнь. Но тогда я был к этому не готов. Я часто вспоминаю тот вечер: темные сумерки поздней осени, прохладный, но еще не морозный воздух, отдающееся в переулке эхо бегущих ног Хелен, девушка, лежащая головой к стене, ее разбросанные ноги и уткнувшееся в осколки стекла, мусор и собачье дерьмо лицо.

И я ее пнул. Не знаю, куда угодил, но пнул я ее только один раз, чтобы убедиться, что она еще жива. Я ничего не сказал, просто ушел следом за Хелен прогулочным шагом, даже не оглянувшись.

Вернувшись домой, я сразу поднялся наверх в ванную. Мать готовила ужин. Не уверен даже, что она слышала, как я вошел; так или иначе, я заперся в ванной. На рукаве моей школьной рубашки была кровь, а костяшки пальцев покраснели и распухли, хотя и не болели. Я понятия не имел, откуда взялась кровь. Сунув рукав под кран, я тер его щеткой для ногтей, пока тот не отчистился, затем повесил рубашку на радиатор. Я чувствовал сексуальное возбуждение, но лишь отвлеченно, пока не разделся и не встал под душ. Что стало тому причиной? Насилие? То, что я ударил девушку? А потом я представил ее, лежащую в грязи и дерьме на асфальте, почти без движения, с раскинутыми ногами, — и топот убегающей Хелен, ее похожие на ореол волосы, ее губы, прошептавшие то единственное слово… «Помоги». Вероятнее всего, я так толком и не понял, что произошло. Но это уже не имело значения, когда я кончал под душем, думая обо всем случившемся, и мне так и не пришло в голову, что большинство людей сочли бы подобное не вполне нормальным.

После случая в переулке Хелен начала вести себя странно. В школе она не сводила с меня взгляда. Она говорила мне «Привет!», будучи в компании подруг, и те толкали ее под ребра и смеялись. В обеденный перерыв она садилась рядом со мной и начинала рассказывать, что смотрела по телевизору накануне. Я изо всех сил уклонялся от ее заигрываний, но, хоть они и были непрошеными, неприятными они мне не казались. Каждый раз при виде ее у меня внутри что-то вздрагивало, как и тогда в переулке, когда она подошла ко мне, беззвучно шепча единственное слово.

Девушка, которую я ударил, вероятно, полностью выздоровела. Я ничего больше о ней не слышал и никогда больше ее не видел.

Хелен ни разу не упоминала о том происшествии, отчего ее симпатия казалась еще более странной. Подруги, похоже, считали ее сумасшедшей из-за того, что она со мной общалась. Но так продолжалось до самого лета — весь последний семестр, когда все мы готовились к экзаменам, изнывая от жары и сенной лихорадки.

Последний экзамен у Хелен был в четверг, а у меня на следующий день. Сразу после экзамена она отправилась с подружками в паб и, когда я вышел из библиотеки, где целый день корпел над учебниками, уже направлялась домой. Я подхватил ее под руку, заметив, что она неуверенно держится на ногах, улыбается и что-то напевает себе под нос.

— Колин! — воскликнула Хелен. — Все кончилось. Здорово, правда?

— Для меня еще нет. Завтра экзамен по физике.

— Пф-ф-ф… физика!

Она взмахнула сумкой, и мы пошли в сторону переулка. После того происшествия в начале зимы мы ходили там вдвоем почти каждый день, но ни разу не заговаривали на эту тему. Однако сегодня мне показалось, будто она слегка поколебалась перед поворотом в переулок, хотя над головой ярко светило солнце.

До Хелен я никогда не чувствовал себя уверенно в обществе девушек, и потребовались многие месяцы улыбок и разговоров, чтобы между нами установились доверительные отношения. Но в последние жаркие летние недели, полные напряженной учебы, я вдруг начал задумываться — неужели я ей нравлюсь? Однажды возникнув, мысль эта больше меня не покидала, и я стал воспринимать все ее слова, мелкие замечания и улыбки как попытки со мной заигрывать.

Я совершенно не разбирался в сложных отношениях между полами — в позах девушек, их движениях и жестах. Я знал лишь одно: понять, нравишься ли ты кому-то, можно по его поведению в твоем присутствии.

Для Хелен это был последний школьный день. Экзамены закончились, и теперь она могла провести остаток лета, загорая и бегая по магазинам, путешествуя с родителями и развлекаясь по вечерам с подружками. Сегодня мы в последний раз вместе идем домой, и сегодня мой последний шанс решить, что делать дальше.

— Позвони мне, — сказала она. — Можем встретиться, если захочешь.

— Или ты мне позвони, — ответил я, уже зная, что делать этого она не станет.

— Напиши свой номер на моей сумке, — сказала она, нашарив в холщовом мешке черный маркер и зубами стянув крышку.

Мне ничего не оставалось, кроме как послушаться. С внутренней стороны клапана еще оставался чистый клочок, и она подложила под него ладонь, пока я выводил цифры, а за ними печатными буквами свое имя. Чернила расползались по ткани, и я подумал, сумеет ли она что-либо прочитать. Голова ее была совсем рядом с моей, солнце сияло в волосах. Я вернул маркер, и мы пошли дальше.