Капитан Сорви-голова. Возвращение - Павел Лагун

Сорви-голова с трудом раскрыл пересохшие губы:

— А тебе не все ли равно. Тебе теперь до него не добраться. — Мы скоро перебьем твою банду, как бешеных собак. Я верну пакет и буссоль. Где она?

— А разве она не в саквояже? — искренне удивился Жан Грандье. — Он еще издевается! — заорал Барнетт. — В саквояже лежал камень и какая-то писанина!

— Уж не решил ли ты, что я заменил буссоль на камень, — иронично, как только мог, проговорил Жан и добавил: — У меня ее с собой нет.

Эта фраза почему-то вызвала приступ ярости у Барнетта. Он набросился на Жана и принялся избивать его правой рукой и ногами, а затем, подобрав упавшую на землю сигару, стал методично тыкать ее горящим концом в обгорелое на солнце тело юноши. Один раз то ли случайно, то ли нарочно он прижег еще не вполне зажившую рану на груди Жана, оставленную его же собственным стилетом. Сорви-голова при этих пытках не проронил ни звука. Он только крепко стиснул зубы, чтобы не закричать. Боль от ожогов была почти невыносимой, и только безграничная сила духа позволила Жану терпеть ее. Наконец, видно решив сделать паузу, Барнетт повернулся к Жорисе и крикнул ей:

— Ты скажешь? Иначе я уморю его и тебя тоже!

— Да, — одними обтрескавшимися губами произнесла девушка.

— Вот и правильно, — обрадовался Барнетт и подошел к ней. — Говори мне на ухо. Жориса что-то прошептала в ухо майора. При этом сообщении он удивленно поднял брови: — Врешь, наверное? — проговорил Барнетт. — Нужно продублировать проверку, — сказал он, словно самому себе. — Эй! — крикнул англичанин, повернув голову в сторону хижины-дворца. — Выходи!

Забили припадочно большие африканские барабаны. Несколько чернокожих воинов-басуто выскочили из толпы с копьями на изготовку и, топая в раскорячку голыми ногами, принялись трястись в каком-то воинственном танце. Толпа подбадривала их прихлопыванием и притопыванием. Стоящие на крыльце англичане расступились, потому что в черном дверном проеме показалась какая-то ряженая фигура. На ней была одета раскрашенная деревянная маска зверского вида. На голове красовались драные пучки страусиных перьев, из под которых в разные стороны торчал длинный лохматый черноволосый парик. Ниже голого пузатого торса висели кожаные лоскутки, образующие что-то наподобие юбки до коленей. К ногам возле лодыжек были прикреплены бубенцы. Они при каждом прыжке издавали дребезжащий звон, от которого тревожно заржали привязанные к деревьям английские лошади. Ряженая фигура, звеня бубенцами, спрыгнула с крыльца и включилась в танцевальный ритм. В одной руке у нее была зажата большая берцовая человеческая кость, а в другой факел. Он медленно разгорался кровавым пламенем, испускавшим вонючий черный дым. Маршиш-хаан, его Жан узнал почти сразу, принялся скакать в середине своего воинства, размахивая горящим факелом и костью, приводя себя в экстаз. При этом он что-то нечленораздельно кричал и улюлюкал, чем вызывал восторг у своих подданных. Они тоже входили в прострацию, поднимая босыми ногами тучи пыли. Ритм ускорялся. Барабаны неистовствовали. Танцоры бешено дергали потными черными телами, медленно приближаясь к привязанным пленникам. Возглавлял ритуальное движение вождь-колдун. Двигался он прямиком к Жорисе, угрожающе выставив перед собой коптящий факел. В его намерения явно входило обжечь девушке лицо. Все ближе и ближе факельная копоть к лицу Жорисы. Вот черный дым маслянисто коснулся ее светлых волос и они покрылись гарью. Жан не сдержался и что было сил пронзительно закричал. И, словно откликаясь на его отчаянный крик, в небе сверкнула молния. Страшно треснул гром. От неожиданности Маршиш-хаан выронил факел и уже подбирать его не стал, потому что молния повторила свою сверкающую атаку, а гром в одно мгновение разогнал все танцующее племя. Негры с суеверным диким ревом бросились к своим хижинам, побросав копья и барабаны. Даже англичане и те поспешили во "дворец". Первым бросился туда Барнетт. Завершал отступление почему-то опустившийся на корячки Маршиш-хаан. Видно, ему так было удобней удирать. Через минуту площадка опустела. Стало абсолютно темно: черная грозовая туча закрыла небо. И только яркие вспышки молний на мгновение озаряли пустую поляну. Но дождя пока не было. Но вот-вот он хлынет. Лошади, привязанные к деревьям, от страха заливисто ржали и били копытами. И вдруг из кустов при очередной вспышке молнии выскочила черная фигура и, согнувшись, подбежала к столбам. Физиономия негритянского подростка показалась Жану Грандье очень знакомой. И уже совсем знакомым оказался голос, которым заговорил чернолицый парень:

— Это я, хозяин, — громким шепотом воскликнул молодой негр.

— Фанфан! — Жан задохнулся от радости при виде своего юного друга. — Как ты здесь оказался?

— Долго рассказывать, — слегка замялся Фанфан и добавил:- Нужно отсюда поскорее удирать.

— Само собой, — согласился с ним Сорви-голова. — У тебя есть чем разрезать ремни?

— Нож, — коротко ответил парижанин, и через несколько мгновений Жан с трудом разминал свои затекшие руки и ноги. Между тем Фанфан уже разрезал путы Жорисы и та бессильно упала на землю. Подошедший Жан поднял ее на руки. Жориса была в полуобморочном состоянии и сама идти не могла.

— Садитесь на лошадь, — проговорил Фанфан, — и поезжайте вниз по тропинке. Я вас догоню. У меня здесь еще есть дело. Сорви-голова не совсем понял, какое дело имел в виду Фанфан. Он очень устал и, откровенно говоря, плохо соображал. Он просто послушался друга и, усадив Жорису на ближайшую лошадь, с трудом забрался в седло. Фанфан отвязал поводья и хлопнул ладонью по лошадиному крупу. Лошадь скорым шагом двинулась вниз по лесной горной тропинке, озаренной вспышками молний. Несколько крупных капель, проскочив темный лиственный покров, подняли пылевые бурунчики. Жан ударил лошадь голыми пятками ног. Он хотел до ливня проехать самое крутое место, иначе спускаться станет очень тяжело. Сейчас только светлая пыль на тропинке была ориентиром в кромешной тьме. Да еще яркие вспышки молний. Голова Жорисы лежала у него на обожженной груди. Грудь, истыканная сигарой Барнетта, сильно болела. Жан инстинктивно отклонялся от встречных веток, но ехал почти сонамбулически, в полубессознательном состоянии. И тут хлынул ливень. Водяные потоки, конечно, сдерживали деревья, но все равно через несколько минут тропинка превратилась в маленькую, но бурную речку. Лошадь стала скользить копытами и казалось вот-вот пойдет юзом и опрокинет седоков. Жориса пришла в себя и, подставив лицо струям дождя, стала жадно хватать и пить воду. Да и сам Жан слизывал капли, текущие у него по лицу. Жажда постепенно проходила, но не проходило беспокойство. За Фанфана. Почему он остался в деревне? С какой целью? И что с ним сейчас? Эти вопросы стали мучить Жана Грандье под проливным дождем, на крутом спуске горного кряжа. Он часто оглядывался назад и усиленно прислушивался, но за шумом ливня и непроницаемой тьмой ничего не было ни видно, ни слышно. Жориса обняла Жана за шею, и он поцеловал ее в мокрые губы. — Сзади скачет лошадь, — проговорила девушка. Жан тоже прислушался, но пока ничего не услышал. Может Жорисе почудилось? Но через несколько секунд он и сам уловил конские шаги и ржание. Неужели погоня? Она вполне логична. Барнетт не такой трус, чтобы испугаться грозы. Выглянул, наверное, наружу и увидел пустые столбы. Но лошадь, судя по всему, одна. Уж Барнетт и не такой храбрец, чтобы преследовать своего врага в одиночку. Наверняка прихватил бы с собой солдат. Значит, это может быть только Фанфан. И в самом деле, через минуту их догнала лошадь, на которой восседал юный парижанин. Его намазанное сажей лицо под струями дождя стало пегим с белыми разводами, что невольно вызвало улыбку у капитана Сорви-голова. И он еще обрадовался возвращению своего друга и спасителя. Фанфан между тем не выражал на своей полосатой физиономии никакого восторга. Наоборот, его лицо выражало тревогу.