Молния над океаном - Эва Киншоу

— Это, скорее, от зависти, — тихо сказал он. — Большинству людей путь туда, увы, заказан…

— Кажется, да, — тяжело вздохнула она. — Но ведь это не повод совершенно отрицать ее существование?..

На лице Бенджамина мелькнуло мечтательное выражение.

— Как ты думаешь, Антуан и Эллен пребывают сейчас именно там? — блеснув глазами, спросил он.

— А ты, кажется, кое-что понимаешь… Антуан признался, что когда они с Эллен остаются наедине, то на всей планете для них никого больше не существует. Они способны сутки напролет говорить, делясь сокровенными мечтами, планами и при этом понимают друг друга абсолютно…

— И ведь у нас, согласись, тоже был один такой день!

— Тогда, на яхте? — Симона вскинула глаза. — Да, хотя мечтами своими мы не делились…

— И за это мне во веки веков не получить от тебя прощения, так? — грустно усмехнувшись, спросил он.

— Все дело в том, наверное, что нельзя ставить тележку впереди лошади. Все, что происходило после, больше напоминало разговор глухого с немым…

Она замолчала.

— И превратилось в сплошное мучение! — закончил за нее мистер Рок.

— Скажи, Бенджамин, тебе никогда не хотелось повернуть время вспять?

— Иногда хочется, — признался он. — Ну вот, мы и пришли.

— И чем же займемся теперь? — спросила она после долгой паузы.

— Мы могли бы выпить чего-нибудь перед ланчем для аппетита. И вообще, есть куча других замечательных вещей, которыми цивилизованный человек может украсить свою праздность.

— Ты хочешь сказать, что до сих пор мы вели себя не так, как это полагается цивилизованным людям? — прищурилась Симона.

Бенджамин сладко потянулся. Большой, загорелый, сильный, он башней возвышался над нею.

— Мы то опускались до самых глубин, то чуть было не вознеслись до высот небесного блаженства… Но отдохнем от самоистязаний. Лучшее, что можно сделать в такой ситуации, — немного расслабиться и просто выпить. Располагайся, — сказал он, указав на кресло, стоявшее на лужайке, — а я пока принесу вина.

— Бенджамин, погоди!.. — начала она, но тут же, вздохнув, прервала себя. — А впрочем, нет, ничего…

— Скажи то, что собиралась сказать.

Последовало минутное молчание, после чего Симона отвернулась и беспомощно развела руками.

— Я снова во всем запуталась… Извини!

Бенджамин немного помедлил, потом наклонился, и девушка уловила его дыхание.

— Держись за свою мечту, — тихо посоветовал он, поцеловал ее в лоб и убрал за ухо выбившуюся прядь волос. — Сказать по правде, я не перестаю восхищаться тобой, хотя иногда вслух говорю то, что совершенно противоречит моим мыслям. Погоди минутку, я вернусь!

Остаток времени в Бирс-хаусе они провели на удивление мирно и спокойно. Симона весь день читала, освободив голову от всяких тяжелых и мучительных мыслей, а Бенджамин освоил еще один пешеходный маршрут, после чего они вместе поужинали.

И только вечером, когда Бенджамин начал свою лекцию, Симоне снова стало не по себе. Она словно какую-нибудь захватывающую историю слушала его рассказ о ежегодной миграции диких зверей. В этот час Бенджамин Рок открылся ей ярче, чем когда-либо до этого, — самоотверженный, тонко чувствующий проблемы людей и животных, оказавшихся в одинаково бедственном положении в местах их совместного обитания… Она увидела человека, способного войти даже в тяжелое положение браконьеров, зарабатывающих жалкие гроши на пропитание добычей слоновой кости, в то время как другие делали на этом целые состояния.

Бенджамин был искрометен и красноречив, буквально несколькими фразами передавал то, что ему посчастливилось заснять на пленку. Он источал столько обаяния, что хватило бы на целую компанию.

Гости Бирс-хауса слушали его затаив дыхание, и по восхищенному выражению их лиц Симона поняла, что они унесут с собой в сердцах не только заботу о судьбе дикой природы, но и воспоминание о человеке, в котором неразрывно переплелись мудрость, сострадание, сила и редкостный магнетизм.

— Все было так хорошо! — сказала Симона по дороге к своему коттеджу. Бенджамину потребовалось почти полчаса, чтобы вырваться из объятий возбужденный аудитории, и все это время Симона простояла в сторонке, терпеливо дожидаясь его.

— Спасибо, — негромко отозвался он.

— У тебя усталый вид, — заметила она. Бенджамин усмехнулся и сказал в ответ:

— Не каждый день приходиться осваивать новые тропы.

— Но согласись, что это здорово!

— А тебе приходилось серьезно заниматься спортом? — повернулся он к ней.

— Еще как! — улыбнулась она. — Я в детстве раз и навсегда преодолела страх высоты, поэтому обожала карабкаться по скалам и крутым горным тропам.

— Ты гармонично развитая личность! — констатировал он. — Может быть, ты еще летаешь на воздушном шаре, ездишь на водных лыжах и прыгаешь с парашютом?

— Нет, пока что, нет, но я с удовольствием попробовала бы все, что ты назвал. Насчет водных лыж и парашюта не стану утверждать, но полетать на воздушном шаре я мечтала всегда!

— В таком случае, тебе должно понравиться путешествие на воздушном шаре над Атлантикой, — сказал он. — Старт на рассвете, как только солнце поднимается над горизонтом. Впечатления неповторимые!

Дойдя до коттеджей, они остановились.

— Бенджамин…

— Да?

— Ты не мог бы зайти ко мне на минутку?

Бенджамин невозмутимо поглядел на нее и быстро, словно боясь, что она передумает, зашел внутрь.

— Присаживайся! — сказала Симона и включила свет. — Чашечку кофе?

— Спасибо! Сиди, я сам его сделаю.

Симона опустилась в кресло и задумчиво посмотрела на Бенджамина.

— Что-нибудь случилось? — печально спросил он, принеся кофе и усевшись напротив нее. — Я тебя никогда не видел такой серьезной…

— Ты не мог бы пояснить мне, откуда у тебя, канадца, такая привязанность к экзотическим странам?

Бенджамин пожал плечами.

— Австралию я открыл для себя еще в юности. А про Африку читал у Хемингуэя.

— Понятно. Я о такой страсти знаю из книги Карен Бликсен, но ведь ею двигали иные причины, нежели в случае с тобой?

— Помнится, она стремилась выйти замуж за любимого человека. — Бенджамин помолчал, потом продолжил. — Наверное, мной двигала страсть к самоутверждению вопреки воле отца. Видишь ли, его всегда раздражали мои художественные наклонности, которые, в противовес ему, поощряла мать, она художница, пишет маслом. Мама оказалась на редкость удачливой на этом поприще, хотя, должен признаться, иногда она бывает чертовски эксцентричной даже на фоне нашей артистической богемы.